Известный в стране и международных научных кругах разработчик ракетного оружия и космических технологий, генеральный конструктор завода «Дагдизель» академик Шамиль Алиев в начале года выступил с открытыми научно-просветительскими лекциями в Санкт-Петербурге, а также принял участие в заседании Совета Безопасности РФ под руководством Николая Патрушева.
Лауреат Государственной премии Российского комитета оборонных отраслей промышленности, академик Российской академии космонавтики, основоположник теории аналитического проектирования подводного оружия, руководитель и соавтор первой в мире малой энциклопедии по торпедному оружию Шамиль Алиев посетил СПбГМТУ с лекциями для студентов, аспирантов, молодых ученых и преподавателей университета: «Основные трудности приложения математики к задачам техники» и «Взгляд на кораблестроение: прошлое, настоящее, будущее».
В беседе с корреспондентом «МИ» ученый рассказал об итогах своей поездки и выступил с заявлением, что это его последнее, заключительное интервью для СМИ.
ИНТЕРВЬЮ БОЛЬШЕ НЕ БУДЕТ
– Этот визит был самым продолжительным за всю мою историю. Было выездное заседание Совета Безопасности с повесткой дня: проблемы кораблестроения. Среди участников – представители и руководители науки, промышленности, главы различных корпораций, в том числе и кораблестроительной, представители министерств обороны, промышленности, образования и ваш покорный слуга. Я сделал сообщение о качестве образования вообще и в кораблестроительном направлении в частности.
Именно после поездки в Петербург я решил, что это будет моим заключительным интервью.
– Почему вы решили принять такое решение?
– Это не означает, что я кем-то или чем-то недоволен. Это означает: братцы, я устал. Поэтому остаток сил я хочу внедрить, если получится, в то, чтобы вскрыть какую-нибудь идею, около которой я копаюсь много лет.
После достаточно долгих размышлений я подумал, что в определенном возрасте нужно отойти от некоторых вещей, которые никак не могут наливать дополнительную воду на твою мельницу. По молодости это, наверное, оправдано. А я сейчас посмотрел… Задуманное хочется довести до конца. Что мешает? Кроме всего прочего и интервью. На интервью уходит много времени, на интервью хочешь больше выглядеть, чем быть. Ну и ряд следующих причин, вытекающих из предыдущих. Я подумал: больше интервью не будет. Больше не будет и других отвлечений. На что? Ну, в разных местах. Где-то консультант, где-то еще что-то… Я из этих мест тоже ушел. Философия тут такая: кто не знает цену своему возрасту, узнает все беды этого возраста (смеется). Поэтому, если генеральная линия была научная, то нужно остановиться именно на ядре того, что ты делаешь. Все остальное должно уйти в сторону.
Что помогло мне принять такое решение? Все мои визиты, будь то в Петербург или в другой город или страну, заканчивались хорошо. А вот этот визит, он как бы мне подсказал: вот видишь, ты планировал только научную сторону, а получилось намного шире, глубже.
Встреча с детками (так я называю всех мальчиков, девочек до 25-30 лет) оказалась внутренне очень душевной. И я скажу, у меня до сих пор в ушах звон от аплодисментов этих деток, которые звучали не дежурно в конце, а после каждого вопроса. Не знаю, как это действует на остальных, но на меня подействовало сильно. На меня вообще дети действуют невероятным образом.
Было много встреч. Встречи на государственно-политическом уровне, академическом и просветительском. И все они на этом этапе завершились спокойствием. Я называю его не просто спокойствием. Это водопадное спокойствие. Когда спокоен в невероятных бурях. Вот такое водопадное спокойствие подсказало мне следующий шаг – больше интервью не будет.
Почему? Во-первых, класс задач, которыми ты занят, в них страстей столько, что ни для интервью, ни для чего-то другого ничего не остается. И вот эта триада особенности государственно-политического, академического и просветительского уровней – как раз это те вопросы, которыми я живу. Это особенности военной науки.
ПЕРЕЖИВАЛ НЕ БЫТОВУХУ
Я просто ищу смысл, пока не наступит водопадное спокойствие. Это состояние, которое я хочу очень хорошо прочувствовать. Это выстраданная душа в нравственных глубинах, у которой в какой-то степени появляется чувство крыльев. Может, чувство достоинства, благодарности небу за то, что не соскользнул в какую-то сомнительную сторону, никогда не изменял идее. То есть вот это все, ради чего в моем представлении и стоит жить. Если это есть, то можно очень сильно успокоиться, а водопадное в целом может превратиться в такую теорию струй. Струя режет даже броню. Поэтому начало года получилось такое. Где-то, может быть, я об этом мечтал. Это тот редкий случай, когда мечта идет навстречу. Обычно она удаляется.
В военной науке есть такая некая неописуемая внутренняя сторона – патриотизм (хотя это слово не во всех кругах хорошо воспринимается) – когда ты всю свою жизнь работал на государство, никогда не изменял этому настрою. Даже если государство иногда хмурило брови, ты все равно работаешь на государство. На этот счет Евтушенко хорошо сказал: «Я никогда не изменял читателю. Я никогда не изменял России. Но некоторые читатели мне изменяли». Он действительно гениальный поэт. Многие его вещи я переводил на аварский язык.
Что касается науки, то это довольно редкий случай, когда ты что-то делаешь и это оказывается при жизни достоянием тех людей, ради которых ты это делал. Когда то, что ты делаешь для военной науки, оказалось пригодно для государства, для нашей республики, для нашего завода.
Почему сейчас для меня это важно? Потому что с возрастом человек должен испытывать комфорт от того, что он переживал. Не просто переживал бытовуху. Нравственно переживал. Видел в каждой проблеме очень сильную нравственную сторону.
Я думаю, что это тот случай, когда человек, привыкший то быть верхом, то идти пешком, в конце концов должен идти только пешком. Верхом уже гнать некуда. Это означает, что пешком ты чувствуешь себя лучше, чем верхом. Это примерно так же, как в закате мы обязательно улавливаем обязательно краски рассвета, а в рассвете – элементы заката. Пешком и верхом, рассвет и закат… Это у меня такая страсть. Я очень любил, чтобы катет был длиннее гипотенузы. В мире науки только необычное представляет интерес. Меня раздражают любые определения, меня не раздражает то, что привело к этим определениям. Вот там я готов бесконечно творить, бесконечно переживать. Я всегда считал, что наука не должна быть похожа на устав гарнизонной службы.
В каждом возрасте есть свои прелестные стороны. Выбранное не за тебя, а выбранное тобою спокойствие является, как мне кажется, мерилом достоинства человека.
ДЕТКИ…
На этой неделе я был в Медицинском колледже им. Башларова на пр. Амет-Хана Султана. Я первый раз услышал гром аплодисментов со свистами. Это не освистывали меня (смеется). Потом я думаю: производит это сильное впечатление? Еще как. Увидеть такой восторг на лицах детей – это как раз то, что седому человеку очень понятно. Я провел несколько тысяч встреч с детьми. У меня для этого есть какая-то внутренняя потребность. Там полная искренность, абсолютная раздетость, там нет никаких демонов. Может, это и сближает ученых с детками? У идеи и мысли в науке нет возраста. Может, поэтому безумная страсть ученого сохраняется надолго, потому что ты живешь в страстном мире идей, что позволяет тебе держать планку на определенной высоте, которая иногда выше, иногда ниже, но она есть. И постоянно задаешь себе вопрос: чему равно отношение подъема к пробегу. Весь день вкалывал – это пробег. Можно постоянно вкалывать и не иметь подъема. Классная форма качества крыла – отношение подъема к пробегу – есть качество человека, его нравственность. Духовные страсти и горы – это где тебе никогда не скучно. Идея тебя обнимает, идея тебя не предаст. То есть это такое классное высокопробное одиночество, которое на определенной высоте позволяет более точно выбрать позицию и порядок входа. Мне кажется, такой полет легко завершить, без паники. Полет означает, что старт был нормальный. Так или примерно так я подвожу итоги взрывному началу 2017 года. Обычно цыплят по осени считают и с начала года никто не планирует подводить какие-то итоги. А тут цыплята появились прямо в январе.
О ПЛАНКЕ, ЛЕРМОНТОВЕ И КАРТОТЕКЕ ПРОКЛЯТИЙ НА АВАРСКОМ
– В нашем с вами первом интервью, вы сказали, что (цитирую) «уходить надо тогда, когда планка не поднимается выше. Если завтра я не буду растворен в дебрях бесконечного многообразия пылающих идей, я ни одного дня вообще не хочу. Даже жить». С тех пор прошло почти три года, вы говорите о том, что устали, но тем не менее вы явно и сегодня растворены в дебрях бесконечного многообразия пылающих идей…
– Три года назад я был очень молодой – в науке все очень форсированно происходит. Сейчас я подписываюсь под сказанными тогда словами еще уверенней. Что изменилось за три года? Я стал убирать те вещи, которые могут помешать держать планку. Пока планка есть. Чувство планки – это как чувство крыльев. Но я очень боюсь, что я не пойму, когда планка начнет сдвигаться и я не буду иметь чувства высоты. Счастливы мы тогда, когда понимаем, что нам мешает удерживать планку или поднять ее. И, действительно, когда ты понимаешь, что планку надо убрать, и она выше не идет, это значит, что она уже спускалась. Если то, что ты сумел сделать, будет равно тому, что ты сумел отдать, это будет возрождением идей в других – в детях. Это тоже классно.
У меня есть огромная папка, кто как старел. И мне не нравилось. И я подумал: а как я хочу? Но это очень плохая тема, очень интимная, рассчитанная только на самых близких людей. И у меня были наброски. Наверное, они что-то со мной сделали.
В одно время у меня было очень большое впечатление от Толстого, потом Паскаля, Аристотеля. Но вообще потряс меня Джалаладдин Руми (Мавлана Джалал ад-Дин Мухаммад Руми – персидский поэт-суфий, живший в XIII веке. – Прим. «МИ»), который сегодня занимает даже больше места в западной культуре, чем Шекспир.
– Картотека проклятий на аварском языке, которую вы ведете, переводы Евтушенко, Лермонтова на аварский язык… Что это для вас? Хобби или нечто большее?
– Я даже не знаю, как это происходит. Например, почему я был потрясен Лермонтовым? Это один из самых молодых людей, который был таким взрослым. И я почти уверен, что «Демона» он писал про себя. Я уверен, что наука – это главное, это даже 97% моей жизни, но жизнь выше, чем наука. Я смертельно влюбляюсь в разные формы поэзии. У меня есть такая уникальная, на мой взгляд, коллекция проклятий. Совершенно неожиданно, но у меня есть картотека людского плача. Теперь неожиданно оказалось, что для исследования искусственного интеллекта это самый подходящий материал. Мне никто никаких заданий не давал. Они сами ко мне приходили. Для чего я это делал? Конечно, для того, чтобы взвешивать самого себя. Я не согласен с тем, что ученый – это такой сухарь, зацикленный только на одном направлении. Я в свое время делал картотеку государства и права, ничего об этом не читая. Так, выдумывал. Когда? Когда просто уставал и хотелось чего-то фантазировать. Для кого они предназначены? Я не знаю. Но все, кто со мной более-менее хорошо знаком, знают и о некоторых моих пристрастиях к этим направлениям. Профессор МГУ Борис Александрович Рябов мне как-то написал: «Что-то у меня плохое настроение. На одной страничке пришли, пожалуйста, проклятия». Я собирал сначала просто проклятия, потом систематизировал по смыслу, по частям тела. Зачем я это делал? Я не знаю. Мне было интересно и это не занимало много времени. Есть еще одно, что я считаю интересным (и мне явно на это не хватит времени) – это камни.
У меня была привычка систематически ездить в Ахульго, постоянно. Бродить. Если бы у меня спросили: «Что ты здесь ходишь?», я бы промолчал. Я знаю там все камни, тропинки. Брал туда внука, внучку. Зачем? Не знаю. Такая потребность. Как она формируется – не знаю.
САМОДОСТАТОЧНОСТЬ. ТЕОРИЯ СИНЯКОВ И РАДОСТЬ ОТ НАУКИ
– Вы тогда еще сказали, что для вас важнее пользоваться спросом у самого себя.
– Да. Вообще, когда я говорю о страстях, не просто страстях, а о вообще безумных страстях к мысли, это и означает пользоваться спросом у себя. Проявляется это как? То, что тебе непонятно, более интересно, чем то, что понятно. Но одно дело, когда ты идешь это у кого-то спрашивать, а другое – когда ты сам ученик и учитель. Если чувство ученичества ни на секунду от тебя не уходит, то это классно. Это означает, что ты пользуешься спросом. Это в хорошем смысле самодостаточность. Когда у меня спросили, что такое счастье, я ответил – это быть готовым ко всему. Можно, конечно, переиначить, сказав, что счастье – это когда ты способен видеть и понимать. Человек, который не пользуется спросом у себя, не будет пользоваться спросом у других.
Когда все знают, что ты никуда не лезешь, не бросаешься ни в какие депутатства. Я, будучи человеком с достаточно активной жизненной позицией, никогда никуда не рвался. Ни на какую должность, ни в какую власть. Я всегда считал, что высшая форма власти – это власть над собой. А высшая цель науки – управлять своим сознанием.
Того количества «синяков», которое у меня есть, хватило бы на очень многих людей. Кажется, уцелел я не потому, что от этих синяков не больно. Мне удавалось не обращать на это внимания. Я знаю одну хорошую легенду о том, что, если ты идешь на вершину, имей в виду – все собаки будут на тебя кидаться, некоторые будут просто за штанины дергать, другие – кусать, но ты же решил туда идти, поэтому должен идти и не обращать внимания. Если будешь обращать внимание, вообще никуда не дойдешь. После первого перевала одна собака пожалеет о том, что тебя кусала, после второго, третьего – остальные, а в конце пожалеют все. Синяки быстрее лечатся, если ты не отвечаешь за них. Из этого не следует, что надо ждать, пока тебе кто-то их поставит. Я не помню ни одного случая в жизни, чтобы я инициировал какой-нибудь конфликт. По своей инициативе я никогда никому проблем не создавал. Но и сам не позволял создавать мне проблемы с полной отдачей сил и энергии (смеется). Со временем понимаешь, что это хорошо, и тот, кто когда-то ставил тебе синяк, может стать близким человеком. Потому что синяк можно поставить случайно.
Есть очень большая радость от науки, но при одном условии, что ты не изменял ей. Если ты работал немного колхозным бригадиром, потом председателем колхоза, затем муллой, а потом решил стать специалистом по подводным лодкам…
Есть то, чем я занимаюсь 50 лет, и каждый день я знаю, что буду делать. И делать с любовью. Это классно. Если 50 лет без никаких сомнений гнешь линию, жертвуешь, чем угодно – временем, здоровьем – даже не самый большой ученый будет счастливым. Когда человек все время делает одно и то же – любимое дело, и оно обновляется, это фейерверк возможностей, которые, к счастью, оказались востребованными.
НА ПОРОГЕ НОВОЙ ЭВОЛЮЦИИ
– В России немало людей, которые говорят о растущем в стране духе милитаризма, критикуют парады Победы с участием военной техники на Красной площади, вкладывание больших денег в оборонку и т.д. Вы – разработчик оружия, которое, по мнению части людей, не должно существовать, – как к этому относитесь?
– Я над этим тоже много размышлял. Я абсолютно уверен, что человечество должно заново войти в эволюцию. Абсолютно уверен. Пересадки сердца, других органов, ракеты, милитаризация космоса… Нас уже не остановить.
После знакомства с творчеством Руми я стал думать: пройдет определенное время и человек заново войдет в эволюцию, и для этого нужно дожить до второго отрицания. Конечно, я разработчик оружия, но я одновременно знаю, что оно сдерживает начало войны. Иногда это имеет элементы оправдания, иногда это так. Я считаю, что сегодняшняя цивилизация нуждается в реформах. Во всех странах мира. Среди недовольных ракетами, по всей видимости, есть классные люди, которые вообще видят человечество счастливым. Но есть и говорящие только ради того, чтобы просто говорить. У сегодняшней человеческой цивилизации столько проблем, сколько никогда раньше не было. И я уверен, что прямые реформы в одной отдельно взятой стране ничего не дадут. Есть такой американский математик, который занимается теорией милитаризации – сколько стран нужно иметь с готовым ядерным оружием, чтобы человечество само себя уничтожило. Оказывается, одиннадцать. Когда одиннадцать стран имеют ядерное оружие, сдерживать уже нельзя. Если одна, две – они еще как-то договорятся. Три – уже сложнее. Четыре – еще сложнее… Поэтому один из тяжелейших вопросов современной цивилизации – это полнейшая перестройка мировых институтов политики, экономики, гуманитарных представлений и вообще полная перестройка всемирных институтов, конечная цель которых – облагораживание общества. Это дело, которое нам предстоит, и никуда от него не деться. Конечно, в мире становится все хуже и хуже (как бы), но потом все будет лучше, потому что некуда деваться. Это очень сложный вопрос. Может, найдется какой-нибудь гений, который пригласит человечество в первый класс, потому что сегодня нам даже до уровня первого класса еще очень далеко.
– Вы часто говорите вещи, которые свойственны только оптимистам. У вас бывают депрессии?
– Да. И я из них выхожу по-разному. Например, из депрессии меня выводит Лермонтов, Пушкин, классическая старинная аварская песня в сопровождении двухструнки. Может быть, вы правильно у меня спросили про то, почему я занимаюсь какими-то штуками… Я сейчас стал думать об этом… Возможно, это и выводит меня из депрессии. Но больше всего из депрессии меня выводят дети. Глубоких депрессивных состояний у меня не бывает, но вы дали мне хорошую пищу для размышлений.
ЗВЕЗДНЫЙ КАЙФ И ПАКЕТ ПРОГРАММ ДЛЯ ВМЕСТИМОСТИ ДУШИ…
– Говоря о желании оградить себя от многих вещей, чтобы сосредоточиться на одном, что вы имеете в виду? На чем конкретно вы хотите сосредоточиться?
– Я абсолютно точно уверен, что оставшиеся силы посвящу работе над искусственным интеллектом. Поскольку в этом деле уже очень много сделано. Совсем недавно в журнале «В мире науки» я тоже опубликовал одну работу по этой теме. Назвали ее просто – «Идеальная система». Она идеальна, потому что никакие помехи не способны ее сбить с толку. Я уверен, что искусственный интеллект через 10-15 лет предстанет перед нами в виде некой силы – синтеза биологии, медицины, кибернетики, биокибернетики… Это некий сплав идей, в котором сосредоточены все выдающиеся результаты всех наук в разных направлениях. Это нам поможет, как мне кажется, создать внутри себя пакет программ для вместимости души. Это некое лекарство – естественную доброту делать масштабной. Ведь вокруг очень много добрых людей, но они почти ее не проявляют. Высшая цель науки – управлять своим сознанием. А это возможно только тогда, когда ты одинаково осведомлен почти во всех областях науки, когда ты вместе с другими ее представителями, уже не расталкивая друг друга локтями и споря, кто первый, кто второй, становишься частью множества корпоративных голов, которые думают над одной головой.
Биокомпьютеры или химические компьютеры… С точки зрения оружия мои усилия сегодня сосредоточены на том, чтобы я оказался в мире Римана (Георг Фридрих Бернхард Риман – немецкий математик, механик, физик. – Прим. «МИ»). Как раз там я ищу идеальную систему, которая способна противостоять любым вирусам и помехам. А если это так, то эта система является аналогом будущего глобального искусственного интеллекта.
Подводя итог сказанному: мои усилия будут направлены в основном в сторону синтеза разных научных направлений с целью взять на прицел искусственный интеллект.
– Вы как-то сказали, что главное в жизни – это испытывать звездный кайф…
– В мире наиболее интересные разработки принадлежат подавляющему меньшинству – с десяток человек, которые определяют мир механики, физики, подводных лодок или еще чего-то. Это люди, которые живут в своем мире. Они сами по себе, но они вместе. Вот такая корпоративность в мире науки.
Слово «кайф», мне кажется, должно сопровождаться формой звездный, мысленный кайф, поскольку все остальные формы кайфа уважаемые люди знают (смеется). Человек, который не знает, что такое звездный, мысленный кайф… у него свое представление о жизни. Есть люди, которым кажется, что они живут очень классно и счастливо, и им не нужно ничего читать, кроме меню. Это беда человечества. Мне очень трудно представить себя в мире человека, который не знает праздника от мысли. Вообще я уверен, что, если любой праздник ощущается не от мысли, это очень сомнительная вещь.
Бэла БОЯРОВА
