ПОДВИГ НЕ БЫВАЕТ НИ ГРОМКИМ, НИ ТИХИМ. ОН ПРОСТО ПОДВИГ
Дверь открыла Ириша, двоюродная сестра моей мамы, уже дважды бабушка, но для всех нас по-прежнему просто Ириша. Солнечная женщина. Добрая, веселая, хлопотливая и с подходящей профессией для своего характера: учитель-воспитатель младших классов. Шутка ли, тридцать пять лет в одной и той же школе. Дядя Коля тоже был дома. Он – заслуженный оператор. Снимал такие замечательные детские фильмы, как «Зеленый фургон» и «Боба и слон». Но мало кто знал, что как оператор-документалист он прошел многие «горячие» точки, работал в Афганистане, после чего у него появилось немало друзей среди военных, которые каждый день рисковали своими жизнями.
Ириша быстро накрыла на стол, не слушая наши протесты, что мы только что после обеда. Дядя Коля веско сказал:
— Вениамин, откуда эта босяцкая манера перечить взрослым? В кои веки появился, да еще с прекрасной дамой (чем вогнал Илонку в краску), лучше-ка расскажи, что тебя в Ленинград привело, — Николай Иванович Строганов по старой памяти называл Питер Ленинградом, в котором прошли его юность, молодость, да и приличная часть зрелости. — А то мама твоя позвонила, сказала, что обязательно заглянешь, но почему не у нас остановишься, и, вообще, чем заняться здесь намерен, мы Ириной Александровной толком не поняли.
— Решили с ребятами организовать Клуб «История подвига. Открытый дневник». Илона и ее брат Виталий предложили. Мы поддержали. Вот и всё.
Он внимательно посмотрел на нас, будто только что увидел, подождал, пока Ириша закончила разливать по тарелкам особенный строгановский борщ, и с расстановкой произнес:
— Всё, говоришь. А я так думаю, что это только начало.
— Коля, — прервала его монолог Ириша, — дай детям спокойно поесть, еще успеете поговорить.
И мы на самом деле успели. Часа три-четыре. Рассказывали мы, вспоминал Николай Иванович, тайком утирала слезы Ириша.
В один из моментов дядя Коля вышел из гостиной в другую комнату и через несколько минут вернулся, бережно держа небольшую круглую жестяную коробку. В таких давным-давно, как рассказывала мне бабушка, еще в советское время, продавали разноцветные круглые леденцы, посыпанные сахарной пудрой, а всё вместе это называлось замечательным словом «монпасье».
У нас дома такая же есть, мама в ней иголки и нитки держит. Поставил ее на стол, снял крышку, и нашему любопытному взору предстал маленький склад различных незамысловатых вещиц.
Тут был и перочинный ножик, и солдатские пуговицы, и бензиновая зажигалка, сделанная из гильзы от патрона к «калашникову», и что-то еще — легко узнаваемое или же совсем непонятное.
— Это — моя память, — объяснил дядя Коля и точным операторским движением руки вытащил из коробки и положил на стол небольшой кусочек темного металла, неровный по краям и весь в зазубринах. — Осколок гранаты, — пояснил он. — Выдернут из камеры моего молодого товарища, кстати, Веня, почти ровесника твоего отца, который работал с ней в Беслане. Пока была возможность, он снимал, когда камеру убили — помогал спасать детишек. А в город вернулся, этот осколок мне подарил, — ибо считает меня своим учителем в операторском деле, что мне, кстати, очень лестно, — и сказал, что отснятый материал раз посмотрел и больше не сможет, потому что сердце на части разрывается. Во многом поэтому совсем молодым из нашей профессии ушел. Сейчас работает учителем истории в сельской школе под Псковом. Вместе со своими учениками, как и вы, собирает информацию о наших солдатах и офицерах, кто совершил героические поступки. Иногда в Ленинград приезжает с друзьями повидаться. Обязательно меня навещает. И обязательно расскажет не одну историю о судьбах примечательных, и судьбы эти, Вениамин, можно вписывать золотыми нетленными буквами в мемориальные комплексы в любом российском городе, городке и даже в самой захудалой деревеньке. Потому что эти вчерашние мальчики и есть одновременно прошлое, настоящее и будущее России. Мысль моя вам понятна, молодые люди? В ответ мы с Илонкой, не сговариваясь, молча и одновременно кивнули.
— Историю он мне одну рассказал о враче нашем, до сих пор не могу забыть, — продолжил Николай Александрович. — Такое ощущение, что перед глазами военное кино идет. Только в кино герой после съемок домой идет живой и невредимый, а здесь… Ладно, слушайте. И на Ирину Александровну не надо смотреть, а то засмущаете, она, когда такие рассказы слышит, всегда плачет.
ВРАЧ – ИМЯ СОБСТВЕННОЕ
Врач-хирург, более мирной профессии, казалось бы, трудно придумать. Но если ты военный врач, на тебе офицерские погоны, то должен соответствовать сразу двум ипостасям — мирной и воинской. Старший лейтенант Эдуард Белан, которому посмертно присвоено звание Героя России, служил врачом-хирургом в отделении экстренной медицинской помощи в больнице УВД Липецкой области. До этого прошел срочную службу в ракетных войсках, затем получал высшее медицинское образование в Воронежском институте имени Бурденко. Дважды выезжал в служебные командировки на Северный Кавказ. Или, другими словами, военно-полевую хирургию, когда приходится работать в экстремальных условиях, знал не понаслышке, через сердце и руки пропустил.
Осенью одна из групп липецкого ОМОНа, в составе которой находился и старший лейтенант Белан, несла службу в Новолакском районе Дагестана. И наступил день, когда около тысячи боевиков под предводительством Басаева, прорвались в село Новолакское. Так получилось, что Эдуард Белан оказался среди тех, кто принял на себя первый удар бандитов, сопровождаемый шквальным огнем. Их было очень немного, буквально горстка. Но у них хватило сил и мужества не отступить и на какое-то время завязать на себе основные силы наступавших.
В эти минуты Белан бился не как врач, а как офицер… И вот что хочу вам сказать: не раз и не два вспоминая эту историю, я задавался вопросом: вот он, человек мирной профессии, призванный всегда и везде спасать жизни, мог ли в тот момент поступить иначе? Как офицер, давший Присягу, конечно, нет. Но, оказывается, что и как врач, тоже — нет. Потому что опять же спасал. Спасал своих товарищей, живых и раненых, спасал местных жителей, спасал дагестанских милиционеров, но спасал и пытался оберечь их с оружием в руках. О каком скальпеле, перевязке или срочной операции могла идти речь, когда вот бандиты, а вот — он, на расстоянии нескольких десятков метров, и надо выполнить свой долг, не врачебный и не воинский, а прежде всего — долг общечеловеческий, призванный остановить насилие и смерть, что навязывает любой террор. В рукопашной его, оглушенного, захватили в плен. Пытали. Когда узнали, что врач, и на все предложения услышали в ответ твердое «нет», пытали с изощренным изуверством…
Сейчас почему-то вспомнился другой эпизод, но так похожий внутренне, — продолжил Николай Иванович вдруг осевшим голосом. — Как-то в одной из командировок, нет-нет, не из тех, о которых был предыдущий рассказ, но, можно сказать, что тоже на войну, мне довелось познакомиться с майором медслужбы. Обстоятельный, спокойный, неторопливый хирург из Ярославля. Руки — мгновенные и золотые. Профессионал высочайшего класса. На операционном столе чудеса творил. О долге, о человеческом начале мы с ним по долгу разговаривали. Рассказал, как однажды привезли в его госпиталь солдатика. Ранение было таким, что даже он ничем помочь уже не мог. Да и парень знал, что умирает. У себя дома этот юноша ходил на донорский пункт, кровь сдавал. И вот сейчас, зная, что жить ему осталось совсем немного, но оставаясь в сознании, сказал майору фразу, после чего тому захотелось в голос завыть от бессилия и безысходности. А слова солдата были такими: «Вы у меня кровь возьмите, пока она еще живая, может, кому из ребят пригодится». Вы только вдумайтесь, он так и сказал о своей крови — вы её возьмите, пока она у меня живая, может быть, кому-либо пригодится… Вот оно — величие всего человеческого в человеке!
О ДОЛГЕ И ВЕРЕ
Наступил вечер, когда мы стали прощаться с Иришей и дядей Колей. Пора было возвращаться в нашу штаб-квартиру. Тем более что Виталик уже несколько раз звонил сестре на мобильный, не понимая, где и почему мы так долго застряли. Во время последнего звонка Николай Иванович попросил у Илоны трубку, и самолично просветил нашего лидера неподражаемым староленинградским монологом, в котором даже порядок слов пахнет врожденной питерской интеллигентностью: «Молодой человек, не волнуйтесь, и мой племянник Вениамин, и ваша очаровательная сестра не просто в гостях, а в гостях у заслуженной учительницы России и не менее заслуженного оператора Ленфильма. И беседы мы ведем по теме, которую, ваше юное сообщество, как я понял, собирается раскрыть в полной мере. И хочу вам сказать огромное спасибо за очень важное для всех нас деяние, и моя супруга, Ирина Александровна, с благодарностью присоединяется к этим словам. Вениамин тут нас просветил, что именно вы являетесь застрельщиком столь благородного дела, и для меня большая честь беседовать с вами, пускай, и по телефону».
Интересно, — подумал я, — как Виталька воспринял монолог Николая Ивановича? Надеюсь, как надо. Хотя торопливость нашего времени выкинула из молодежного словарного запаса немало замечательных слов и интонаций, и если иногда все же слышишь их в оригинале, становится ясно, что лишились мы не просто слов, а красоты общения. Лично я — в таком разрезе понимаю. А кто-то из наших ровесников послушает-послушает и подведет незатейливую черту: мол, чего этот старик распинается, когда всё им сказанное можно в два-три слова уложить. Зачем лишний раз голову напрягать, когда и так ясно… И ведь тоже по-своему будет прав. Точнее, исходя из своего, то бишь, нашего времени.
— На машине поедем или пешком пройдемся? — спросил Николай Иванович, явно собираясь нас проводить до Шпалерной. Мы с Илонкой переглянулись, планы были немного другими, хоть немного вместе побыть, а то всё на людях да на людях. Но и отказать дяде Коле, значит, обидеть. Это я тоже понимал. Хорошо Ириша заметила наш перегляд, всё прочувствовала и мягко с чуть читаемой укоризной произнесла:
— Николай Иваныч, забыл, как сам молодым был? Ребятам, может быть, хочется вдвоем по городу прогуляться, дел у них, как рассказали, ожидается много, когда еще получится вот так пройтись, на красоту посмотреть.
Тут и дядя Коля в ситуацию врубился. Звонко рассмеялся, обнял жену за плечи:
— Я всегда говорю: женщина видит сердцем, а мужчина — глазами, да и то не всегда.
На этом несколько щекотливая для нас с Илонкой тема была исчерпана. Дядя Коля попросил Иришу налить нам по последней, «отходной» чашке фирменно-строгановского смородинного чая.
— Хотел по дороге вам рассказать, но получается, что на дорогу. Я газеты не так, чтобы очень внимательно читаю, но одна заметка меня тронула до глубины души. В ней говорилось, что командующий Ленинградским военным округом лично вручил ордена Мужества двум священнослужителям, иерею Дмитрию Василенкову и его помощнику Александру Назарову. И обратите внимание, за что именно — за самоотверженность, мужество и отвагу, проявленные при выполнении священнического и гражданского долга в районе проведения контртеррористической операции на Северном Кавказе.
Продолжение в следующих номерах.
