Коренной махачкалинкой я себя назвать, конечно, не могу, жили мы с родителями в Сергокале, но почти каждые каникулы приезжали сюда, в город.
Атмосфера города была особой, я, сельская девочка, чувствовала ее еще на въезде в Махачкалу. По улицам шли нарядные женщины в платьях из креп-жоржета и крепдешина, многие с яркими китайскими зонтиками на бамбуковой ручке или в кокетливых шляпках, мужчины щеголяли в белых или кремовых костюмах из чесучи. А девочки в коротких платьицах играли в игры, которых не знали в нашем селении. В аптеке на Буйнакского я как-то увидела парня и девушку. У нее, видимо, что-то случилось с туфелькой, и он, опустившись на одно колено, поставил ее ножку на другое и исправлял застежку. А она не возражала, не манерничала, а спокойно смотрела на него. Это для меня, девочки приехавшей из села, было почти шоком, у нас такое было не принято, но столько заботы и нежности в его жесте было, а в девушке — столько доверия, что я помню до сих пор.
И это — тоже входит в понятие «город». Как и концерт Кобзона на летней площадке филармонии, который прерывался стуком колес проходящего поезда. Как «Фиалка» — знаменитый парфюмерный магазин на Буйнакского — в котором я уже в студенческие времена покупала духи «Быть может». Как парикмахерская в том же доме, где работали бесцеремонные и грубоватые горские еврейки, покрикивавшие на сельских женщин, пришедших туда навести красоту. Дом, где был магазин и парикмахерская, сейчас стоит полуразрушенный, и мне больно мимо него проезжать. Ведь рядом с ним прошла часть моего детства.
Знаете большой жилой дом на привокзальной площади, с магазином внизу? Так вот, за ним были частные домики, уютные дворики, в одном из них жила моя бабушка по маме. Двор всегда был чистенький, выметенный, сбрызнут водой. Жизнь в таких двориках проходила на глазах у соседей, я до сих пор помню семью Игнатенко (по вечерам из их окон доносились звуки рояля, это дети учились играть), Пушкиных (его звали Генрих Евгеньевич, а жену Лина Павловна, и они обращались друг к другу по имени-отчеству, даже когда ругались), тетю Надю и дочку ее Свету. В летние вечера во дворе устраивались общие чаепития.
Но я больше любила чаепития у моего двоюродного брата Далгата. Они с женой Татьяной, дочерью известного в городе врача Сергея Саца, жили совсем рядом, на привокзальной площади. Дом этот был с высокими окнами, с закругленным верхом, как у всех практически домов дореволюционной постройки, еще цел. В комнате, по моим воспоминаниям, всегда полумрак, горит лампа под абажуром, и на столе — нежнейших цветов изумительно вкусная пастила. Сацы были прибалтийских кровей, и Татьяна была красива немецкого типа красотой. Прямая спина, гладко зачесанные назад светлые волосы, коса, уложенная на затылке. Они с Далгатом были удивительной парой. Он был страстным охотником, где-то в Москве покупал породистых собак (я их я по малолетству очень боялась, и собак запирали в другой комнате, когда мы приходили) и без жены на охоту не ездил. Вместе они исколесили весь Кавказ. А по городу он ездил на велосипеде. Сейчас бы это смотрелось странно: взрослый мужчина, за 30 ему было.
Дом, где жил дядя, еще цел. А неподалеку на углу Буйнакского и одного из переулков во времена моего детства продавалась газировка. Как сейчас помню. Продавщицы почему-то всегда были пожилые полные женщины, а так картина не менялась. Два конуса, один из них с сиропом вишневого цвета, круг для мытья стаканов — нажмешь рычаг, и вода бьет в опрокинутый стакан, осы вокруг, и все это летнее счастье всего за 3 копейки. А вот мимо здания, где сейчас Линейное отделение милиции, мы старались не ходить. Там на подвальных окнах были решетки, и если замедлить шаг, то обязательно хриплый женский голос окликал тебя и просил то воды, то папироску. Мы, дети, старались пробегать мимо, а взрослые объясняли, что там, в подвале «нехорошие женщины», вокзальные проститутки — просветил кто-то из сверстников. Позже окна уже забрали железом. Что еще… Да, павильон «Весна» у входа в Приморский парк. Там продавался самый вкусный молочный коктейль из всех, что я когда-либо пила. И огромное дерево, увешанное горящими лампочками около арочного входа в Парк нефтяников (бывший Вейнерский сад).
Моя тетя Уздият много рассказывала мне о Махачкале 20-х годов. Например, про грузчиков-амбалов со странным устройством из дощечек и ремней на спине, которое позволяло им перетаскивать даже рояли. Они были, как правило, персы. А вот ходили по дворам и кричали: «Дрова рубим» (тогда же печки дровами топили) русские мужики. А евреи на углу нынешней Пушкина и Сулеймана Стальского торговали кожаными мягкими чувяками. И, конечно, если мы проходили мимо здания музучилища на углу проспекта Гамзатова и улицы Горького, оно мне обязательно напоминало о Дженнет Далгат.
Это двоюродная сестра моего деда, дочь доктора Далгата, который, скрываясь от охранки, взял в качестве фамилии свое имя, положив тем самым начало роду Далгатов. Так вот, Дженнет была первой дагестанкой, получившей высшее образование. В 1909 году закончила Лейпцигскую консерваторию по классу фортепьяно, ее педагог Фриц Ройтер был учеником Ференца Листа. А потом вернулась в Махачкалу, но ненадолго. В начале 30-х заболела туберкулезом и по настоянию врачей уехала в Нальчик. Но за тот недолгий отрезок времени, что она прожила в Махачкале, Дженнет успела многое. В частности, вместе с Готфридом Гасановым добилась открытия музучилища.
Я сейчас думаю: все-таки семья у нас была не совсем обычная. Например, для меня очень рано стало данностью: то, что говорится дома, не должно выходить за его пределы. Разговоры о том, что Сталин преступник — не для посторонних. А основания для таких разговоров были. Семеро из нашего рода были репрессированы в 1937-м, вернулись только трое. Брат моего отца Магомед Далгат был председателем дагестанского ЦИК. С балкона своего рабочего кабинета (вы знаете это здание на Горького, там сейчас городской отдел милиции) он наблюдал, как его дочь Солтанат идет после уроков из 1-й школы домой. Идти ей было недалеко, в том же дворе стоял дом с общей верандой для всех жильцов, а жили в доме семьи и предсовнаркома Коркмасова, и наркома просвещения Тахо-Годи.
Ну, а в 37-м за дядей приехал «черный ворон», и его увезли. Жену и дочь сразу же из служебной квартиры выгнали, а дядя погиб на лесоповале в одном из лагерей ГУЛАГа. А другой дядя — Гамид Далгат, был в Гражданскую командиром партизанского отряда, и в том же 37-м его запытали в НКВД. Знаете здание на Пушкина, где сейчас райотдел милиции? Там НКВД и располагалось. Под ним, как рассказывают, много ходов и подвалов, места на всех хватало.
Дядя Абдурагим вернулся. После лагеря, после ссылки, пережив и повторный арест, он вернулся. В начале 60-х его реабилитировали и даже вручили орден Ленина за заслуги в Гражданской войне. Именно у него мы чаще всего останавливались, когда приезжали в Махачкалу.
Жили они с женой сначала на Нурадилова, а потом дяде дали квартиру в доме №10 на Советской. Он обожал детей, и им в его доме позволялось все. Не знаю, когда он успевал работать. Помню стол в его кабинете, тяжелый, старинный, с резными толстыми ножками и под зеленым сукном, помню, стопки чистой бумаги в одном из ящиков, но когда он успевал писать свои книги, а их у него две, — не представляю. Не было такого, чтобы тетя шикала на нас и говорила, что надо потише, что он работает. Когда уж у дяди появилась машина — в салон бежевого «Москвича» набивалась ребятня со всего двора. И дядя возил нас и на Тарки-Тау, и к морю…
Вы, кстати, знаете, что вход на пляж в 50-е был платным? Отдашь пять копеек строгой тетеньке — и проходи. Пляж был чистенький, прибранный. А на втором этаже кинотеатра «Темп» (нынешняя «Дружба») пол был выложен изумительно гладкой плиткой, мы катались по нему перед сеансом. Плитку такой же гладкости я видела потом в нарзанных ваннах Кисловодска и на крыльце дома военного губернатора Темир-хан-Шуры. Это еще дореволюционная работа, основательная, на века. Но я боюсь, что бурный рост нашего города снесет то немногое, что осталось от прежнего Порт-Петровска. Во всех городах, осознающих свою историю, при реконструкции переделывают все внутри здания, не трогая его фасад. Но у нас — не так.
Как-то в 80-х годах сюда, в Махачкалу, приехала моя подруга по Ленинградскому университету. Она к тому времени давно жила во Франции и, оказавшись на Буйнакского, всплеснула руками: «Совершенно парижский уголок!» Боюсь, сейчас бы она такого уже не сказала.
Редакция просит тех, кто помнит наш город прежним, у кого сохранились семейные фотоархивы, звонить по номеру: 8-988-291-59-82 или писать на электронную почту: pressa2mi@mail.ru или mk.ksana@mail.ru.
