Ко Дню матери

День матери
Ты всегда жила не для показу,
Никакой не знала суеты,
Даже в своей юности ни разу
Не сфотографировалась ты.
На бумажном гладком фотополе,
Нет, запечатлеть не довелось
Белый лик твой в черном ореоле
Непослушно вьющихся волос.
Потому, ликуя и страдая,
Пряча тайну в свете серых глаз,
А в губах – загадку,
Молодая
Со стены не смотришь ты на нас.
Не с тебя ль Сикстинскую мадонну
Рафаэль восторженно писал.
Не тебя ль
Однажды удивленно
Незнакомкою Крамской назвал.
Даже никакой художник местный
Дань твоей не отдал красоте,
Не оставил образ твой прелестный
На шершавом матовом холсте.
И с обложек красочных журналов,
Взятое в цветочное кольцо,
Слава богу, сладко не сияло
Скромное и чистое лицо.
Лишь душа моя явилась рамой!

В ней,
Как на скале печать времен,
Трижды
Твой прекрасный облик, мама,
Памятью моей запечатлен:
Три портрета
Дней послевоенных,
Где ты бесконечно молода,
Где в твоих заботах повседневных
Отразилась общая беда.
И в моем сознанье три портрета,
На которых молодая ты,
Словно три сияния,
Три света
Доброты людской и правоты.
И они
Все дни мои и ночи
Заполняют нежностью к земле,
Делают мой путь к мечте короче,
Заблудиться не дают во мгле.
И пока живу я
И покуда
Три твои портрета есть во мне,
Жизнь воспринимаю я, как чудо,
За нее ответственна втройне.
Три твои портрета
Мне заплакать
В трудную минуту не дают,
И меня от тех дорог,
Где слякоть,
Три твои портрета берегут.
Три твои портрета
Свет лелеют,
Словно три прозрачных родника,
И пока живут,
Не оскудеет
Ни за что уже моя рука.
И я верю, роковая Лета
Не упрячет в алчной глубине
Три твои прекрасные портрета!
Вот они, живущие во мне.
Помню дикий вой ночей холодных,
Ветры рвут снега
И так урчат,
Словно стая хищников голодных
Рвет на части беленьких ягнят.
Клочья снега,
Словно шерсть овечья,
Прилипают к мерзлому стеклу.
А тебе прикрыть, как надо, нечем
Четверых нас,
Спящих на полу.
Нагибаясь, ты рукою смуглой
Гладишь нас по спинам,
А потом
В очаге ты собираешь угли,
Дышащие ласковым теплом…
Чтоб не гасли,
Ты их осторожно
Прикрываешь влажным кизяком:
Путник замерзающий, возможно,
Этой ночью постучится в дом.
И тогда ты встанешь на колени
И огонь раздуешь в очаге…
А пока ступаешь тише тени
С лампой керосиновой в руке.
Ставишь лампу ты на подоконник,
Чтоб в ночи – с зимой наедине
Оказавшись –
Пеший или конник
Мог увидеть свет в твоем окне.
За окном немыслимая вьюга.
Ты стоишь, прислушиваясь к ней:
Вдовий твой платок повязан туго,
И под ним лицо еще бледней,
И лица подчеркнутая бледность
Светом твоих глаз озарена,
В них такая горестная нежность,
Что небесной кажется она.
Но таится радостная детскость
В ямочках твоих запавших щек.
Длинными и тонкими на редкость
Пальцами
Ты в лампе фитилек
Убавляешь, чтобы меньше тратить
Дефицитный керосин,
Но ты
Лампы до конца не гасишь, ради
Тех, что среди снежной темноты
Этой ночью могут заблудиться.
Вновь глядишь в морозное стекло:
Может, кто в окошко постучится –
Свет горит,
Припрятано тепло.
Вот каков портрет твой первый, мама,
Образец добра он для меня:
Тьма и вьюга… Но стоишь упрямо
Ты на страже света и огня –
Две руки протянуты в пространство,
В правой – свет,
А в левой – жар печной,
Чтоб тепла и света постоянства
Не лишился бедный шар земной.

Легче ли тебе в дневной заботе?
Посредине сакли – медный таз,
В нем все наши грязные лохмотья.
Ты и днем
Как солнышко для нас.
И с надеждой
Восемь глаз сиротских
На тебя одну устремлены.
То, что в сундуке муки ни горстки,
Днища всех кастрюль обнажены,
Мама,
Мы еще не понимаем!
Восемь рук протянуто к тебе,
Восемь рук в единственной мольбе:
«Мама, дай поесть!» —
Мы умоляем.
Ты стоишь пред нами напряженно,
Как натянутая тетива.
Чтоб из горла не исторгнуть стона,
А найти утешные слова.
Но откуда быть такому слову?
И кувшин ты глиняный берешь, –
Не впервые ты доить корову
Раньше, чем положено, идешь.
Хоть корову кличем мы Чернушкой,
Молоко – бело,
И вот в руках,
Словно голубей,
Мы держим кружки,
Полные парного молока.
Ты глядишь на нас и вся сияешь
И губами шевелишь едва,
И одежду ветхую стираешь,
Закатав по локти рукава.
Пена, как туман в начале лета,
На запястьях тоненьких кипит,
И летит, как пух,
И в бликах света
В черных волосах твоих блестит.
И на лбу высоком пот прохладный
Выступает под твоим платком,
Ты стираешь
И глядишь, как жадно
Запиваем голод молоком.
О, не в том ли жизненная драма
Быть сильнее повседневных бед?
Вот каков
Второй портрет твой, мама,
Ежечасной стойкости портрет.
Чудится, что ты ко всей вселенной
Руки распростерла широко,
И в одной – кипенье мыльной пены,
А в другой – парное молоко.

Осень.
Лист ореха золотится,
За спиной осталась молотьба,
И за долгий труд мешок с пшеницей
Дарит тебе трудная судьба.
Вот идешь ты с мельницы,
Сгибаясь
Под счастливой тяжестью муки,
Глядя в землю,
Пашне улыбаясь,
Всем ее каменьям вопреки.
На закате благостную ношу
Высыпаешь из мешка в сундук,
И мы громко хлопаем в ладоши
И с восторгом вертимся вокруг.
Чтобы в доме нашем был достаток,
Ты на мягкой белизне муки
Оставляешь четкий отпечаток
Тонкой и мозолистой руки.
На муке
Мы оставляем тоже
Отпечатки наших детских рук.
– Пусть наш хлеб учетверится, боже,
Молишься ты, глядя на сундук.
Лик твой белый в ореоле черном!
Мама, ты выходишь на крыльцо,
Кажется сейчас луною горной
Мне твое открытое лицо.
Белый лик твой в черном ореоле…
Приглашаешь всех в свое жилье:
«Я муку смолола хорошо ли,
Хорошо ль зажарила ее?»
Никогда так весело и ярко,
Как сейчас,
Очаг наш не пылал.
Никогда так весело и жарко
В казане хинкал не закипал.
В дом к тебе гостей пришло немало.
С той поры, как стала ты вдовой,
Никогда тебя я не видала
Вот такой
Беспечно-молодой.
Где морщинки
От нужды бессонной,
Где ложбинки
От твоей слезы?
И глаза
Глядят так просветленно,
Словно небеса после грозы.
Ты с гвоздя сняла большое блюдо.
Сколько лет мерещился ему
Этот час, –
Хинкалы, словно чудо,
На него кладешь по одному.
Всех гостей с улыбкою
счастливой
Потчуешь, и пахнет за столом
Острою кавказскою подливой –
Сыром, чесноком и молоком.
И лицо твое полно покоя
(И, возможно, в этом жизни суть!),
Будто бы один мешок с мукою
Хватит нам на весь житейский путь
И не только нам,
Но и соседям, –
Всем, сегодня созванным тобой.
Я горда твоим портретом третьим –
Безоглядно щедрою судьбой:
Блюдо мира –
На ладони правой,
И на нем дымящийся хинкал
С острою чесночною приправой,
Чтобы мир вовек не голодал.
 

ОСТАВЬТЕ ОТВЕТ

Пожалуйста, введите ваш комментарий!
Пожалуйста, введите ваше имя здесь

Последние новости

В Махачкале прошел концерт, посвящённый Международному женскому дню

Сегодня в Доме дружбы в Махачкале прошел концерт, организованный Администрацией города и посвященный Международному женскому дню, а также Году...

В Дагестане наградили отличившихся женщин

6 марта в Доме Дружбы прошла церемония награждения отличившихся дагестанок государственными наградами. Открывая мероприятие, Глава Республики Дагестан С.А. Меликов,...

С Международным женским днем 8 Марта!

Дорогие женщины! Сердечно поздравляю вас с первым весенним праздником – Международным женским днем 8 Марта! Этот один из самых любимых...

Юсуп Умавов выступил с докладом о работах по повышению надежности электроснабжения жителей столицы

Во вторник, 5 марта, Глава Республики Дагестан Сергей Меликов провел совещание по актуальным вопросам. С докладом на мероприятии выступил...
spot_imgspot_img

Внимание, голосование!

15–17 марта жители Дагестана cмогут принять участие в голосовании за объекты благоустройства по федеральному проекту «Формирование комфортной городской среды»!...

В Махачкале начат ремонт моста на улице Каммаева

При плановом объезде улично-дорожной сети специалистами УЖКХ был выявлен факт разрушения деформационного шва на путепроводе на ул. Каммаева. Столичными коммунальщиками...
spot_imgspot_img

Вам также может понравитьсяСВЯЗАННОЕ
Рекомендовано вам