Пять ослепительных лет

Первым олимпийским чемпионом из числа россиян стал Александр Иваницкий в 1964 году в Токио, хотя в 1952 году до него Олимпийское игры выигрывал советский спортсмен Арсен Мекокишвили. В 1946 году переехав из Грузии в Москву в ранге чемпиона СССР 1945 года, Мекокишвили все же являлся воспитанником грузинской школы борьбы…
Писать об Иваницком легко. Нужно только разложить на письменном столе его многочисленные книги, очерки, статьи, выбрать из них факты поинтереснее, изложить их «своими словами», дабы в плагиате не обвинили, и, уверен, самый требовательный редактор скажет: «Пристойно».
Писать об Иваницком трудно. Написать об Иваницком лучше, чем это сделал сам Иваницкий, по-моему, невозможно…
А вспомнил я о нем потому, что еще за пятнадцать лет до этого редакционного совещания, рассказывая в своей книге «Шестое чувство» о японской борьбе сумо, Иваницкий писал: «Но самый наивысший разряд — это экодзуна. С момента учреждения этого звания — триста лет тому назад — только 49 борцов удостоились его. Не правда ли, похвальное бережение титула?!
Мне никогда не импонировало то, что мы свои спортивные звания низвергли на уровень значков. И чтобы как-то поднять их значимость, вынуждены теперь вводить градации: кандидат в мастера спорта, мастер спорта, почетный мастер спорта, мастер спорта международного класса, заслуженный мастер спорта. Поди разберись, кто из них настоящий мастер, кто полумастер, а кто гранд-мастер?!»
Четко сформулировано, не так ли? На мой взгляд, в этом весь Александр Иваницкий. Может быть, в начале своей спортивной карьеры он этого не понимал, скорее всего, не понимал, но, и не понимая, стремился к четкости и ясности в целях, во взаимоотношениях с тренером, с товарищами по секции, а несколько позднее — и с соперниками.
Ну, и самое главное – он всегда был очень четким на ковре. Потому и состоялся как борец экстра-класса. А когда этой четкости не то что не стало, но привяла она немного, расплываться начала (только начала!), Иваницкий ушел из спорта. Сразу и навсегда.
Вот такая, значит, история. А началась она с того, что тренер по самбо привел к тренеру по вольной борьбе длинного костлявого паренька и сказал: «Может, у тебя с ним что-нибудь получится». Я немного знаю того самбистского тренера. Среди его многочисленных достоинств такая мелочь, как четкость, не присутствовала. А в Сергее Андреевиче Преображенском она была.
Когда Иваницкий обратился к играющему тренеру (в те времена Преображенский еще выступал) на «ты», выбрав для этого не самую лучшую форму, Сергей Андреевич все сразу расставил по своим местам. Он сообщил, что Саша пришел в мир спорта, где люди работают и победы празднуют. И что главный распорядитель всех работ, празднеств и тризн — тренер, обращаться к которому следует исключительно на «вы». Если Иваницкого это не устраивает… Устроило.
Но в том-то и дело, что Преображенский не только требовал. Значительно больше он давал. В своей секции он создал такую атмосферу, что мальчишки, такие как Иваницкий, почувствовали себя генеральными конструкторами своих судеб. Здесь царило Творчество. Здесь экспериментировали, искали, ошибались, набивали синяки, но находили. Причем тренер вмешивался только в том случае, если проектируемый «самолет» рисковал войти в необратимое пике. Позднее Иваницкий напишет: «Тренерская опека проводилась незаметно, не обижала».
А они были обидчивы и ранимы. Ленинградские дети, пережившие страшную блокадную пору, воспринимали окружающее остро и бескомпромиссно. И здоровьем богатырским они не отличались, и сердчишки их (выражение Иваницкого) бились несколько глуше, чем у их сверстников из других с более счастливой судьбой городов, и гемоглобин мог быть выше… Тренер все это учитывал.
В этой книге есть отдельный рассказ о Сергее Андреевиче Преображенском. Я не хочу повторяться. Скажу только, что счастлив тот тренер, о котором ученик мог написать: «Сказать о нашем тренере, что он был душой команды, значит, ничего не сказать. Он воплощал в себе нечто большее. Театр, кино, книга, музей, голуби, собаки, лошади, радиотехника, фото- и кинодело, журналистика, медицина — все воплощалось в нем, и своими знаниями он щедро одаривал и нас. На сборах вечерами зачитывались книгами, слушали рассказы о том, как выводилась орловская порода рысаков, и, конечно, о военной поре. Мы торопились в свою секцию, перехватив чего-нибудь на лету после занятий или после работы. Пропустить урок хоть единожды было для нас делом немыслимым».
Александр дебютировал на чемпионате мира в американском городе Толидо в 1962 году. Стал чемпионом. Тяжеловес, впервые вышедший на мировой ковер, опередил двух олимпийских чемпионов — Каплана (Мельбурн-56), Вильфрида Дитриха (Рим-60) из ФРГ и чемпиона мира Лютви Ахмедова из Болгарии. И весил Иваницкий меньше, чем любой из этих борцов. Как же ему удалось обойти асов? Просто! Одна ничья (с Ахмедовым) и четыре победы, три из которых на туше. В финале он боролся с Хамидом Капланом.
Каким борцом был Каплан? Длинноруким, кряжистым, физически очень сильным, смелым, самоуверенным и… малотехничным. «Этот последний недостаток он умело компенсировал силовым натиском, грубостью, боевым духом. Умело — это несомненно, олимпийскими чемпионами случайно не становятся».
После ничьей с Ахмедовым положение в категории было достаточно запутанным. А Иваницкий, как мы знаем, обожал ясность и четкость. Внести их могла только чистая победа над Капланом. Об этом Саше перед схваткой сказали Сергей Андреевич Преображенский и Арам Васильевич Ялтырян. По-разному сказали. Преображенский: «Нужно попробовать положить». Ялтырян: «Положишь, вот увидишь!»
И положил. На 47-й секунде. Воспользовался слепым натиском соперника и раз отступил на обкладные маты, чем подогрел и без того горячего турка. А когда тот второй раз навалился, стремясь «промассировать» шею дебютанта, включил Иваницкий свой «резак» и утрамбовал олимпийского чемпиона спиной в ковер. Вот, пожалуй, и все.
Если вам нужны подробности, почитайте его книги «Шестое чувство» и «Решающий поединок». Уверен, у вас сложится впечатление, что вы сами отборолись с Капланом и с Ахмедовым. Там, кстати, есть такие слова: «За всю мою спортивную карьеру поединок с Капланом и был моей лучшей сольной партией».
С.А. Преображенский написал «В жарких схватках» о своем ученике: «Ни один тяжеловес в мире не имел такой грозной репутации, как он. Иваницкий не был так вынослив, как Медведь, так силен физически, как Шота Ломидзе или Али Алиев, так пластичен, как Зарбег Бериашвили. Он не был похож ни на кого из них… Большинство соперников тяжелее его весом, мощнее физически. Однако никто из них не мог сравниться с ним в бросковости, результативности приемов, разнообразии техники. Изумительная для тяжеловеса быстрота, разнообразие технических средств, помноженные на решительность и смелость, лежали в основе его борцовского мастерства.
Многие технические приемы, которыми пользовался Иваницкий, сейчас забыты. Они настолько индивидуальны, что для большинства борцов, пытавшихся ими овладеть, не подходили ни по их физическим данным, ни по характеру, другие просто не могли понять их изюминки».
Каким ярким звездным огнем осветили два Александра небо над олимпийским Токио. Многих золотых медалей не досчиталась сборная СССР по вольной борьбе на Олимпиаде-64. Руководство команды было не на высоте. Но тогда радовало и по сей день радует то, что двое самых сильных в коллективе стали чемпионами, никому не уступили олимпийского пьедестала.
Они подали хороший пример своим преемникам. Олимпийский чемпионский тандем «тяж — полутяж», начиная с 1972 года, всегда был нашим: Медведь — Ярыгин (Мюнхен-72), Андиев — Ярыгин (Монреаль-76), Андиев — Матэ (Москва-80)…
В одной из книг Александра Иваницкого есть такая фраза: «Мои годы в спорте, они как близнецы, эти годы». В каком смысле близнецы, в победном? Два года подряд до Токио-64 — чемпион мира. Затем — олимпийский чемпион. Затем снова два года подряд — чемпион мира. Пять ослепительных лет. Так поэтому близнецы? Не думаю. Кроме праздника, эти годы несли еще и усталость, исчезло чувство новизны, праздник, может быть, и был (чемпион!) — праздничности не стало.
С годами люди начинают видеть то, чего не замечали в юности. Видел многое и Иваницкий. И себя видел. «Внешнее спокойствие давалось мне все с большим и большим трудом… На тренировках не проявлял рвения, не подмечал за собой прежней быстроты.
Зрело решение уйти из спорта. Зрело тяжело, в муках. …Надломилось что-то во мне… Надоело гоняться за медалями».
Но ведь он никому не проигрывал! Был первым номером сборной страны! Отдохнул бы немного, а там, глядишь… Не понимал он этого? Понимал прекрасно: «В моем состоянии можно было бороться и бороться. Отказаться от всех турниров, готовиться лишь к чемпионату мира, единственному. В перерывах же беречь себя. Такая методика продлила бы мне жизнь в спорте надолго. Но в ту осень созрело окончательное решение. Ушел. Все».
Дело, наверное, не только в усталости. Все гораздо сложнее. Как непросто человек покоряет высоты большого спорта, так непросто и уходит из него. Может быть, объяснение поступку Иваницкого, поразившему весь борцовский мир, следует искать в повести Юрия Власова «Великий Торнтон»: «Слава оказалась не тем счастьем, ради которого стоило бороться. Он понял это, когда испытал. А он верил в то, что счастье есть. И он снова стал его искать. Все начал сызнова».
Человек, проживший столько лет в прекрасном мире движения, и других хочет завлечь в него. Тележурналист Иваницкий видит свой долг в том, чтобы как можно больше советских людей занимались в клубах любителей бега, в секциях плавания, в группах здоровья, были туристами. Хочет и делает многое, чтобы люди были здоровы.
На этом, собственно, и можно было бы поставить точку. Но еще несколько слов о его уходе. Прощание со спортом — всегда драма. Ранний уход — драма вдвойне. Нужно быть очень мужественным человеком, чтобы удержаться на мировом ковре до сорокалетнего возраста и побеждать. Но я убежден: нужно не меньше мужества человеку, когда он уходит из неистового, прекрасного мира спорта 28-летним никем не побежденным чемпионом. Не меньше, это наверняка.