Выпускник актерского факультета Грузинского театрального института им. Руставели, который окончил в 1964 году. Затем окончил еще и режиссерский факультет этого же института, а также Высшие режиссерские курсы Министерства культуры РСФСР при ГИТИСе им. Луначарского в Москве. Стажировался в Московском академическом театре им. Маяковского и в Ленинградском драматическом театре им. Комиссаржевской. С 1971 года занимал должность главного режиссера Аварского государственного музыкально-драматического театра имени Гамзата Цадасы. Поставил десятки спектаклей национального и классического репертуара. Абдулгапуров профессионал своего дела, преданный театру до мозга костей.
Личная встреча с режиссером открыла мне многогранную личность с выраженной гражданской позицией, скрывать которую он не намерен.
УСЛОВНОСТИ ИГРЫ
– Театральный режиссер Евгений Славутин сказал в одном из интервью: моя работа похожа на работу рекламного агента, только с помощью театра рекламирую истинные ценности бытия. Вам его позиция близка?
– Может быть, в Москве или где-нибудь в академических театрах это так. Я считаю, работу режиссера здесь, в Дагестане, можно сравнить с работой дрессировщика. Как в зоопарке. Если не ты, то тебя. Надо подчинить всех, чтобы получилось художественное произведение. Художника, композитора, декоратора, каждого актера, наконец. Только так можно организовать масштабные спектакли. Если актер обладает внутренним багажом, интуицией, воображением, импровизацией – тогда начинается художественно разведывательное отношение к материалу посредством автора. А если не развит духовно, не образован. Ему говоришь, делай так – он делает. А когда требуешь «создай художественный образ», он начинает – «да оставьте меня». Просто так взять да сыграть – этого мало. Нужен образ, отвечающий авторскому замыслу. На сцене должна кипеть художественная жизнь. Кто угодно может скопировать изображение. Но только художник обладает законами линий, возможностью выразить внутреннее содержание человека. Если нет условности игры, значит, работа выполнена непрофессионально. У каждого режиссера, как у поэта или у писателя, своя тема. Когда Товстоногов пришел работать в театр, то уволил актерский состав процентов на 80%. Объяснил тем, что они не соответствовали его методу, почерку, палитре.
Так же и у автора свое мировоззрение. Его тропинка художественного мастерства для раскрытия мыслей и души человека.
– Современные театры стремятся быть максимально доступными зрителю. Хотите музыки, вот вам. Танцев – тоже. Это хорошо или плохо?
– У меня есть статья: «Искусство не принадлежит народу». Народу принадлежит улица, площадь. А искусство принадлежит художественно образованным людям, элитарным. Некто сказал, читать все подряд не нужно. Лишь то, что ответит на вопрос, возникший в твоей душе. Когда зритель приходит в театр с наболевшими вопросами, с ним можно работать. А если с другой целью, до него не достучишься. Наши люди не испытывают духовной потребности в театре. Потребность существовала ранее – в 30, 40, 50, 60-е годы. Теперь все увлеклись Интернетом и так далее. Человек попусту тратит свою энергию. Ничего не берет в голову. Маяковский сказал – наплевать, что я вижу, мне важно, что я смог унести из зрительного зала.
– Думаете, до планки зрителя нельзя опускаться. Иначе…
– … деградация. Театр должен быть на шаг впереди зрителя, звать к борьбе. Мейерхольд сказал: хороший спектакль, когда зрители дерутся: один говорит, хороший был спектакль, другой – плохой. А когда говорят:«Ну ничего, хороший спектакль», это я называю колхозно-совхозным вариантом. Надо разбудить человека, чтобы он проснулся, оживился, устыдился, покраснел, возмутился. А иначе все пустое. Салам. Ха-ха-ха. Хлоп-хлоп в ладоши, и все на этом! В Советском Союзе хорошо понимали роль театров, использовали их для пропаганды идей. Идея была гениальной: человек должен стать человеком!
– А что происходит сегодня? Насколько театральная жизнь республики насыщена, какое место театры занимают в культурной жизни Дагестана?
– В республике театры были в 60, 70, 80-е годы. В 90-е годы все закончилось. Театры перестали быть храмами искусства. Они превратились в конторы. И пошла бесконечная чехарда с директорами. На моем веку это уже восьмой директор. Представляете, что это значит для художника? Если б я был нормальным, я б ушел отсюда, через день-другой. Я просто дегенерат и шизофреник! Терплю! И есть на то причина. Это мой народ и мой театр. Мне сказали, ты единственный, нет аварца и режиссера, и я остаюсь. Я давно сказал, если придет такой же режиссер, как и я, уйду. И так до сих пор. Не дают возможность, чтобы работа шла, так как надо. Но ведь это особый мир, самый сложный. Театр – особый вид искусства. Книгу можно напечатать в любой типографии, нарисовать картину можно и в подвале. А здесь нужно работать коллективно, направлять разрозненную энергию единиц в одно русло. Я всю жизнь боролся, чтобы художественный руководитель был главным лицом в театре, а не режиссер. Режиссер подчиняется администрации. А художественному руководителю должны подчиняться все. В МХАТе и других театрах директора неизвестны, известны Любимов,Табаков, Мейерхольд. А у нас? Через месяц директора знают все. А Абдулгапурова – никто. Поэтому в Дагестане еще нет понятия, кто такой художественный руководитель, ни в министерстве, ни в правительстве. Поэтому театры разношерстные, нет платформы. Нет высокой художественной задачи. Пока нет художественного полновластия, наши театры будут просто существовать.
А МЫ ДЕЛАЕМ ВИД
– Гастрольная деятельность национальных театров кипела в советское время. На вашем сайте, судя по информации, выездная работа ведется весьма активно. Гастроли по 18 районам, нескольким городам. Театр востребован, значит, грех жаловаться?
– Ни один из национальных театров не является стационарным, они передвижные. 18 районов аварских! Раньше за три месяца мы показывали 450 спектаклей. Актеры были вместе с народом, выпестовались, они становились по-настоящему признанными. А не как сейчас. Кто-то хочет народного, а кто-то не хочет. Ради этого угождает чиновникам. Но не он сам, а зритель должен его признать! Вот я звоню главе администрации. Предлагаю на выбор 30 спектаклей. Пусть назовут любой, мы приедем, а они молчат. Эээ-бэээ там. Мы раньше давали по четыре спектакля за день. А сейчас где план?
– Разве главы районов не заинтересованы в художественно-просветительской работе? «Культурную» агитацию надо с них начинать?
– А чем они заняты? Колхозов нет, совхозов нет, культуры тоже нет. Многие и не проживают в своих районах. Живут в Махачкале, в других городах. Отдыхают в Египте.
– Если театры превратились в конторы, то каково их предназначение в наши дни?
– Везде есть установки. Так и здесь. Когда надо приходить, уходить, что-то делать. Утилитарно. Пещерно. Борьбы нет! Конфликта нет! (яростно стучит ребром ладони по столу). Не дай Бог, кто-то начнет бороться! Его будут избегать, будет аллергия к нему. Он возмутитель спокойствия, он мешает. А некоторые говорят: мне так весело на работе. Почему? Такая смешная зарплата. А раньше говорили: они делают вид, что дают зарплату, а мы делаем вид, что работаем.
– В актерской группе есть молодые люди, но их имена не звучат. Таланты поубавились?
– Новое поколение абсолютно чуждо театру. Потому что искусство требует жертв. Мещанство – враг для творческой работы. Надо трудиться каждодневно. А молодежь хочет материальные блага, привилегии. Для примера скажу. В 50-е годы в газете «Правда» прочитал слова о том, что студент Медакадемии отстает от медицины ровно на 7 лет. Пока он изучает азы, современная медицина идет вперед ускоренными темпами. А если он не будет догонять, каждодневно работать над собой, отстанет, заржавеет, превратится в ремесленника. И так любая профессия. Сейчас много верующих, тех, кто считает себя знатоками ислама. Они думают, что молятся, что-то изучили и все. Но они вредители самой религии. Потому что «корневую систему» не знают. Помимо ислама, они все религии обязаны изучать. А они ничего не читают. Мне когда говорят, что тебе интересно в режиссуре. Мне интересно, почему хороший человек становится плохим, а плохой – хорошим. Я люблю анализировать. Не люблю, когда в драматургии делят на «это хорошее», а «это плохое». В театре, как в лаборатории. Единственный вид в искусстве, где люди могут наблюдать за своей жизнью, за собой со стороны.
– И это все, что театр может предложить зрителю?
– Жизнью так подстроено, что люди оказались в плену вещей. Есть что кушать и одевать. Раньше все это было в дефиците. Но тогда люди занимались наукой, много читали. Они совершенствовались, потому что это им было нужно. Они хотели быть хорошими учителями, врачами, специалистами в своем деле. Не надо было заставлять – учись. Все-таки у людей был намус, мораль, нравственность и религия у них была вот здесь (прикладывает руку к груди). Театр может остановить человека и сказать ему, посмотри на соседа и на себя. В этой жизни все лишнее, кроме общечеловеческих ценностей. Если ты человеку гадишь, ты – гадёныш. Театр – школа для взрослых. Иначе это не театр.
Сейчас убивают творчество, эстетический вкус зрителя. Театр должен быть как мечеть, как церковь. Он должен воспитывать.
– А цензура применима к театру? И какой она должна быть?
– Цензуру, говорят, убрали. Но цензура совести и нравственности обязательно нужна. Если есть мораль, нравственность, традиция, должна быть и цензура.
– Как ведется набор актеров? Существует ли механизм целенаправленной подготовки кадров? Сейчас было б безумием вообразить себе, что молодежь, окончив актерские или режиссерские курсы где-нибудь в Москве или Ленинграде, вернется на малую родину, работать здесь.
– Мы еще раньше отказались от Ленинграда, от Москвы, от Грузии и Еревана. Хотели национальные кадры создавать. Думали, так будет лучше, а получилось еще хуже. Я вначале говорил, давайте пригласим из Москвы и Ленинграда по договору хороших балетмейстеров, режиссеров и так далее. Один год по контракту. А учеников пусть будет сколько угодно. Тогда у нас был бы свой фундамент. Но идею превратили в ничто.
– Вы разочарованы?
– Работу многих лет можно испортить за один день. Умерла Сидрат (Меджидова. – Прим. авт.). Меня не станет. Что будет дальше? А какое это было поколение? У них было 7-8-классное образование. Но какими они были людьми, актерами? Они знали, в каком селении как выступать, с чем выйти к зрителю. Они росли в театре. Отдавали ему душу и сердце. Я тоже был среди них. И не думал о деньгах, особняках. Трудоголизм? Возможно, и так. И вдруг они уходят. Одного нет, второго, третьего. И весь мой труд превратился в кладбище. Пришли люди другие… иии. У художника картина останется после него, у композитора – музыка, а у режиссера?
– Видеозапись спектакля. Разве нет?
– Если бы театры несли б воспитательную функцию, записывали бы их на видео и даже продавали бы, как книги.
– А что мешает снимать на видео национальные постановки и показывать по телевидению. Создавать архивы, фонды. В советское время не так было?
– Хотя тогда не имели возможности делать записи, зато больше обращали внимания на спектакли, театр. Сейчас все упирается в административное руководство театра. Если все театры не реанимировать, мы их потеряем, должны проводиться съемки спектаклей, должен быть фонд. Один из спектаклей «Али с гор» видел Рамазан Гаджимурадович (Абдулатипов. – Прим. авт.). Очень похвалил. Премировал нас. Спектакль хотели даже отправить на московский конкурс, но записи его не было.
И у нас на ТВ на это не обращают внимания. Я сейчас не могу смотреть дагестанское телевидение. На экране поют обнаженные женщины. Они покупают себе дома, машины за три ноты, которые спели под фонограмму перед народом.
Я считаю, если не можешь – не делай. У меня есть одна знакомая. Она журналист. Я ей говорю, не пиши, у тебя получается плохо. А она мне – буду писать! Понимаете?
НЕДОПЕТАЯ ПЕСНЯ
– Хорошо, но почему в республике я не вижу площадки, где обсуждались бы театральные постановки. Ни в социальных сетях, ни вообще где бы то ни было. Вы говорите о театрах, являясь частью этого механизма. Общественной позиции пока нет. Или общество вообще не волнует, что будет завтра в этой сфере?
– Начнем с того, что у нас нет театральной критики. Литературной тоже!
– Она спасла бы положение? У нас же в Дагестане не любят критику! Нападают в ответ, стараются «дать сдачи».
– Не любят дилетанты. Какой больной откажется от помощи врача? Критик – тот же врач. Ошибочное направление может погубить сильный талант. А почему сейчас издается макулатура вместо литературы? Нужна правильная критика. Критик должен хотя бы два-три раза в месяц посмотреть спектакль. А не так, пришел, если хлопают, значит хорошо.
– У каждого режиссера есть мечта поставить на сцене один, но самый главный спектакль в его жизни. Вам это удалось?
– Мечтал о шекспировском «Гамлете», о «Бесприданнице» Островского. Да много их, хороших спектаклей. Без классики вообще невозможно. Я люблю классику. Масштабные вещи. Когда лезешь на скалу, ты чувствуешь свою силу, а когда идешь по тропинке – это слабость. Я сделал бы в 10 раз больше для театра. Если была бы творческая атмосфера. Но ее нет. Да зачем это, мне говорят. Большие вещи, это же суета. Поэтому такая трагедийная ситуация в большинстве театров. Потому что художник не может трудиться.
Сейчас я больше мечтаю не о спектаклях, а написать историю аварского театра. У меня все готово для этого.
У нас привыкли брать хамством. Духовную жизнь за жизнь не считают. Показывают нам олигархов. У него то есть, это… У аварцев есть пословица: кто от водки пьяный – быстро отрезвеет, кто от богатства пьяный – никогда не отрезвеет. У человека есть, а он еще хочет и потом еще. Но природа так устроена. Добро есть и будет. И фанатики находятся, жертвуя собой, они работают. Все держится на этих людях. Их не так много.
– А если вспомнить, с чего начинался ваш путь в театр? О каких профессиях вы задумывались в детстве? К чему была тяга?
– Генетика – сильная вещь. С детства человек имеет наклонности. Если их угадать и пойти по этому пути, человека ждет успех. Самое плохое, что сейчас происходит – это даже не коррупция, а то, что люди заняты не тем, что они могут делать. Сейчас не интересно учиться, становиться специалистами. Первый вопрос, который они задают, а сколько платят. Если хочешь нести мешок – он не будет тяжелый. И пустой мешок покажется тяжелым, если тебе не интересно. В детстве у меня был интерес участвовать в художественной самодеятельности. Я посещал кружки танцев, хор. Мы песни пели на лакском, даргинском, кумыкском языках. А танцевать я очень любил. Тогда никто никого не учил, сами наблюдали, как танцуют на свадьбах и праздниках. Сейчас смотрю на обученных танцоров и… не то это. Понимаете, у каждого человека есть свой оригинальный неповторимый рисунок танца… Интуитивно меня тянуло туда, где гуманитарная, творческая среда. Даже если б меня закрыли в математический, я бы туда не пошел (смеется). Подал заявление на исторический факультет. Конкурс был – 9 человек на место. Помню, написал сочинение на 12 листах. И вдруг мой двоюродный брат узнал, что в Грузии открывают театральную аварскую студию и набирают студентов. Я подумал, ну все! И пошел в министерство культуры. Тогда оно располагалось в здании филармонии. Мне сказали, что там надо читать стихи на конкурсе. А я с детства любил это делать. И потом, я так хотел уехать в другой город. Какой тогда была Махачкала? Саманные домики, клопы, комары, нефтекачки. Вся канализационная сеть располагалась прямо на улице, и весь город пропах стоками
И вот я читал перед жюри «Белеет парус одинокий»… и допустил одну ошибку. В строчке «Что ищет он» не сделал логическое ударение. Но меня приняли. Сел на поезд, приехал. Жил в общежитии. Посещал публичную библиотеку. Буквально жил в ней. Участвовал в научных секциях, писал доклады. Я был именным стипендиатом. Получал 50 рублей, обычный студент – 18 рублей. Я помню, когда мы учились, ни одного дня у нас не было свободного. Ни одной минуты. А сейчас студенты приходят, два часа послушают лекции – и по домам. А нас приучали: чтобы знать, надо потрудиться. Должно возникнуть внутреннее движение, перестройка организма, психология человека подсознательно должна быть настроена на воображение. Фантазию. Это же не схоластика.
Окончил с отличием актерский. Вернулся в Дагестан. А в то время замминистра культуры Абдулкерим Эффендиев сообщил, что один из наших должен остаться в Грузии и учиться на режиссера. Потому что нет ни одного аварца режиссера (задумчиво).
У меня были готовы документы для поступления в аспирантуру. Мне казалось, работа в национальном театре режиссером – не мое. Многие говорили, что внешне я не похож на дагестанца, и акцент у меня какой-то иной. И я не привык быть среди толпы. С таким настроем я пришел в Минкультуры. И вдруг там меня ставят в известность о телеграмме, адресованной Даниялову, от одного видного культурного деятеля, попросившего, чтобы на учебу выслали другого человека. У меня в груди от возмущения все взбурлило. Как это? За моей спиной! И я написал письмо в Грузию, объяснил, почему не могу приехать. Что вместо меня хотят направить другого. Из Грузии пришла телеграмма: если из Дагестана, то только Абдулгапуров. Вот так я оказался на режиссерском факультете. В нашей группе было 7 человек. Институт небольшой, но требовали с нас строго. Для дипломного спектакля я взял пьесу «Горцы» Романа Фатуева о гражданской войне. 50 человек задействовал. И впоследствии этот спектакль получил диплом на всесоюзном конкурсе.
– Аварскому театру исполняется 80 лет. Внушительная цифра. Как планируете отметить?
– Театр был создан в Хунзахе в 1935 году. И хотя актеры имели бронь, почти весь мужской состав ушел на фронт. На время пришлось закрыть театр. Потом его перевели в Буйнакск в 1943 году. Собираемся поставить пьесу «Недопетая песня».
– Глава республики, судя по его выступлениям в СМИ, большое внимание уделяет культуре. С его легкой руки началось обсуждение гимна Дагестана. Вы в каких отношениях с руководством республики? Есть возможность обратиться с советом или просьбой?
– Рамазан Гаджимурадович приходил к нам в театр, видел наши спектакли. Сказал, обращайтесь. Постараюсь помочь. Но откуда? Доступа нет. Его окружение не дает попасть на прием. Я посылал письма, а мне приходит ответ-уведомление, что получили. И на этом все. Недавно читал в газете, что Глава республики не принял Ширвани Чалаева. Как это? Не принял Чалаева. Не он же не принял, а его окружение не подпустило. У меня много идей. Я многое хочу успеть. Газету «Культура» создать, литературно-театральное общество «Адабият» (в переводе с аварского «Литература». – Прим. авт.). «Адабият» у меня в горле сидит. Проект готов. Но не хватает времени. Надо вести пропаганду литературы. Вот, например, книгу выпустили. По этой теме собираются разные люди в библиотеке и дифирамбы автору поют. Не дифирамбы же нужны, а надо все это сценически оформить в литературно-музыкальное представление. Всю мою жизнь мне не хватало времени.
– А не махнуть бы рукой на все. Пусть делают, что хотят.
– Это будет дезертирством. Но, как у Махмуда в стихах, мне некому руку подать в минуты душевной невзгоды. Потому что никто не понимает, что такое театр. Да и люди стали от книг избавляться. У меня места уже дома нет, я на балкон книги выношу. Пока Владимир Путин не поддержал Гамзатова, его книги выбрасывали. Сложная доля у писателя, художника. Но счастливая. Если б у меня не было б тяги к чтению, я был бы несчастлив. Я читаю, ищу для себя что-то новое в книгах, газетах. У меня уже вторая книга таких газетных вырезок есть. Что-то приметил, отложил газету, через какое-то время заново взял ее, прочитал и смотрю, что-то новое еще нашел для себя. Я люблю читать книгу с конца и газету с конца. Читать с самого начала, это педантизм (смеется).
– Может, люди духовно обнищали, поэтому так рьяно все устремились в религию. Мало им мечетей, строят еще и еще. Вот вы как относитесь к замыслу построить мечеть и православную часовню вблизи Белого дома.
– А это зачем?
– Чтобы работники высшей власти могли исполнить свои религиозные обязанности.
– У каждого из них есть машина. Могут добраться до любой мечети города. Или у себя в кабинете постелить коврик. Молельные комнаты в учреждении выделить (разводит руками).
Людям надо больше читать. Думать. Я как-то пошел на концерт. Музыки нет. Одна нота. И взрослая женщина лет под 70 так активно аплодировала. Я смотрел на нее и думал, чему она так радуется? Я эти концерты называю так: «оболванивание болванов болванами».
И людей разделяю на две категории. Животоносцы и головоносцы. У первых ни родины, ни литературы. Дайте им жрать и все! А головоносцы – это бесконечный умственный труд. Они не могут не думать. Каждый человек, как замок, к нему нужны ключи. И если он сам смог себя открыть… Ведь есть подсознательный процесс, который надо раскрыть, для этого нужна смелость, трудолюбие, познание. Книги можно прочитать. Один и другой раз. Но время терять нельзя. Организм каждый день открывает какие-то шлюзы, а в другой день этого не будет. Эффенди Капиев сказал: смотри и запоминай сегодня, завтра этого не будет. Если у человека нет задачи узнавать, он становится ущемленным. Религия – это тоже моральная конституция, ее тоже надо соблюдать. Но не надо говорить, Аллах даст, значит так и будет. Аллах не даст, если ты не возьмешь!
