Война входит в чужие дома, семьи, судьбы внезапно, оставляя на многие годы, иногда и десятилетия раны, душевные переживания, потрясения. Она порой ломает и калечит судьбы сильных духом мужчин, заставляя их плакать. Сделала она это и с советскими военнопленными-солдатами, которые в первые годы войны встали на защиту своей Родины. Попадая в немецкий плен, они проявляли чудеса мужества, совершали побеги, воевали во французских, югославских, бельгийских партизанских отрядах Сопротивления, а вернувшись после Победы домой, в Советский Союз, получали 10-25 лет лагерей по статье 58 – «Измена Родине» – за сдачу в плен.
В нашей стране в послевоенное время погибнуть в бою считалось героизмом. Безусловно, это так. Но почему наших соотечественников, бойцов и офицеров Красной Армии, до конца войны остававшихся в немецком плену советскими гражданами, сохранивших верность Родине и присяге, защищавших свою «безымянную высоту» в лагерях на территории западных государств, уже в СССР, именем Сталина, «ставили на колени» и в товарных вагонах гнали на лесоповал в Коми, на шахты Урала и урановые рудники Таджикистана?
Тень «изменника» Родины автоматически падала на весь род, тухум, тейп.
Советские военнопленные, уроженцы Северного Кавказа, возвращаясь из лагерей после смерти Сталина, женились в основном на родственницах, ибо другие семьи своих дочерей не отдавали в жены людям с «пятном».
После одного из многих моих выступлений на Северном Кавказе мне представили Хаджи-Мурада, пожилого человека, как оказалось, участника Великой Отечественной войны.
– Сынок, я тот, кого ты ищешь. Я – военнопленный… – сказал он.
За чашкой чая у него дома старик поведал мне свою судьбу:
«У отца с матерью нас было трое сыновей.
Старший уехал на военную службу в 1940 году и попал в Прибалтику. Среднего призвали, как только началась война, он защищал Москву. А меня – в конце 1941-го в формировавшуюся в Дербенте 345-ю стрелковую дивизию. В ее составе я воевал три месяца – с апреля по июль 1942 года. Мы защищали Севастополь вместе с моряками, пехотинцами, танкистами без танков, национальными воинскими соединениями.
Там, на руинах Севастополя, 345-я стрелковая дивизия героически сражалась и погибала. Многие ее воины, сыновья Дагестана, навеки остались лежать вдали от своих родных аулов.
1 июля 1942 года Севастополь был сдан немцам.
Раненный в плечо, я попал в плен. Тяжелораненых фашисты расстреливали на месте. Кто мог передвигаться, поддерживал слабых. Немцы построили всех в шеренгу и приказали евреям выйти из строя. Никто не шелохнулся, но кто-то все же спросил:
– А что будет евреям, если они выйдут?
– Свобода! – ответил офицер.
После этого один из пленных шагнул вперед.
– Вы свободны. Идите на все четыре стороны. Вас ждут дома, – произнес, ухмыляясь, немец.
Еврей рванул с места, убежал так быстро, что через минуту исчез из поля зрения. А еще через две на вопрос фашиста: «Кто еще хочет быть свободен?» – из строя вышли десять евреев. Лишь тогда немец сказал:
– Мы получили приказ фюрера: цыган и евреев в лагерях держать только три дня. С цыган нечего взять, а евреи все равно не будут работать. И тех, и других расстреливать».
Так начиналась жизнь моего героя в плену. Но ему и многим другим бойцам 345-й стрелковой дивизии не должно быть стыдно за то, что тогда, летом 1942 года, они оказались захваченными врагом. Эти люди сражались до последнего патрона, а некоторые – и до последнего вздоха. Именно о них, солдатах и командирах, оборонявших Севастополь, американское радио тогда передавало:
«Оборона Севастополя наглядно показала всему миру, что Гитлер не может выиграть войну. Он может еще добиться кое-каких местных успехов, но вынужден будет платить за них чрезмерно высокую цену. Эта оборона является героической страницей мировой истории…».
Длинные колонны военнопленных шли на запад. Представитель Ставки верховного Главнокомандующего на Крымском фронте, генерал-полковник Лев Мехлис и командующий крымским фронтом генерал Дмитрий Козлов бежали с Керченского пролива, сдав г. Керчь и оставив врагам 170 тысяч советских солдат. В свою очередь маршал Тимошенко под Харьковом позволил захватить в плен 250 тысяч бойцов и офицеров Красной Армии.
К тому времени в немецких лагерях находилось около 4 млн наших солдат, офицеров и генералов. Что их ждало впереди: холод, голод, унижения, болезни, смерть или навеки остаться без вести пропавшими…
«Я прошел через многие фашистские лагеря: в городах Симферополь (Крым), Белая Церковь (Украина), Ченстонхова (Польша), а также Бухенвальд (Германия), – продолжил свой рассказ Хаджи-Мурад. – Освободили нас американцы. Они предложили остаться в зоне их оккупации, объясняя это тем, что за пребывание в плену на родине нас ждет 10-25 лет лагерей. И я решил остаться.
Нам выдали американские документы, и в марте 1946 г. началась погрузка бывших граждан СССР, советских военнопленных, на 2 боевых корабля ВМС США.
Но в последний момент я отказался плыть. Тем рейсом в Америку отбыло около 100 дагестанцев. До сих пор помню их имена и фамилии.
А то, что случилось со мной после возвращения на родину, – унижения и всеобщее подозрение за пребывание в плену – я не пожелал бы никому.
Мне дали 25 лет лагерей, отсидел 10. Вернулся домой после смерти Сталина. Возвращался с радостью: увижу родителей, узнаю о судьбах братьев. Но меня ждал еще один удар – двое братьев вернулись домой, тоже побывав в плену. В нас тыкали пальцем, не брали на работу. Секретарь парткома на собрании кричал, что в одной семье сразу три «изменника» Родине.
Через год после моего возвращения умерла мать – не выдержало сердце.
Вскоре я переехал в Махачкалу, устроился в железнодорожное депо грузчиком. Как-то раз к нам обратились врачи «Скорой помощи»: срочно требовалась 1-я группа крови, отрицательный резус. Я мог помочь больному.
Меня привезли в больницу. В палате лежал умирающий человек. Им оказался тот самый секретарь парткома, унижавший нашу семью, именно из-за его козней умерла моя мама. Мы взглянули друг другу в глаза. Он понимал, что его жизнь в моих руках. Я же, помня сделанное этим человеком в прошлом, сказал ему: «Если кровь «изменника» Родине поможет вашему выздоровлению, я вам ее дарю!»
Секретарь парткома выздоровел и, выписавшись из больницы, продолжил свою работу по «искоренению антисоциалистических элементов».
Весной 1960 года в Махачкалу прибыла ведомственная министерская проверка. Наше начальство знало о приезде комиссии и готовило документы, а мы наводили порядок на всей территории депо.
Все боялись предстоящей проверки, говорили даже, что председатель комиссии чуть ли не зверь, а за грубые замечания, нарушения многие могут лишиться своих постов.
Но вот комиссия приехала в депо, и в «грозном» ее председателе я узнал своего давнего знакомого Николая Девяткина.
…Это было в начале 1944 года. В лазарет лагеря для военнопленных города Ченстонхова поступил тяжелораненый подполковник, командир полка Н. Девяткин. Я три месяца ухаживал за ним, не отходя от постели, добывая ему двойную порцию баланды из брюквы и хлеб.
После выздоровления Николай попросил меня помочь ему сбежать. Силами комитета сопротивления лагеря мы организовали ему и еще нескольким товарищам побег. Им удалось освободиться, а нас, оставшихся, за случившееся отправили этапом в Бухенвальд.
В ночь перед побегом я напутствовал его: «Коля, береги себя, свое здоровье. Если останешься в живых, поезжай к моим родителям, к отцу Магомеду, матери Айшат, и скажи, что их сын Хаджи-Мурад погиб как воин, до конца сохранив верность Родине, присяге. Потом умойся горной холодной водой, налей водки и выпей за нас, военнопленных, за упокой наших душ».
И вот спустя многие годы я увидел его.
– Коля! Коля Девяткин! – крикнул я, не сдержавшись. Председатель комиссии посмотрел в мою сторону.
– Коля! Лагерь военнопленных в Польше! Побег!
– Хаджи-Мурад! Военный фельдшер, мой спаситель, мой Бог!
Николай Девяткин подошел и обнял меня:
– Я все время тебя вспоминал. Что случилось с вами после моего побега? У меня нет слов! Такая неожиданная встреча! Какая для меня радость!
После этого он, заключив меня в объятия, стал кружить вокруг себя.
Всем стало ясно: результат проверки будет положительным.
Позже организовали большой банкет в честь гостя. Николай рассказал, что после побега он оказался в партизанском отряде. Затем были проверки органов госбезопасности, штрафбат, ранение, а в битве за Берлин он уже командовал полком.
Я же поведал ему о своей нелегкой послевоенной жизни. Коля пообещал походатайствовать за меня в Министерстве обороны, дать хорошую характеристику и свидетельствовать о моем мужестве в немецком плену.
Н. Девяткин сдержал свое слово. Через год мне торжественно вручили удостоверение участника Великой Отечественной войны. По его же просьбе руководство депо направило меня на шоферские курсы, окончив их, я получил новую машину. В дальнейшем поступил на заочное отделение автодорожного техникума, женился на молодой вдове-учительнице. Мы родили и воспитали троих сыновей.
Жизнь налаживалась. «Черная» ее полоса осталась только в моей памяти. Рядом была красивая жена, подрастали дети, окружали друзья и родственники. Казалось бы, что еще человеку нужно?
Но вот коллектив депо рекомендовал меня в числе других кандидатом в члены КПСС. Рассматривали наши персональные дела в горкоме партии. В составе комиссии я увидел моего злейшего врага – бывшего секретаря парткома, а на тот момент члена обкома партии, человека, в котором текла моя кровь. Я прекрасно понимал, что теперь меня в партию не примут. Так оно и произошло. Мне порекомендовали еще немного поработать, перевыполнять план и т. д. Я очень переживал тогда, но мне помогла поддержка жены: она всегда была рядом, понимала меня.
Теперь мы на пенсии. По утрам варим калмыцкий чай, читаем газеты, воспитываем внуков, вспоминаем прошлое и хороших, верных друзей.
Пусть в моей жизни была когда-то «черная» полоса, связанная с пребыванием в немецком плену, но я счастлив, сынок, потому что рядом со мной моя Сидрат».
Перед отъездом старик обнял меня и сказал:
– Приезжайте к нам в гости с семьей, друзьями. Мы будем рады вам.
– Спасибо. Я хотел бы, Хаджи-Мурад, чтобы и вы побывали у меня в гостях в Элисте. Чтобы моя жена сварила вам настоящий калмыцкий чай, с солью, маслом. Чтобы я угостил вас хорошей молочной калмыцкой водкой и сказал: «Хаджи-Мурад, добро пожаловать в Калмыкию», и показал вам степи. Чтобы седой ковыль склонил свои кудри перед вами, перед вашим мужеством. Чтобы в небе орлы, кружась, приветствовали вас.
По приезде домой я начал писать первые строки этой статьи, которую ты, мой читатель, уже прочитал.
