— Сюда, в Дагестан, семья моя попала с Украины. Отец мой, Алексей Васильевич, был командиром сотни у Щорса и в 1919-м году попал в состав отряда в 2000 сабель, который бросили на борьбу с басмачами в Казахстан. Вместе с казаками поехали и их семьи, то есть с отцом отправилась и мама — Екатерина Федоровна — с тремя моими старшими братьями. Я родился в 1922-м году в крепости возле села Чекан-Богатырь. В 1923-м наша семья, как и многие другие, перебралась в Хачмас — это населенный пункт на границе Азербайджана и Дагестана, но встретили нас там неважно, и все мы двинулись сюда, в Дагестан.
Здешние власти выделили нам в качестве жилья место в гараже для фаэтонов. Разделили помещение на три отсека и заселили. Здание это до сих пор стоит — Сулеймана Стальского, дом 4, правда, его вроде бы модернизировали. В нашем же дворе, кстати, жили три брата Ситковские, один из них, Саша, получил звание Героя Советского Союза. А в соседнем доме № 7 после войны поселился начальник ГАИ Александр Августин.
Мой младший брат Василий родился уже здесь, в Махачкале, в 25-м году. Мать после его рождения прожила не очень долго, и остались мы одни — отец и пятеро сыновей. Шестеро мужиков. Отец работал на бондарном заводе, а в свободное время отремонтировал один из фаэтонов. Купил на базаре, рядом с собором, лошадь и в выходные катал в фаэтоне детей. Взрослых туда поместилось бы двое, а мелюзги набивалось четверо-пятеро. И он возил нас по нынешней улице Пушкина. Только она тогда была совсем другой, и не было этих парапетов. Самый долгий маршрут наш был от Городского сада до «холодильника» – хладокомбината. Видимо, отцу просто нравилось сидеть, покачиваясь, и держать вожжи в руках. Так он обживал город, в котором ему предстояло прожить всю жизнь.
Учился я в 7-й, «еврейской» школе. Она стояла на том месте, где сейчас гостиница «Ленинград». Почему «еврейская», наверное, объяснять не надо? Там целый квартал был такой. А недалеко, на Малыгина, рядом стояли мечеть и синагога. В синагоге был специальный человек, назывался он резник. К нему посылали детей с курами, чтобы резал их согласно ритуалу. И вот отправлялся туда пацан, держа за ноги трепыхающуюся птицу, а возвращался домой с уже безголовой тушкой.
Мы вообще-то хулиганистые были ребята и большого почтения к религии не испытывали. На Пасху пробирались в собор, который стоял на нынешней площади Ленина, и, дождавшись, когда бабки, пришедшие туда, начнут молиться, таскали у них из корзин крашеные яйца и куличи.
Не слышал, чтобы в те годы в городе были серьезные преступления, тем более убийства. Помню, как на той же улице Малыгина в бане повесилась женщина. Были там отдельные номера, так она пришла, заплатила за номер, заперлась там и повесилась. Говорили, что была она двуполая, гермафродит то есть, и устала так жить. Мы, как услышали, конечно, побежали глазеть. Только возле бани уже была милиция, и нас оттуда погнали. Но говорили об этом в городе долго.
К милиции, кстати, отношение было очень уважительное. То, что Махачкала делилась на районы и эти районы друг с другом враждовали, все знают. Мы были «городские», потому что жили рядом с Городским садом. Были еще «базарные» — это те, что ближе к Анжи-базару. И «таркинские». Запланированные драки, вернее, даже маленькие локальные битвы устраивались на Котрова. В ход шли заранее припасенные камни, рогатки и самодельные пращи, которые назывались у нас «трещалки». Но стоило появиться милиционерам — вся толпа тут же прекращала драку и бросалась врассыпную. Вот не припомню ни одного случая, чтобы в драке кто-нибудь применил нож. Разбитые головы — бывали, синяки и шишки — тоже. Но ни разу никого серьезно не поранили.
Как и все дети, мы торговали на базаре водой. Таскали ведра с крышкой (чтоб пыль не попала) и кружку. Иногда добавляли патоку, и это называлось уже «Сладкая вода» и стоило не 2 копейки, а целых 5.
Как и в любом приморском городе, главным блюдом в Махачкале тех лет была, конечно, рыба. Те, кто не мог себе позволить покупать целую, отправлялись к консервному заводу. Там у самого входа стояли огромные деревянные ящики, а в них — отрезанные рыбьи головы. Их проворачивали в мясорубке и жарили котлеты. Ну и, конечно, тюленьи лапки ели. Как-то зимой мы даже сами одного поймали. Прибило к берегу льдину. На ней матка и белек, ну, это совсем маленький тюлень. Матка со льдины соскользнула и под воду ушла, а белек не сумел. Так мы на него мешковину набросили и домой потащили. Пока тащили — он цапнул меня за палец, а потом всю ночь жалобно плакал в ванне с водой, куда мы его запустили. У нас-то рука не поднялась, а отец мой его зарезал.
Но это все дела довоенные. Потом я надолго уехал из Махачкалы, сначала учился, потом меня призвали в армию, и вернулся я сюда уже в 1942-м из-под Новороссийска с ранением берцовой кости правой ноги и с контузией. Лежал в госпитале, в здании 2-й школы, говорили, что придется ампутировать ногу. Но тут были прекрасные врачи — Супак (на его дочке я чуть не женился, да рассорились из-за пустяка), Сак, Гульницкий. Вот Гульницкий мою ногу и спас. Так что в 43-м я опять пошел на фронт, хотя уже и был нестроевой. Дошел до Берлина, а затем нас перебросили на Дальний Восток, так что Победу мы встретили на Байкале (Григорий Алексеевич — кавалер 24 орденов и медалей. — Прим. автора). В Махачкалу я вернулся окончательно уже в декабре
1945-м о с китайской границы, подорвавшись на мине. Здешние врачи опять вытащили, а ведь была вторая контузия, я речь потерял.
Так что жизнь я прожил долгую, нажил семерых детей. Одного, Ваню, подобрал в 47-м м в Кочубее, поезд разбомбили, убили мать, околачивался он на рынке, искал, что бы стащить. Но его родню мы потом нашли, и уехал Ваня в Трускавец. Второго тоже нашел на базаре, но уже на махачкалинском. Шел по нашему рынку, тому, что на площади возле собора, и вижу — пацаны крутятся возле чьих-то мешков. Голодные, тощие — явно стащить что-то надумали. Подозвал одного — оказалось, беспризорник, родня погибла, сам живет в какой-то будке у моря вместе с другими такими же. Спрашиваю: будешь со мной ездить на машине? Отвечает: да! Отвез его в дом, дал свою фамилию, стал пацан Александром Литовченко. Вырос, женился. Стал шофером, как и хотел. А потом погиб Саша, перегоняя машину с прицепом леса. Еще двое появились в доме после того, как в аварии погиб мой шофер. Забрал я его детей к себе, мать совсем плоха была, одна бы не потянула. Моя жена, узнав, только охнула, но возражать не стала. Так и жили у нас, росли рядом с моими родными детьми, а их у меня трое.
А сейчас все разъехались. Один в Кочубее, остальные в Москве, Екатеринбурге, Астрахани, Пятигорске. Зовут меня к себе, только я — ни-ни. Я прожил здесь 83 года, здесь могилы отца, матери моей, жены. Дом, в котором я сейчас живу, на улице Седова, поднимали мы с братьями. Так что никуда я отсюда не тронусь.
Редакция просит тех, кто помнит наш город прежним, у кого сохранились семейные фотоархивы, звонить по номеру: 8-988-291-59-82 или писать на электронную почту: pressa2mi@mail.ru или mk.ksana@mail.ru.
