Абдулвагаб ПАПАЛАШОВ: «Я как оптимист надеюсь на лучшее».

– Абдулвагаб Яхьяевич, вы сказали о насосах, на которых ваш завод возлагает большие надежды. Как они реализуются на данный момент? И вообще, сложно ли вам конкурировать на этом рынке?
– Нефтедобывающие предприятия, такие как «Лукойл», «Роснефть», «Татнефть» и другие, очень избалованы. И сотрудничать с ними нам, особенно в силу этих тенденций, очень сложно. Какое-то недооценивающее отношение к Кавказу, Дагестану, какое-то противостояние, что ли, в плане экономического сотрудничества. Когда мы впервые договорились об испытании наших трех насосов в «Коми-Лукойле» на нефтяных скважинах в Усинске: «Какой-то дагестанский завод Гаджиева и насосы морские?!» – так были встречены наши испытания. Но тем не менее нам удалось доказать, что наш насос работоспособен. Правда, партия из трех насосов нас подвела, и не по нашей вине, а по вине бракованного проката, который мы применили на одну из деталей. На двух насосах эти детали вышли из строя: на одном – на девяносто третьи сутки, на другом – на сто восемьдесят вторые. А третий насос отработал семьсот сорок семь суток, хотя по договору насосы должны были отработать двести пятьдесят суток. В итоге получилось так, что один насос отработал за все три, но акт мы получили о том, что партия из трех насосов не прошла испытания. И следующую партию надо было отправлять уже из пяти насосов. На выставке «Крокус-Экспо» в Москве мы познакомились с фирмой «Ритеки ТЦ» – это дочернее предприятие «Лукойла». Они нас пригласили для совместных испытаний в «Коми-Лукойле», в Усинск, на нефтяных скважинах, принадлежащих компании «Лукойл». И вот, вторая партия насосов получила одобрение, и мы были приглашены на торги, которые состоялись 20 июня. К сожалению, и там произошли непонятные нам вещи. Нас пригласили, наш завод и пермский «Нефтемашсервис» выиграли торги. Из восьмидесяти четырех необходимых им насосов мы выиграли право поставить семнадцать насосов во второй половине 2011-го года. Но это решение было этой фирмой в одностороннем порядке расторгнуто. Кто-то из «Лукойла» позвонил – и все наши насосы были переданы на изготовление фирме «Нэтч» (ФРГ). Они тоже участвовали в торгах, но, по крайней мере, в нашем присутствии им не было объявлено, что они выиграли торги. Вот такая переигровка. Я даже не знаю, как это назвать. Это большое хамство, так еще не делал никто! И сейчас мы стоим перед дилеммой: жаловаться на них куда-то или нет. А нам ведь нужно с ними сотрудничать. А жаловаться… что мы от этого выиграем? Пока мы выбрали такой путь: написать им о том, что мы возмущены такими действиями торгового дома «Лукойл», но все-таки надеемся на дальнейшее сотрудничество и порядочность при проведении торгов, тендеров, конкурсов и т.д. Торги будут проводиться в октябре еще раз. Снова нас приглашают, извиняются за то, что в первый раз так получилось, говоря, что это было указание сверху, а сейчас, если мы будем участвовать, нам обязательно какое-то количество насосов для изготовления выделят. Это очень настораживает и морально ранит. Это тяжелый труд коллектива. Вложено почти двадцать миллионов рублей. Это четырнадцать лет работы! Мы проводили испытания на скважинах «Дагнефти», «Ставропольнефтегаза», ездили в Краснодар, показывали им свои насосы, но оказалось, что они там не востребованы, потому что нам они никак не хотели предоставить скважины для испытаний. Там политика тоже была заметна. В «Краснодарнефтегазе» не хотели связываться с дагестанским заводом.
– Сейчас идут разговоры о вступлении России в ВТО. Как вы считаете, стоит нам входить в эту организацию?
– Наше вступление в ВТО чревато тем, что мы окажемся неконкурентоспособными, потому что мы последние двадцать лет занимались тем, что торговали нефтью и лесом, а не закупали оборудование для заводов и не производили свою продукцию. Мы надеемся, что изменится политика государства. Невозможно вечно так жить: от выборов к выборам – обещаниями. Надо проанализировать все, посмотреть на хорошие примеры развивающихся стран. У тех же Казахстана с Азербайджаном, где и инвесторы находятся, и технологии обновляются. Наш новый президент Магомедсалам Магомедов делает все возможное, чтобы у нас появились инвесторы, новые технологии и предприятия. И мы, как я уже говорил, ждем изменений в кредитной политике государства.
– А инвестиции на ваш завод не поступают?
– Понимаете, ну как может инвестор вложиться в Дагестан, когда постоянно по телевидению показывают негатив: в Дагестане кого-то расстреляли, взорвали, убили, похитили… Дагестанцы приехали, взорвались в метро, убили футбольного болельщика. Кто самые известные фальшивомонетчики в стране? Дагестанцы! С таким негативом какое отношение может быть к дагестанской промышленности и дагестанским предприятиям?! И вообще к дагестанцу?! Какой инвестор поверит, что, допустим, я – дагестанец, труженик, что я работаю, хочу инвестиций, и что наше сотрудничество будет взаимовыгодным? Терроризм не стыкуется с инвестиционной привлекательностью.
– Вы избраны членом Общественной палаты республики уже в третий раз и второй раз председателем Комиссии по вопросам экономического развития и охраны окружающей среды. Вы были избраны по списку президента?
– Первый раз я избирался от общественной организации – Дагестанского объединения работодателей Российского Союза промышленников и предпринимателей. Тогда я был избран заместителем председателя комиссии. Второй раз меня избрали по списку президента, тогда еще Муху Алиева. Третий раз – снова от общественной организации, и уже во второй раз избран председателем комиссии. Я, конечно, знаком с этими проблемами. Мы о них много говорим, устраиваем слушания, круглые столы, но, понимаете, если задуматься над историей нашей страны, у нас одни войны, революции и бесконечные реформы. Если раньше, в СССР, работая, я был уверен, что получу квартиру, моя зарплата будет увеличиваться с каждым годом, для моих детей будут места в детском саду, у меня будет дача, какие-то гарантии. К сожалению, с перестройкой это все исчезло. А что сегодня реально сделано для рабочего человека? Путину задали вопрос: «Уважаемый Владимир Владимирович, вот уже прошло полгода, как гособоронзаказ не финансируется. На что нам жить – мы не знаем. Что вы на это скажете?» Он отвечает: «Бюрократия Министерства обороны. Я вчера дал распоряжение. Мы этот вопрос уладим». Послушайте: полгода прошло! Ведь есть министр промышленности, министр обороны, заместители Председателя Правительства! Как так происходит, что они полгода не знают, что происходит с заводами, выполняющими гособоронзаказ?! На что живут люди, работающие там?! Не у всех же токарей жены бизнесмены и предприниматели!
Сейчас и мы в сложной ситуации, но нам еще сложнее, потому что дагестанцы имеют такой имидж. Да, дагестанцы самые хорошие, трудолюбивые, честные и мужественные люди! А тот, кто не честен и проникает во власть, дает почву для возмущений. Почему мы узнаем, что такой-то наш олигарх имеет футбольный клуб за границей, золотую яхту?! Почему за границей, а не в своей стране?! А руководство страны их оправдывает: мол, были бы все такие, как Абрамович, – всем было бы хорошо. Да это глупость! Только сейчас выясняется, что мы не делаем новую геологоразведку, не строим корабли, самолеты, катаемся на иномарках.
– Комментируя недавнюю информацию, появившуюся в новостях, о том, что гособоронзаказ сорван, многие эксперты сказали, что это упрек и руководству страны.
– Так оно и есть! Говорят, но не делают. Но сколько можно не делать-то?! Министр обороны говорит: вот, нам подняли цены, мы с ними не согласны, мы судимся. Президент ему на это говорит: тогда покупай за рубежом. Послушайте: это ж надо додуматься – купить за рубежом самолет, военный корабль, танк или пушку! Где гарантия, что они, в случае войны, не откажут нам в поставках? Никакой гарантии нет. Раньше такие закупки запрещались приказом Министерства обороны и постановлением Правительства. Даже использование импортных комплектующих! А сейчас? Имеем свои судостроительные и другие предприятия – и закупаем за границей «мистрали»!
– Вы как председатель комиссии Общественной палаты республики в чем видите свою главную роль? И как вы считаете, Общественная палата – эффективный орган? И нужен ли он вообще?
– Это замечательный и, надо сказать, справедливый вопрос. Со дня основания Общественной палаты республики я стараюсь участвовать во всех слушаниях, не пропускать. Если не бывает меня, бывают члены нашей комиссии. Раньше их было девять, сейчас стало пять, причем, трое из них такие, которые часто бывают в командировках. Этот срок для меня как председателя комиссии будет очень тяжелым, потому что я вынужден постоянно выезжать в командировки. Орган этот нужен, и его главная задача – доведение до общества и до руководства республики тех проблем, с которыми сталкивается народ, люди, предприятия. И мы это исправно делаем.
Мы надеемся, что сегодняшнее руководство республики во главе с Магомедсаламом Магомедалиевичем примет к сведению наши рекомендации. А чего они касаются? Кредитования, малого бизнеса. Сейчас любого предпринимателя спроси: сколько человек тебя «доят», скольким людям ты дал взятки, чтобы открыть свой бизнес? Это же ужас! Когда хочешь открыть предприятие – каких только разрешений на это не нужно! Медведев и Путин дают указания решать все оперативно, но ничего не решается. Без взятки невозможно получить ни одну лицензию в Дагестане! И мы говорим об этом. Говорим об экологии. Ну взяли вы глину под кирпич – приведите в порядок это место! Почему там должно оставаться болото или должен тонуть чужой скот?! А что творится в наших селах с соблюдением экологических норм? Это что-то невероятное: всюду пластмасса, пакеты, загрязненные реки! Невозможно так жить вечно!
– А как вы считаете, дагестанцы заслужили такое негативное отношение к себе?
– Вся страна говорила о том, что дагестанцы убили футбольного болельщика. Да, они совершили большую ошибку. Но мы же не знаем, что послужило причиной. Может, он оскорбил мать, отца, говорил неприятные вещи о дагестанцах. Дагестанец ведь такое не вытерпит. Но что раскрутили вокруг этого?! На его кладбище ходят руководители государства, вместо того, чтобы разобраться в этом вопросе. А когда со свастикой приходят на стадион? У меня из четырех маминых братьев трое без вести пропавшие на войне. Как я могу смотреть на свастику и этого негодяя, который сидит и размахивает ею?! Конечно, нам много надо сделать в Дагестане в плане воспитания и этики. Сейчас даже дети какие-то жестокие. Происходят какие-то морально-психологические изменения.
– Ситуация с терроризмом и религиозным экстремизмом, которая сложилась у нас в республике, и противостояние незаконного бандподполья с представителями органов внутренних дел – есть ли из этого какой-то выход?
– Вы задали самый больной для меня вопрос. Я выходец из селения Губден. У нас в семье четыре брата и четыре сестры. Родителей мы уже похоронили. Я и одна из моих сестер родились в Губдене, а все остальные – в Каякенте. Сейчас это Новокаякент. Наш отец и двое его братьев были вынуждены уехать из Губдена.
Я знаю о проблемах Губдена не понаслышке, и мне до боли обидно за те теракты, которые произошли в моем родном селе. Это сложнейший вопрос. Я думаю, и местное руководство, и сами сельчане должны прийти к какому-то решению. С 1990 по 1995 годы я был членом Верховного Совета республики. Мы ездили в Губден с депутатом Верховного Совета Российской Федерации, ныне покойным Магомедом Багандалиевичем Багандалиевым, объясняли, что вооруженная борьба против государственного строя, против представителей правоохранительных органов ничего не даст, что будет пролито много крови, но ни к чему положительному это не приведет, только усугубив положение внутри села, мы станем врагами друг другу. Езжу на похороны убитых, взорванных.
Убита вся семья начальника участка поселкового отделения милиции. И не где-нибудь, а от взрыва на кладбище! Если человек зомбирован, если у него целенаправленно настрой именно такой – его перевоспитать, поломать, я считаю, практически невозможно. Они не реагируют на призывы старшего поколения, земляков, сельчан. Даже своих родителей! Заявляя им, что они не так жили, что вот это не правильно, а это правильно. С ними такая психологическая работа проведена, что разговаривать просто невозможно. Да и о чем можно говорить, когда они убивают прямо в мечети? И, к сожалению, это не только в одном Губдене. По всему Дагестану.
Верю ли я, что это прекратится, и мы найдем выход из положения? Я как оптимист надеюсь на лучшее, что это должно прекратиться. Нужна молодежная политика, чтобы молодой человек не думал, как бы электричку подорвать или убить милиционера. Он выбирает себе такой путь, то есть хочет быть против всех. Руководству республики, страны и нам, старшему поколению, надо вести себя так, чтобы у молодежи не возникало желания убивать, мы должны заниматься этими детскими, молодыми душами. Пока мы не настроим молодежь на диалог и процветание собственной республики, – мы будем вот так позориться, когда мусульманин убивает мусульманина, дагестанец – дагестанца. Это позор Дагестану и человеку, чьи предки похоронены в Дагестане! Неуважение к своей земле, к старшим, близким, родственникам, к отцу и матери, в конце концов! В Коране ведь написано, что рай – у ног матери.
– Абдулвагаб Яхьяевич, хочется закончить нашу с вами беседу чем-то позитивным. Я слышала, что вы, помимо своего родного языка, знаете еще и другие дагестанские языки? Как так получилось?
– Я вырос в Каякенте. Это было многонациональное село. Было много и русских. Но коренным местным населением были кумыки. И соседи были кумыки. Так я научился говорить на кумыкском языке. Поступил в механический техникум и жил с лезгинами. Конечно, я не знаю лезгинский в совершенстве, но так, разговаривать, общаться с лезгинами на их языке могу. В свое время у нас в Губдене жила татская семья. Когда я учился в техникуме, эта же семья, дедушка Садык и бабушка Динор Агароновы, жили в Махачкале. Их дети: ровесники моих родителей, а их внуки: Максим, Игорь, Жора, Сережа – мои ровесники. Так вот, дедушка Садык и бабушка Динор вообще не хотели обедать без меня. Жили они на Малыгина, 66. Я им объяснял, что мне удобнее жить и обедать в техникуме, но они отказывались без меня обедать. Они сказали: «Если ты будешь каждый день обедать у нас, то можешь жить в техникуме. Мы не против». Так мы и договорились. Если я даже чуть-чуть задерживался, они гнали за мной в общежитие своего внука Максима, сына дяди Юры: «Без тебя кушать не садимся. Пошли!» И я наскоро умывался, и мы бежали обедать. Вот там, в процессе общения, я немного узнал и татский. Он очень схож с фарси. Впоследствии, когда я был в Иране, это обнаружилось. В школе и техникуме учил немецкий. Неплохо знал его. Но когда поступил в Московское высшее техническое училище имени Баумана, там мои старшие земляки меня предупредили: если будешь еще и иностранный изучать, – ты вообще ничего не успеешь. Иди лучше на кафедру русского языка. Там преподавали русский язык для узбеков, киргизов, кабардинцев, дагестанцев. Так меня сагитировали ходить на русский язык. Я, естественно, почти на него не ходил, потому что знал его в совершенстве. Сейчас жалею, что не ходил на немецкий, не удалось его развить. Языки нужны.
Не знаю, откуда у меня такие способности, никогда не задумывался над этим. Наверно, все дело в среде обитания. Потеряли отца, я остался старшим, надо было получить образование, помогать братьям и сестрам. Когда избрали директором, вообще никакого свободного времени не осталось. Записывался на курсы английского с младшей дочерью Зухрой, она только что закончила школу. Ну говорит более-менее на английском. А вот мне толком походить и не удалось. А Зухра и в школе на дополнительные занятия ходила. Я их настраиваю: изучайте. Трое у нас замужем (тоже дочери). У них семьи, дети, и не до языков уже, а если младшая будет знать – мы только рады. Языки надо учить. Как говорил мой старший друг, Пашкевич Игорь Александрович, генеральный директор Пролетарского завода – это наш братский завод в Питере (у него тоже все дочери): «Ты своих дочерей агитируй, чтобы они научились водить машину, знали иностранный язык и хорошо изучили компьютер – тогда они не пропадут даже при плохих мужьях!» (смеется).