Под грифом «Рассекречено»
Революция и контрреволюция – две стороны одной медали. Советские историки отошли от этой очевидной истины и искажали истинную картину. В результате общественные процессы того времени освещались односторонне. Поэтому в Дагестане почти ничего не знали об активных деятелях контрреволюции, об их целях и задачах. Сегодня у всех нас есть желание без идеологической зашоренности знать правду о деятелях революции и о представителях противоположного лагеря – Нажмудине Гоцинском, Узун-Гаджи, Нухбеке Тарковском и других. В годы гражданской войны бывший царский полковник Магомед Джафаров из сел. Кудали писал мемуары, в которых характеризовал со своей точки зрения тогдашнее положение в Дагестане. В 1938 году он был расстрелян. Сегодня, когда архивы госбезопасности все более открываются, думается, нашим современникам небезынтересно будет ознакомиться с некоторыми фрагментами его мемуаров, взглядом очевидца того драматического времени на события, людей, долгие годы остававшихся в тени. Вот как нам представляется, ответил бы он на вопросы «Махачкалинских известий» (этот прием, когда ответы собеседника черпаются из написанного им в свое время, сегодня широко распространен, воспользуемся им и мы).
ТОЧКА ЗРЕНИЯ
– Где застала вас весть о падении царизма?
– Февральская революция застала меня на фронте. В Дагестан приехал в начале марта.
– Что больше всего запомнилось вам в эти дни?
– Перед отъездом из Петровска в Шуру на вокзале встретил Коркмасова и Хизроева. Кажется, они только что приехали из России и собирались в Темир-Хан-Шуру. Помню, у них не было денег, и я их угостил. За завтраком разговорились о текущих событиях, о революции. Хорошо сохранились в памяти слова Коркмасова о том, что он видел революции, знает их по описаниям, но то, что происходит в России, считает недопустимым и, как дагестанец, поспешил сюда, чтобы по мере сил помешать разгулу безобразий. Скоро подали поезд, и мы поехали.
– В Дагестане все мыслили так, как Коркмасов?
– После приезда в Шуру я был приглашен на маленькое совещание на квартире у Адиль-Герея Даидбекова, кроме него, я встретил здесь Коркмасова, Дахадаева, Темирханова. Беседовали о положении в Дагестане после революции. Говорили о том, что власть царской России над Дагестаном прекратилась. Как же быть? Как сохранить порядок, не допустив анархии? Возник спор и довольно долгий. Коркмасов и Дахадаев, видимо, заранее сговорившись, отстаивали одну точку зрения. Она сводилась к следующему: вместе с царским правительством и русскими чиновниками должны отойти в сторону и те из дагестанцев, которые скомпрометированы службой царизму, то есть – вся чиновничья интеллигенция и офицерство. Кроме того, они (Коркмасов и Дахадаев. – Прим. авт.) высказались за организацию Исполнительного комитета и против областного комиссара Ибрагима Гайдарова. Против него были настроены все, так как Гайдаров не знал Дагестана, только юг. Кроме того, он был связан с Временным правительством в Петрограде и был назначен оттуда. Его преданность Дагестану была под сомнением. Вскоре Гайдаров был снят и на его место назначен доктор Магомед Далгат. Во всем этом И. Гайдаров обвинил Дахадаева, настроив против Махача Совет солдатских и рабочих депутатов – единственный орган, где он (Гайдаров. – Прим. авт.) пользовался влиянием. «Гвоздем» обвинения было то, что Махач якобы дал взятку генералу Дутову и получил разрешение и субсидию на постройку своего кинжального завода. На собрании под председательством Зубаира Темирханова Махач геройски защищался и привел в доказательство документы, которые полностью опровергали все обвинения.
ГОЦИНСКИЙ
– Почему, на ваш взгляд, именно Нажмудин Гоцинский стал знаменем контрреволюции в Дагестане?
– Его отец – Доного (Магомед Доного. – Прим. авт.) из сел. Гоцо Андийского округа был одним из видных наибов Шамиля. В народе о нем сохранилась память как о честном, стойком борце. Богатство его, конечно, было собрано при Шамиле. Он был при русских наибом Аварского округа до своей смерти. Слава, почет, богатство отца перешли к Нажмудину. Не только дагестанские арабисты, но даже турецкий шейх Шарабудин, лицо очень авторитетное в вопросах религии, считался с его мнением. По характеру Нажмудин был человеком гордым, заносчивым, но малоподвижным. После смерти его отца царское правительство назначило Нажмудина в Самурский округ участковым начальником, но он там по своей строптивости не смог удержаться и был уволен. Нажмудин принял это за обиду и с тех пор усвоил оппозиционный по отношению к власти тон. Восстановление шариатской монархии Шамиля – так мыслилась горской массой революционная свобода, и в этих условиях Нажмудин сделался естественным центром, к которому устремилось внимание народа.
– Правда ли, что Нажмудин Гоцинский в своих обращениях к населению призывал изгонять большевиков и говорил, что его поддерживают турецкие войска?
– Туркофилом Нажмудин никогда не был. Как вождь дагестанских шариатистов он должен был стать муфтием и получить назначение из Турции. Но Нажмудин никому подчиняться не хотел. Поездка членов Исполнительного комитета (Зубаир Темирханов, Тапа Чермоев, Магомед-Кади Дибиров, Гейдар Баммат и Магомед Далгат. – Прим. авт.) в Турцию весной 1918 г. с просьбой о помощи Дагестану против большевиков состоялась без ведома Нажмудина. Когда турки, наконец, пришли, они не признали имама и отнеслись к нему скверно. Он держался в стороне и появился на политической сцене только после их вынужденного ухода из Дагестана.
– Турецкие ученые, в отличие от советских, высоко оценивали роль Узун-Гаджи, подчеркивая негативное, с их точки зрения, влияние раскола между Узун-Гаджи и Гоцинским на ход гражданской войны в Дагестане и на Северном Кавказе. Что можно сказать об Узун-Гаджи?
– Узун-Гаджи выделялся среди шариатистов как самый активный и самый яркий шейх. Он способствовал избранию Гоцинского имамом, которого он «вывел на свет» и постоянно толкал к действию.
ВЕСНА 1919 ГОДА
– Яркой личностью, но в другом лагере – лагере борцов за установление Советской власти в Дагестане – был Уллубий Буйнакский. Что же произошло весной 1919 года?
– В мае 1919 года я жил дома, нигде не служил, накануне отказавшись от поста помощника военного министра. О том, что в городе (Темир-Хан-Шуре. – Прим. авт.) Буйнакский, я знал. Даже встретил его как-то на Петровском шоссе. У меня никогда не было цели поймать, засадить или расстрелять какую-нибудь единичную личность. Мне, как военному, полицейские функции были не по нутру. Но однажды мне сообщили, что завтра в таком-то доме будет собрание большевиков – Коркмасова, Хизроева, Буйнакского и других. Здесь уже шла речь не об отдельной личности, а о целой организации, арест которой мог означать окончание гражданской войны. На другой день Буйнакский и другие были арестованы…
Эдуард ЭМИРОВ
