Дагестан между Каспием и Кавказом

Понятия «Дагестан», «Каспий» и «Кавказ», будучи неразрывны в географическом, историческом и культурно-цивилизационном отношениях, вызывают в то же время массу ассоциаций, смысловых оттенков и параллелей в общественно-политическом и научном дискурсе. Несмотря на то, что Кавказ испокон веков привлекал к себе внимание исследователей, его история до сих пор полна мифов, преданий, легенд и сказаний. Они настолько сильно переплетены, что очень часто бывает трудно отделить истинное от фантастического, действительное от воображаемого. Особенно это касается политической истории края. Дагестан в этом плане также не является исключением.
У Дагестана, писал Расул Гамзатов, есть три сокровища — горы, море и все остальное. Все остальное находится между Каспием и Кавказом. Но исторически любовь дагестанцев распределялась не совсем равным образом к двум своим главным сокровищам. Они больше тяготели к горам. Их образ жизни, быт, характер в большей степени сформированы горами. И история Дагестана, это, прежде всего, история Страны гор. Но сегодня ситуация кардинальным образом меняется. Превращение Каспийского моря в международное, высокий уровень концентрации населения на равнинной, главным образом, прибрежной территории, изменение геополитического положения Дагестана актуализировали новые приоритеты дагестанского общества. И они связаны в большей степени с Каспием, будущее Дагестана сегодня скорее принадлежит не горам, а морю. И, учитывая наш традиционно континентальный образ жизни и ментальность жителя суши, следует ожидать довольно болезненный процесс движения наших народов к новой реальности. Очевидно, что мы не станем наподобие наследников викингов морским народом, но мы, если хотим быть вписанными в современность, должны существенно измениться. Проблема заключается в том, чтобы эти изменения не привели к потере нашей идентичности, чтобы мы не потерялись в новом для нас мире, «как в море река» (Р. Гамзатов). Поэтому так важен взгляд назад, в наше прошлое, где нашим предкам приходилось неоднократно делать выбор — выбор между степью и горами, оседлостью и кочевничеством, земледельческим трудом и набеговостью, свободой и зависимостью, Востоком и Западом, традиционализмом и модернизмом, клерикализмом и светскостью, этническим родством и высоким покровительством.
Из прошлого нельзя увидеть будущее, прошлое лишь объясняет настоящее, в прошлом можно, главным образом, вычленить то существенное, что оказало наибольшее влияние на формирование настоящего. В этой связи представляется важным вычленение в историческом прошлом дагестанского общества факторов, событий и процессов, оказавших наибольшее влияние на формирование его сегодняшнего облика.
Первое. Наши народы довольно рано вступили в цивилизацию. При этом следует подчеркнуть, что мы не были кем-то приобщены к цивилизации, а прошли к ней свой собственный путь от варварства и дикости. К концу I тыс. до н.э. на территории Дагестана в прикаспийском проходе с севера на юг появляются первые города, в горных районах продолжается интенсивное развитие земледельческо-скотоводческих общин. Возникновение городов в Дагестане приходится на исторический период III в. до н.э. – IV в. н.э., и в большей мере на первые века нашей эры. Поэтому логичным является и основной вывод дагестанских историков о том, что города знаменуют восхождение дагестанского общества на новую ступень общественного развития — цивилизацию. Возможно, что именно раннее приобщение к цивилизации, наличие своего собственного вклада в ее развитие и сформировало у дагестанских народов чувство осознания своего собственного особого места в истории, которое, к сожалению, так и не приобрело собственной материальной базы как в силу общей скудности дагестанских гор, так и расходования человеческого капитала дагестанских народов на противостояние бесчисленным ордам, прокатившимся по прикаспийской низменности. Другими словами, представления о себе и своем месте в этом мире не опирались на реальные ресурсы общества, поэтому данное противоречие являлось на протяжении всей нашей истории источником многих драм и трагедий.
Второе. Основная масса дагестанских историков исходит из того, что предки современных дагестанских народов появились на современной территории Дагестана несколько тысячелетий назад. Р.М. Магомедов писал, что наш возраст – 12 000 лет. Правда, среди историков существует и другая точка зрения, согласно которой наши предки появились в Дагестане где-то в середине I тыс. до н.э. У этой точки зрения пока нет солидной доказательной базы, она не подкреплена пока авторитетом большой науки. Тем ни менее, мне кажется, что она заслуживает внимания. Для нашего сегодняшнего разговора важно то, что племена, заселившие горную зону Дагестана, были земледельческими племенами, они пришли сюда не с лесостепной зоны Севера, то есть не были кочевниками, а пришли с земледельческого юга, по всей вероятности с Передней Азии. Другими словами, земледельческий труд был основным занятием дагестанских горцев испокон веков. В условиях гор земля обладает чрезвычайной ценностью, здесь наиболее важными были споры за землю. Местные общества представляли собой объединение не земледельцев, а землевладельцев-граждан, за счет чего, как пишет проф. М.А. Агларов, сама община приобретала неслыханную прочность и самодостаточность. Руками дагестанских земледельцев в горах созданы рукотворные памятники природы — террасы. Террасы — это результат многовекового титанического труда дагестанцев, это, по мнению ряда исследователей, величайший памятник, сопоставимый с египетскими пирамидами. Дагестанские земледельцы вложили огромный труд в строительство наших аулов. В основе того особого отношения к своим аулам, которое исторически было присуще всем дагестанцам, лежит труд, вложенный в их строительство многими поколениями горцев. В этом плане дагестанцы отличаются от других народов Кавказа тем, что чаще всего разоренный завоевателями аул снова восстанавливался, изгнанные из своего аула, они вновь возвращались сюда. Не случайны слова Расула Гамзатова: «В горах рожденные мужчины, должны живыми или мертвыми мы возвращаться на вершины». «Цветы, растущие на камнях, влекут меня к родной земле», – вторит ему Магомед Ахмедов. Да и сегодня, несмотря на то, что существенно возросла численность населения в городах республики, престижной позицией считается, прежде всего, иметь дом в родном селе. Безусловно, в истории горцев не обходилось без набегов на соседние области. Но, несмотря на то, что плоды набегов играли существенную роль в хозяйственной жизни горцев, земледелие оставалось основным занятием, «набег давал горцу кусок масла, который, однако, тот мог положить лишь на хлеб, выращенный на собственной ниве» (Ю. Карпов). Важно учитывать, что именно земледельческий труд сформировал относительную небраннолюбивость дагестанцев, труд, вложенный дагестанцами в свой клочок земли и в обустройство дома на скалах… отводил его от «беспредела» в «хищиничестве». Существует много мифов о воинственности горцев, но дагестанские народы в целом миролюбивы. Многих внешних наблюдателей поражало то, насколько быстро после Кавказской войны дагестанцы вернулись к мирной жизни, к своему привычному быту и труду. Это миролюбие опять же идет от культуры земледельческого труда, от психологии мирного землепашца. Поэтому не могу не привести вывод одного из исследователей Кавказской войны: «Дагестанцы…, если вели войну, то имели всегда положительные и верные цели» (В.А. Потто). Другими словами, дагестанские горцы обладали, если можно так выразиться, двойственной природой: с одной стороны, это были земледельцы, а с другой — воины. В этом плане они мало чем отличались от русского казачества. Ведь и казак обладает этой двойственностью — воин и земледелец. Как и горцы, совершали набеги «за зипунами» и в то же время трудились на земле. Тем не менее, несмотря на тот ореол героизма и романтики, которым овеян образ горца в блестящих произведениях русской литературы XIX века, в массовом сознании российского общества вплоть до сегодняшнего дня не изжиты представления о кровожадности, разбойничьем характере и склонности к иждивенчеству горских народов. Глубоко убежден, что, несмотря на эти представления, часто заслуженные, жестокость и кровожадность не являются нашими родовыми чертами. Тем важнее ответ на вопрос о том, откуда они появились и почему укоренились в нашем современном обществе. С одной стороны, на мой взгляд, это связано с тем, что в республике давно идут процессы депопуляции горского населения, начало ему было положено еще в советское время. Массовая миграция на равнину, особенно в города, породила проблему маргинальности в нашем обществе. Оторванный от земли, привычного уклада и образа жизни, переставший быть земледельцем, горец несет с собой в города уже искореженную и деформированную воинственность, которая выливается в часто немотивированные акты жестокости. С другой же стороны, жестокость всегда привносилась в Дагестан извне. Жестокость ради устрашения, безграничную кровожадность и абсолютное презрение к человеческой жизни, будь то взрослого, женщины или ребенка, впервые на дагестанскую землю принесли арабы в VII-IX вв. Арабские завоевания начались с того, что были просто стерты с лица земли целые города и села Южного Дагестана. Их девизом было – «иди…, разоряй все, что встретишь, убивай каждого, кто вздумает оказать сопротивление…» (См.: История Дагестана с древнейших времен до наших дней. М., 2005). Гнет арабов был жесток, изнурителен для народа и разорителен для всего региона. Не менее устрашающую жестокость принесли в Дагестан монголо-татары и Хромой Тимур. Дагестанские государственные образования длительное время входили в сферу влияния Персидской державы, но именно чудовищная жестокость Надир-шаха заставила народы Дагестана объединиться и дать ему отпор. Необычайной жестокостью по отношению к кавказским народам отличался генерал-наместник Ермолов. Эта жестокость во многом способствовала росту протестных настроений в горных районах, которые в конечном итоге вылились в Большую Кавказскую войну. Уроки жестокости как средства устрашения со стороны иноземных завоевателей не прошли даром для Дагестана. Крайняя жестокость была принята на вооружение движением мюридов под предводительством первых имамов. Жестокость, принятая на вооружение движением мюридов, во многом связана с тем, на мой взгляд, что это движение мюридов на первом этапе носило сектантский характер. В конечном итоге именно жестокость режима и привела в конце концов к падению Имамата, по большому счету не русские войска победили, а горцы устали от войны, устали от жестокости, которая царила в Имамате. В последние годы существования Имамата национально-освободительная борьба народа превратилась по сути в гражданскую войну. Как известно, история повторяется. Сначала в виде трагедии, а потом в виде фарса. Сегодняшние генералы правоохранительных органов явно не дотягивают до Ермолова, а внесистемная оппозиция и ее главари слишком далеки от духа движения мюридов и харизмы первых имамов. Общим у них является лишь безоглядное использование жестокости в целях устрашения противника. На этом пути ни те не достигли своих целей, ни эти. Очевиден тупик, из которого выходом может стать лишь диалог, опирающийся на искреннее стремление конфликтующих сторон к достижению компромисса. В противном случае бессмысленные жертвы жестокости будут появляться вновь и вновь.
Третье. Безусловно, дагестанские народы на протяжении своей истории не были простыми статистами исторического процесса, а деятельно в нем участвовали, внесли свой уникальный вклад в развитие человеческой цивилизации. Духовный мир дагестанского общества сформировался под влиянием разных культур и цивилизаций, здесь встречались, взаимодействовали и взаимовлияли как собственные верования, обычаи и адаты горских народов, так и язычество степных кочевников, персидский зороастризм, христианство и ислам, буддизм и индуизм.
Другими словами, Дагестан издревле был перекрестком культур и перекрестком цивилизаций, полем как их борьбы, так и полем диалога. Как писал Вяч.Вс. Иванов, понять «себя можно, только взглянув со стороны — Восток через Запад, Запад через Восток». Дагестанцы имеют счастливую возможность смотреть на Восток глазами Запада, а на Запад глазами Востока, и, соответственно, на себя как Запад и Восток. Надо ли менять этот взгдяд в условиях все большего смешения культур и цивилизаций на фундаменталистский ислам или не менее фундаменталистский Запад? Думается, что правы те, кто утверждает, что мы обладаем собственной идентичностью, собственными цивилизационными особенностями. Вместе с тем земледельческий труд, формируя в обществе значительный слой крестьянства, отличающегося особым консерватизмом, приверженностью к традициям и непереимчивостью, способствовал консервации в горных областях региона архаичных общественных отношений и застою в развитии производительных сил. Несмотря на постоянные контакты дагестанских народов с иными культурами и цивилизациями, в горах на протяжении многих веков наблюдался застой, следы которого можно обнаружить во многих аулах, вплоть до сегодняшнего дня.
Четвертое. Дагестанцы раньше других народов Северного Кавказа приобщились к государственному образу жизни. С III в. до н.э. по IV-V вв. н.э. целый ряд первых этнообразований на территории республики входил в орбиту крупнейшего государственного образования древности — Кавказской Албании. Исторические хроники свидетельствуют даже о том, что они были активными создателями и строителями этого государства. В IV-VI вв. наряду с Дербентом и государственными образованиями гуннов на прикаспийской равнине, в горной зоне формируются государственные образования — Серир, Табасаран, Хайдак, Филан, Зерехгеран, Гумик, Лакз и другие. Все эти государственные образования были территориальными, а не этническими, это очевидно и по их названиям, в своем большинстве они не имели налета этничности. Вместе с тем наряду с государственными образованиями в горах существовало множество сильных и влиятельных протогосударственных образований — союзы сельских общин. Эти особенности формирования дагестанской государственности оказывают существенное влияние на функционирование современной политической системы в республике. И главная проблема здесь заключается в живучести догосударственных структур и форм жизни в нашем обществе. Патрональность, клановость, коррупция, семейственность и многое другое, пронизывающее наши политические и хозяйственные структуры, и воспринимаемые нами часто как проявления этнократизма, на самом деле являются отзвуками протогосударственных союзов сельских обществ, периодически возрождавшихся на развалинах той или иной дагестанской государственности, чьи традиции и патриархальный уклад жизни во многом не преодолены и сегодня в психологии и быту дагестанского общества. Нашей научно-публицистической литературе присуща определенная идеализация дагестанских «вольных» обществ. Но наряду с их несомненными достоинствами, характерными для своего времени, нельзя забывать о том, что это были все-таки безгосударственные и достаточно замкнутые общественно-административные образования с особой внутренней самоорганизацией, предполагавшей совершенно разные формы отношений внутри общества и вовне. Возможно, нашим историкам и аналитикам будет небезынтересно проанализировать, как широко распространены сегодня среди выходцев из того или иного региона республики семейственность и клановость, и провести параллели с «вольными» обществами, существовавшими в этих регионах. Мы не без основания гордимся адатами и традициями, сложившимися исторически в наших сельских джамаатах и общинах. Но нельзя забывать, что это адаты и традиции, сложившиеся также в догосударственных структурах и существенно отличающиеся друг от друга, от джамаата к джамаату. Они хороши в общностях, где живет несколько сотен человек, связанных землячеством и родством. Но они же не могут регулировать отношения в общностях, состоящих из тысяч и десятков тысяч человек, потому что в таких общностях адаты одних придут неизбежно в противоречие с адатами других. А государство и является объединением многих тысяч людей. Известна непримиримая борьба имама Шамиля против дагестанских адатов и обычаев. В основе этой борьбы лежали, прежде всего, не религиозные мотивы, а стремление утвердить в формируемом им государстве Имамат единые нормы поведения, единые нормы властвования и подчинения, то есть закон. В больших общностях, прежде всего, в государстве на смену традициям и адатам приходит закон как всеобщий регулятор общественных отношений. В современных дагестанских политических структурах довольно много людей, над которыми довлеют адаты и обычаи отдельных общин и джамаатов, то есть догосударственные нормы общественной жизни. Практическая политика таких деятелей, которая на поверхности воспринимается как этнократическая, в сущности является местечковой политикой.
Пятое. О характере социальной активности молодых поколений. Изучение роли молодежи в истории Дагестана — это особая научная проблема, которая еще ждет своего исследователя. Молодое поколение дагестанцев на каждом историческом этапе стремилось своим поведением утвердить себя перед старшими поколениями, искало формы этого самоутверждения. Молодые люди были главными инициаторами набегов на соседние области. Хотя регулярность набегов и была обусловленна особенностями общественного устройства феодальных владений и вольных обществ в Дагестане, они во многом работали на упрочение общественных связей как по горизонтали, так и по вертикали, компенсировали недостаточный динамизм внутренней жизнедеятельности горских общин. Захват невольников, главный побудительный мотив набегов во многом был связан с особенностями дагестанского феодализма, где закрепощение собственного крестьянства было сильно затруднено. Набег гарантировал регулируемую социальную мобильность, служил социализации юношества, активно подпитывал существующую идеологию, вместе с тем набеги на новые и традиционные территории не способствовали внедрению каких-то инноваций в жизни горцев, как это не звучит парадоксально, в силу крестьянской приверженности традициям (См. подробнее: Ю. Карпов). Молодые люди стремились к подтверждению собственной идентичности на каждом историческом этапе, в изменившихся новых исторических условиях. На это качество молодежи опирались в свое время лидеры Кавказской войны. Имам Гази-Магомед призывал: «Молодежь! Кто хочет шариата, следуйте за мной». При этом наблюдается определенная цикличность в молодежной активности. Застрельщиками восстания против Надир-шаха, активной деятельности под предводительством Умма-хана, движения мюридов, восстания 1877-1878 годов, революции и гражданские войны были новые поколения молодежи, воспитанные на преданиях о героических подвигах своих отцов. Это было отражением критического отношения молодого поколения к действительности, которое на каждом историческом этапе выливалось в свои особые формы. Сегодня это выливается в обращение к религиозным, чаще всего фундаменталистским идеям.
Шестое. Сегодня пишут, что Дагестан – самый исламизированный регион Российской Федерации. Скорее всего, это так и есть.. Но это – исламизация поверхностная. Ведь религия по своей сути – это обожествление нравственного отношения к миру. Если общество стало более религиозным, значит, одновременно должно стать и более нравственным. А исламизация в нашей республике не сопровождается улучшением нравственной атмосферы в обществе. Та исламизация, которую мы наблюдаем, оторвана от религиозной и культурной традиций Дагестана. Академик И.Ю. Крачковский в свое время писал: «В настоящее время мы с полным правом можем … сказать, что ни в одной из неарабских стран местная литература, возникшая на арабском языке, не сохраняла полной жизненности до второй половины XX века (как в Дагестане — А.Д.)». В Дагестане всегда была светская власть. Исключение – только Имамат Шамиля. Все государства, которые были на территории Дагестана, были светскими. «Мусульманское духовенство Дагестана находило поддержку у светской власти — оно исторически не составляло оппозиции местным владетелям», – пишет проф. А.Р. Шихсаидов. Кстати, это и сегодня так. Далее проф. А.Р. Шихсаидов утверждает, что в государственных образованиях Дагестана правление (за редким исключением ) носило светский характер (правитель — это «светский защитник шариата»)… Правители совмещали в одном лице исполнительную, законодательную и военную власть. Но они были лишены духовной и судебной власти. Высшим духовным лицом становился кади — судья. Теократическая власть «врывалась» в ряде случаев в административно-государственную структуру, – пишет профессор, – но это было не тенденцией, не нормой, а исключением из правил. Так было в XV веке в Газикумухе, когда духовенство на короткий период оттеснило шамхала от принятия политических решений. Имам Шамиль говорил: «Скорее горец отступит от ислама, нежели от своего обычая». Он же говорил, когда к нему обращались царские генералы за советом по управлению Дагестаном, что для этого необходимо соблюдение строгих, но справедливых принципов. В этом случае, несмотря на издержки, которые будет переносить народ, ропота недовольства не будет.
Седьмое. Думаю, что не ошибусь, если скажу, что у дагестанцев за долгую совместную историю сложился определенный менталитет, который можно назвать общедагестанским. Наш менталитет восходит к бессознательным глубинам психики наших народов, формирующим у каждого дагестанца определенные умонастроения. В них отражается видение мира, сформировавшееся на основе духовной истории народа, верований, умственных привычек. Менталитет — это отражение единства культурной традиции дагестанских народов. В нем присутствуют общие для всех дагестанцев особые образы отражения внешнего мира и способы реагирования на внешние изменяющиеся обстоятельства. В менталитете явное не всегда является отражением сущности, поскольку это все-таки некое неосознанное отражение действительности. Не вдаваясь в характеристики дагестанского менталитета в целом, останавлюсь на его недостатках. Думается, что ментальное поле дагестанцев устроено таким образом, что нам важнее казаться, чем быть. Это то, что мы называем дагестанскими понтами. Это – ситуация, характерная для психологии соответствия ожиданиям здесь и сейчас, завтра при встрече могут даже не узнать друг друга. Характерно и то, что многие из нас сегодня готовы обещать что-то, потому что этого от нас ждут, но завтра же, практически всегда, не выполняем эти обещания. Страшась потерять этот кажущийся статус, мы взращиваем в себе высокое самомнение, возводим свои местечковые особенности во вселенский масштаб, строим в нищей республике дома один выше другого, отгораживаемся друг от друга высоченными заборами.
А прошлое, в котором мы
Остались под покровом тьмы,
В нас целится — и так
бывает!
Но хуже пули убивает
Злой пир во времена чумы!
(М.А. Ахмедов)
Наш дух соревновательности извращен и исковеркан, в полной мере оправдывая слова имама Шамиля о том, что горцы всегда готовы перебить друг другу дорогу и стать выше товарища в каком бы то ни было отношении. В то же время многие из нас не чураются пресмыкательства ради получения каких-то материальных благ. Преувеличенное внимание к кажимости было присуще и нашим предкам. Сорокалетний Гамзатбек, сильно увлекавшийся весельем, спиртным, гулянками, присоединился к Гази-Магомеду, пристыженный словами отца, который унизил, по его мнению, его достоинство, сравнив с успехами человека из захудалого рода. Кайтмаз Алиханов встал на сторону белых, оскорбленный тем, что «сына мясника» Муслима Атаева назначили командиром военного отряда красных, а не его — потомственного военного. Диаспоры дагестанцев сегодня существуют во многих регионах страны. Вот как воспринимается деятельность этих диаспор со стороны. «Фактически это — модернизированная и видоизмененная модель набеговости. Суть ее остается неизменной: ресурсы добываются «на стороне» и вкладываются в поддержание в самом регионе инфраструктуры быта, но не производства. У этого варианта организации функционирования нет долгосрочной позитивной перспективы» (Г.С. Денисова, В.П. Уланова). К первому удачно пристроившемуся на новом месте земляку тянутся и родственники, и земляки, и односельчане, преимущественно сверстники. Здесь в полной мере проявляется маргинальный статус наших земляков, когда действия, в родном ауле сдерживаемые контролем родной общины, становятся ежедневной практикой, недопустимое в родном месте дозволяется на чужбине.
Но все же хотелось бы, чтобы это были случайные черты на лице Дагестана. «Сотри случайные черты, и ты увидишь: мир прекрасен», – писал Александр Блок. Вместе с тем, чтобы понять эту красоту:
На непроглядный ужас жизни
Открой скорей, открой глаза,
Пока великая гроза
Все не смела в твоей Отчизне…
(А. Блок)