Человек, пока он жив, видит себя, мыслит о себе в прошлом, настоящем и будущем. В действительности каждый из нас реально располагает только сегодняшним днем. Помню, в недалеком прошлом была популярна песня, в которой были такие строчки:
«Есть только миг
между прошлым и будущим,
Именно он называется жизнь».
Мудрые слова…
Что-то совершать, творить, созидать, что-то менять, во что-то вмешиваться, на кого-то влиять, чему-то научиться мы можем только в настоящем, в этом «миге между прошлым и будущим», который и есть наш сегодняшний день. Во вчерашнем мы уже не можем изменить ничего. Прошлое есть область либо наших сожалений и огорчений, порой бессильных слез и вздохов или, наоборот, наших утешений, нашей радости и торжества. А будущее, к которому стремимся, которого так жаждем, для которого строим в наших мыслях разные планы, проекты, может, увы, вообще не состояться, и только, наверное, один Аллах знает, «что день грядущий нам готовит», – как поется в арии Ленского из оперы «Евгений Онегин».
Думал ли мой задушевный друг и коллега Абдурагим Кандауров, полный всяких прекрасных замыслов и планов на будущее, в расцвете сил и здоровья, что по злому умыслу одурманенного наркотиками подонка так нелепо, так бессмысленно оборвется эта нить, протянутая в грядущее в его сознании? Увы, так случилось, и теперь для меня, для всех его друзей, родных и близких есть в нашем распоряжении только его прошлое. К счастью, такое прошлое, о котором всем нам, знавшим Абдурагима на протяжении многих лет, не стыдно вспомнить и о котором хочется вновь и вновь рассказывать людям. Хотя должен сознаться, что мне лично очень трудно привыкать к мысли, что об Абдурагиме я могу говорить только в прошедшем времени. Сердце мое, все нутро мое сопротивляется этому. Мне все кажется, что вот раздастся звонок, я открою дверь, и он войдет в мою квартиру, осветит ее своей жизнерадостной, лучезарной улыбкой и развеет мои чувства одиночества и тоски от этой непостижимо тяжкой утраты. Мы сядем с ним, как бывало, за стол, я поставлю графинчик с добрым красным вином, и потечет неспешная беседа о времени, о людях, о себе, о прошлом, о будущем… Нам всегда было о чем поговорить. Беседы наши, начатые за обедом, заканчивались порой глубокой ночью. И хотя он был значительно моложе меня, за разговором исчезала всякая разница в годах, мы были предельно откровенны друг с другом, и слова каждого из нас были непринужденными, раскованными, как и полагается при настоящей дружбе.
Друг мой жил полнокровной жизнью, был, как говорится, «неисправимым» оптимистом. Я это особо подчеркиваю, ибо мы живем во время, не очень располагающее к лучезарному восприятию окружающего нас мира, когда мы на каждом шагу наблюдаем глубокую эрозию морали, нравственных основ жизни, видим девальвацию таких человеческих ценностей, как честь, достоинство, правдивость, бескорыстное служение людям, любовь к ближнему, -всего того, на чем испокон веков держится и развивается человеческое общество.
Абдурагим Кандауров был трезво мыслящим человеком, и, конечно, все это он видел, переживал, но при этом не терял светлого, оптимистичного взгляда на жизнь. Он был смелым и очень общительным человеком, которому общение с людьми, друзьями и знакомыми приносило глубокое удовлетворение, как будто это и было его жизненным призванием. Беседовать с ним всегда было интересно. Какие только темы не затрагивались!.. И по многим вопросам у него были свои, порой очень оригинальные, самобытные суждения. За разговором мы и не замечали, как время проходит. И каждый раз мне жаль было с ним расставаться…
Прошло уже десять лет, как безжалостная смерть украла у меня моего друга Абдурагима. Но душа моя, привыкшая к нему, никак не желает смириться с этой печальной реальностью, тоскует и зовет его. В разных случаях жизни я невольно вспоминаю его и думаю: а как бы он отнесся к этому событию, к этому факту? А как он нужен своей семье, детям, счастье которых он и не увидел! Как он нужен внукам и внучкам, которых ему так и не посчастливилось подержать на своих руках, прижать к своей груди…
Он, павший жертвой того зла, которое буйным чертополохом расползлось по нашей земле, жил верой в свет и добро, которые в конце концов вновь восторжествуют, и поэтому он не остался в прошлом, а вместе со всеми своими друзьями и добрыми людьми устремлен в будущее, которое, увы, своими глазами не увидит. И, может быть, в какой-то мере поэтому, когда я размышляю о его трагической гибели, меня невольно навещает какое-то чувство вины: может быть, мы, его близкие друзья и коллеги, чего-то недоглядели, не сделали чего-то такого, что могло бы его уберечь?.. Конечно, он, крепкий, сильный и решительный человек, нисколько не нуждался в том, чтобы его охраняли. Он шел по жизни уверенной, деловитой походкой, свободно и достойно чувствовал и вел себя среди больших руководителей, крупных ученых и известных писателей, которые его очень уважали.
И все же…
Каждый раз, когда меня навещают такие чувства и мысли, я почему-то вспоминаю известное стихотворение А. Твардовского, написанное вскоре после войны, в котором он говорит, что неповинен в том, что вернулся с войны целым и невредимым, что нет в этом его вины перед павшими в бою. Но завершает стихотворение словами «и все же, все же, все же…». Может быть, именно это «все же», мучительно переживаемое поэтом, сыграло определенную роль в создании такого шедевра советской литературы, как поэма «Василий Теркин», а также в том, что до конца дней своих А. Твардовский не мог расстаться с темой войны: не виноват, и все же, все же, все же…
Вот это «все же» не дает покоя и мне и постоянно напоминает о моем долге перед его светлой памятью.
И вот я решился на эту статью о нем, и не только потому, что выполняю свой долг, но это еще и мое личное горячее желание поведать людям о человеке, который многие годы был в числе моих caмыx близких друзей.
Абдурагим Алиевич Кандауров, насколько я его помню, был человеком, от которого исходили тепло и свет, добро и милосердие. Он был очень уважителен к старшим и по мере своих возможностей выполнял их просьбы. С нежной любовью и вниманием относился к младшим. Легко и свободно умел войти в контакт и с пожилыми, и с молодыми людьми.
Нелегкий был его жизненный путь, но это его не ожесточило, а, наоборот, сформировало в нем лучшие человеческие качества. Далеко не о всех горцах и уроженцах Дагестана можно сегодня сказать, к сожалению, что они сохранили в себе все свойства нашего дагестанского намуса, о котором, между прочим, когда-то замечательно сказал Н. Самурский в своей книге «Дагестан»: «Намус – это всеобъемлющее понятие всех благородных качеств человека: и честь, и доброе имя, и уважение к обычаям, и преданность долгу, и достоинство личности, фамильное, родовое, человеческое» (Н. Самурский (Эфендиев). Дагестан, М.-Л. 1925, с. 44).
Я думаю, что Абдурагим сумел, пройдя сквозь нелегкие жизненные испытания, сохранить в себе эти прекрасные человеческие качества, объединенные понятием «намус».
Выросший в трудных условиях, с юных лет вынужденный работать, чтобы помочь матери после смерти отца прокормить семью, он старался как мог, чтобы выполнить свой долг старшего сына. Мать трудилась на Хасавюртовском кирпичном заводе, и он делал все необходимое, чтобы облегчить участь этой скромной и терпеливой женщины-труженицы, на попечении которой осталась семья, все тяготы и заботы жизни.
Затем для любознательного, стремящегося всей душой в науку молодого человека наступили нелегкие годы учебы. Он много читает, становится глубоко эрудированным человеком. Блестяще защитив кандидатскую, а затем и докторскую диссертации, он становится настоящим ученым. Еще во время учебы на Восточном факультете Ленинградского университета, куда нелегко тогда было поступить, он поехал на стажировку в Египет, в торгпредставительство СССР, потом был направлен в Судан в качестве переводчика. Он побывал во многих восточных странах, в совершенстве овладел арабским языком, которым он увлекся с юных лет, изучив его самостоятельно. Еще в годы пресловутого «железного занавеса» Абдурагим своим упорством, настойчивостью и решительностью смог пробиться через всякие преграды, идеологические предрассудки, запретительные установки и вырваться на просмотр познания другого мира, который всеми средствами тогдашней пропаганды представлялся советским людям как «мир загнивающего капитализма и упадка». Другие страны, другой мир открыли ему то, что тщательно скрывали за «железным занавесом» от взоров и сознания рядового советского человека. Они раскрепостили его мысли и чувства, развеяли обман и ложь, которыми успели его окутать, он всей душою, сердцем понял, что права человека, его свобода превыше всего.
Таким он и вернулся на Родину и сразу же включился в работу в Дагестанском филиале АН СССР, потом в Даггоспедуниверситете стал первым заведующим кафедрой арабского языка, собрал вокруг себя талантливую и любознательную молодежь, стал одним из ярких и решительных борцов за демократию. Будучи талантливым ученым, человеком глубоко гуманным, твердо стоя на принципах честности и порядочности во всех отношениях, он ненавидел и презирал стяжателей и взяточников, оборотней в чинах и тогах, насилие и террор.
– Из нашей школы не вышел ни один преступник, террорист, религиозный экстремист, – говорил он. – Откуда же берутся они? И сам себе отвечал:
– Когда стоящие у руля правители государства сплошь и рядом нарушают существующие законы, когда госчиновники занимаются незаконными делами, когда госаппарат, его ставленники грабят народ, государство становится рассадником преступности, терроризма, тогда, как грибы после дождя, появляются казнокрады, бандиты, убийцы.
Особое отвращение у него вызывали невежественные духовные лица, необразованные священнослужители, которые прикидываются верующими и вводят людей в заблуждение.
С распадом СССР раскололась не только любимая страна, подверглись разрушению и общественно-экономические, культурные и другие связи, поменялись ценностные ориентиры. Помню, с каким подъемом, с какой самоуверенностью на партийных съездах и конференциях участники пели партийный гимн «Интернационал», в котором, в частности, были такие строки:
«Весь мир насилия мы разрушим до основания, а затем мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем».
В беседах с Абдурагимом, неоднократно возвращаясь к теме развала великой страны, мы были с ним единодушны в оценках этой грандиозной катастрофы, в поисках причин случившегося, и он, касаясь этих строк из гимна, однажды сказал: «В деле разрушения старого мира до основания мы действительно оказались непревзойденными мастерами, а вот в деле построения нового мы потерпели полный провал: кто был ничем, тот, в общем-то, ничем и остался, и сейчас мы стали народом, большинство которого – обездоленные и обнищавшие люди. Даже многие из тех, кто в годы Великой Отечественной проливал кровь свою за Родину и ныне живы, часто обречены на нищенский образ жизни. А захлестнувшие страну пьянство, наркомания, разлагающая душу народа поп-культура с ее сценами насилия и разврата ставят под угрозу наше выживание как великого народа вообще».
Да все, что творилось тогда, при его жизни и продолжает твориться и по сегодняшний день, глубоко травмировало его чуткое сердце.
Но он, как я уже говорил выше, при всем этом оставался оптимистом. Он любил повторять: «Вся наша история говорит нам о том, что когда становится совсем невмоготу, народ находит в себе силы устоять и победить».
И он сам в любых обстоятельствах, в которые ставила его жизнь, не терял жизнерадостности, самообладания, не роптал, не падал духом, и этими своими прекрасными душевными качествами умел заражать и поддерживать других.
Таким он запомнился мне. Таким он и сегодня стоит передо мною со светлой улыбкой на лице.
