Гульдаста МУРАДОВА: «Шоу-бизнес не научил меня быть лицемерной»

— Гульдаста, на днях слышала тебя в эфире радиостанции «Столица». Ты говорила, что замечаешь в людях простоту. Это так?
— Да. Это так. А ты не замечаешь? Я интервью у тебя беру (смеется).
— В принципе, ты можешь похвастаться тем, что разбираешься в людях?
— Я бы не сказала, что прямо настолько разбираюсь, потому что иногда бывает, что доверяешь человеку, а потом оказывается, что человек не тот.
— То есть сразу распознать человека не можешь?
— Все равно шестое чувство дает эту подсказку. И, как любая женщина, я это чувствую. (Заглядываю в блокнот). И то, что ты не выучила вопросы, я тоже чувствую (смеется).
— А мелочам ты большое значение придаешь? Например, тапочки кто-то не в тот угол поставил.
— Скорее всего, наверно, я большое внимание уделяю, когда дети так делают.
— А когда окружающие?
— Если это делают люди, которые мне не близки, мне бывает все равно. А если мне люди очень дороги и я вижу в них какие-то маленькие недостатки, я стараюсь на это указать. Исправятся они или нет – это уже их дело. Я могу только посоветовать.
— Ты Новый год любишь?
— Да. Это мой любимый праздник.
— А мандарины?
— Да (смеется).
— На какие ухищрения идешь, чтобы хорошо выглядеть?
— Скорее всего, просто надо высыпаться. Надо выспаться и чтобы у меня была чистая голова (смеется). Ну реально, когда я некоторых вижу, бываю в шоке. Девушка может быть ненакрашенной, но она должна быть опрятной.
— Ты училась вокальному мастерству? Или интуитивно знаешь, какой диапазон выбрать?
— Я училась играть на аккордеоне. Петь меня не учили. Мне кажется, это все бывает от природы, а практика совершенствует. Есть добрые люди, которые помогают, объясняют. К примеру, Расим Магомедханов, молодой человек, с которым я работаю в ресторане, — он жесткий учитель.
— Почему ты не поешь на родном языке?
— Если быть честной, я его не знаю.
— Я думала ты принципиально не поешь на родном языке. Бывает же и такое.
— Нет. Мне очень хочется спеть, а с другой стороны, я не считаю себя настолько профессиональной, чтобы сделать это. А сделать это так, чтобы абы как спеть, я так не хочу. Либо я спою очень красиво, чтобы это было именно как в старину, либо я вообще этого не сделаю.
— Вообще, есть желание переломить обстановку в дагестанском шоу-бизнесе? Или все нормально?
— Да, есть. Я хочу быть министром культуры (смеется). Нет, реально, а что вы смеетесь? (смеется). Тогда у нас будет меньше артистов, правда. Зато будет качество.
— Ты хочешь препятствовать тому, чтобы они работали на сцене?
— Нет. Зачем? Пусть работают, кто умеет работать. Я говорю о качестве, а не о количестве.
— Ну не знаю, как можно запретить им петь, пусть даже они делают это плохо?
— А если они не умеют петь? Кто им сказал, что они умеют? Пусть дома поют, если умеют. Какая-то цензура все равно должна быть.
— Твоя лирическая героиня, героиня твоих песен и ты – это один человек?
— Скорее всего, да. Я пою о том, что сама переживаю. Но слова последней песни, нашего дуэта с Исламом Алихановым, написала Хадижа Исламова.
Х.И.: — Я немного от темы отойду. Недавно в одном из своих интервью Джастин Тимберлейк сказал, что любой певец на сцене является артистом, то есть он не настоящий. Это картинка, которую он хочет показать. Это его фантазия.
Г.М.: — Я настоящая.
Х.И.: — Может быть, на самом деле она говорит: «Я настоящая», но просто это, наверно, совмещение того, что хочется показать, что надо показать и какой я настоящий.
Г.М.: — Нет. Я не делаю то, что надо. Если б я делала то, что надо, я бы пела песни типа «Кайфуем». Народ реагирует на такое. У меня много вещей некоммерческих. Все равно среди публики есть человек, который находит частичку себя в моем образе. Я такая, какая есть, и под кого-то подстраиваться у меня нет желания. Все равно слушатель найдется – я так думаю. А не найдется – значит, я вообще неправильно делаю то, что я делаю.
— Есть какая-нибудь любимая строчка из твоих песен, которая тебе больше всех нравится?
— «Ах если б птицей белой стать». Мне все время хочется взлететь, как птица, и посмотреть на всех сверху. Не то что на планету, мир, а даже когда бывает какая-нибудь ситуация, я все время стараюсь посмотреть со стороны.
— Где состоялось твое первое выступление, где ты была представлена как певица Гульдаста Мурадова?
— Сначала вышел клип с апельсинами. Первое мое большое выступление было на концерте, организованном радиостанцией «Азамат». Он проходил в «Президент-комплексе».
— Какой у тебя любимый автомобиль?
— Даже не столько любимый, я такой хочу – Land Crauser-200.
— А желтая «калина»?!
— Я лучше на такси поезжу, чем на желтой «калине» (все смеются).
— Значит, ты политикой не интересуешься?
— Нет, а что значит желтая «калина»?
— Если б ты интересовалась политикой, ты б знала, что надо ездить на желтой «калине».
— Что значит желтая «калина»?
— Ну премьер-министр же ездит на желтой «калине».
— Я буду министром культуры, зачем мне желтая «калина»? Да не оскудеет рука дающего. И берущего тоже! (Смеется).
— Какая песня тебе больше нравится из твоего репертуара? Вот мне, допустим, нравится «Бойся».
— Это не моя авторская вещь. Ее автор и композитор Алекс Прусов. Он пишет песни Елене Терлеевой, Филиппу Киркорову. Мне она была подарена. Может, просто тебе она ближе? (смеется) или у тебя был какой-то момент в жизни.
— Нет. Мне кажется, эта песня больше в стиле Лолиты или «Виа Гры». Тебе вообще близок такой стиль эмансипированной женщины?
— Мне это очень нравится, но я больше слабая, наверно, женщина, чем такая. С виду, может, я кажусь такой, но внутри я совсем другой человек. И я думаю, что в Дагестане быть Лолитой слишком смело, наверно.
Х.И.: — Можно примерить на себя разные образы, но полностью уподобляться…
Г.М.: — Мне нравится стиль «Виа Гры». Очень нравится, но я не представляю себя на сцене в стиле этой группы.
Х.И.: — В плане репертуара я представляю, но в плане сценического образа – нет. Да, может быть практически то же самое, но только в более закрытом варианте.
— Вот даже твоя песня «Бойся» по смыслу это практически то же самое, что песня «Виа «Гры» «Пошел вон».
— «Пошел вон» мне очень нравится. Когда я исполняла «Бойся», на мне была одета короткая юбка. Кто-то сказал, что я была очень вульгарно одета. Ничего вульгарного на мне не было.
Х.И.: — Просто, знаете, «это коротко», «это длинно» — это мерка, которую каждый человек сам для себя устанавливает. Я не считаю, что Гульдаста одевается вульгарно.
— Гульдаста, восточный стиль вообще близок тебе? У тебя же много таких песен.
— Да. Я всегда думала: почему мне нравятся песни именно арабского стиля. Когда я поехала в Дубаи, там я все поняла. Было такое ощущение, будто я жила там. Это мое. Это моя культура. Это моя религия. Хорошо, что я родилась в исламе. Это все мое.
— Я у тебя хотела спросить, считаешь ли ты себя сильной женщиной. Но ты уже призналась в своей слабости.
— Я стараюсь быть сильной, может, внешне я и не покажу свою боль, но внутри я очень сильно переживаю.
— Работа в шоу-бизнесе не научила тебя быть сильнее?
Х.И.: — Шоу-бизнес учит быть лицемерной.
Г.М.: — Меня это не научило быть лицемерной. Я такая, какая и была. Я люблю говорить правду, за что меня многие, скорее всего, и не любят.
Х.И.: — Если человек лицемерит, с ним люди обращаются так же, не говорят ему правды. Шоу-бизнес многому учит. Я думаю, что главный вывод такой, что, как с тобой разговаривают, так и надо разговаривать. У человека должно быть много масок. Какая-то из них твоя. А люди, которые знают человека близко, они знают, какой он настоящий.
Г.М.: — Есть люди, с которыми я вообще не хочу разговаривать. У меня нет маски. Я прямо говорю: «Я не хочу с тобой общаться». Зачем я должна щадить чьи-то чувства, мучать себя, изображать что-то, делать вид, что мне приятно? Мне неприятно.
— То есть ты не идешь на компромисс со своими внутренними чувствами?
— Нет. Ради выгоды тем более.
— С какими людьми тебе бывает сложно работать?
— С непунктуальными. И с людьми, которые не выполняют своих обещаний. Мне бывает тяжело. Теряется доверие к человеку. Когда человек говорит тебе, что делает вот так, а поступает по-другому, ты сидишь и думаешь: в следующий раз какая ситуация сложится?
Х.И.: — И когда человек говорит за спиной. Но если говорят у тебя за спиной, значит, ты впереди.
— Гульдаста, в одно время ты была очень популярна, потом было какое-то затишье – и сейчас снова. С чем это связано? Или я не права?
— Наверно, со сменой продюсера.
Х.И.: — Это связано с тем, что, когда артист появляется на сцене первый раз, он сразу становится популярным. Но это нужно уметь поддержать. Артист должен работать, и продюсер должен работать на артиста, на его имя, а не на себя, создавать из имени артиста бренд. Гульдаста была известна, и эту известность надо было поддерживать, развивать, а не тушить.
— Говорят же, что еще бывает так называемый кризис второго альбома, когда артист проходит первый этап, успешно дебютирует, становится популярным, записывает альбом, а потом думает: а дальше что? А как?
— У меня не было альбома. Я, наверно, сейчас стала стабильной. Имя уже есть, прочное, устоявшееся. Меня знают.
— А почему не было альбома?
— Я считаю, что даже сейчас я в принципе не готова. Материал, который есть, не совсем меня устраивает. Может, в какой-то момент мне эти песни нравились, но я пересмотрела свои взгляды на это. Хочется сделать все более качественно. А если делать концерт, то надо делать именно концерт, а не то, что чаще всего за него выдается.
— То есть ты хочешь живой звук, петь вживую?
— Очень хочется.
— Просто мне кажется, что у нас это сделать очень сложно.
— Почему? Вот был концерт Расима Ибрагимова. Было живое исполнение. Картинка, видео, конечно, бывает не совсем, но тем не менее это здорово.
Х.И.: — Принципиальный момент для меня – чтобы был живой блок. Пусть все остальное будет эстрадным, но важно спеть вживую именно этот один блок.
Г.М.: — Главное найти хороших музыкантов.
— Ну ведь многие исполнители то, что не дают живых концертов, объясняют тем, что аппаратура, время, дорогая аренда зала, чтобы все отрепетировать…
— Это дорого. Но артист, который не может петь вживую, всегда что-то придумает. Были бы у меня средства – я бы все сделала. Музыканты есть: у нас очень хороший клавишник Малик Мустафаев, Расим Магомедханов, есть хорошие кларнетисты, саксафонисты.
— Значит, пока нет финансовых средств, ты не собираешься делать концерт? Пока ты не сможешь сделать все так, как хочешь?
— Пока я сама это не сделаю. То, к чему я пришла, я сделала сама. Не стоит на кого-то надеяться. Наверно, меня этому научила жизнь.
Х.И.: — Так, как ты сделаешь, никто никогда не сделает.
Г.М.: — Ты сделаешь (смеется).
Х.И.: — Да, я сделаю.
Г.М.: — Она уже семьдесят раз мне про концерт говорит. Пусть делает (смеется). Хадижа Исламова – это человек, который появился в моей жизни. Она реально все делает. Я ничего сейчас не делаю. Я обнаглела (смеется). Но я умею петь. Остальное все делает она. Х.И.: — На ее месте я бы не доверяла мне. Потому что я знаю, что как я для себя сделаю, никто никогда не сделает.
— Вы давно работаете в таком тандеме?
Х.И.: — В августе был год. Время летит очень быстро.
— И какие у вас…
Г.М.: — Планы, небось?
— Ну да, задаю самый оригинальный вопрос.
Х.И.: — (Гульдасте) Рассказывай.
Г.М.: — У меня грандиозные планы. Поехать на конкурс «Евровидение» (смеется).
Х.И.: — Да, мы отправляем песни на разные конкурсы. Мы даже чуть не поехали в Израиль (у нас было приглашение).
Г.М.: — Нам денег стало жалко на дорогу (смеется).
Х.И.: — У нас было приглашение на конкурс в Муром. Ведущим этого конкурса был Владимир Маркин, который пел «Я готов целовать песок, по которому ты ходила». Нужно было поехать на финал этого конкурса, но у нас тогда должен был быть заранее запланированный корпоратив, и мы не поехали. На радио «Алла» в конкурсном голосовании песня Гульдасты «Мы будем вместе» была на втором месте, один раз была на третьем месте, а в финале – на втором. Эта песня звучит на радио «Алла». Также и на другом радио, выйти на которое мы смогли с помощью Интернета, также на кабельном телеканале «Девятая волна».
Г.М.: — Я там на втором месте. Только песня старая. Еще какие у нас планы? Сделать сольный концерт – подарок к моему дню рождения. Хадижа обещала.
Х.И.: — Надо работать. Когда ты ждешь чего-то от кого-то, никогда ничего не получается. Я поняла это и всегда всем говорю: что-то хотите сделать – сделайте сами и не просите никого. Потому что ты о чем-то попросишь человека, а он уже всегда будет давать тебе понять, что сделал для тебя широкий жест.
— Гульдаста, а с Исламом почему решили спеть?
— Ты знаешь, как этот молодой человек появился? После работы пошли с подругами провести время в одном заведении. Играют «Испанские короли». Я говорю, обожаю эту группу, хорошо, что включили эту песню, а то надоели эти «Кайфуем» и все прочее. Они говорят: это не включили, это парень поет. Я подошла, дала ему визитную карточку, сказала: позвони, и мы поговорим.
Зацепило именно то, что он поет то, чего еще никто у нас не пел: болгарские композиции, на иврите, на испанском, на арабском, на турецком… Все, что угодно, только не наши дешевые непонятные композиции. И тембр голоса меня зацепил. Хочется предложить людям более качественную музыку, приучить к качеству.
Х.И.: — После их выступления в «Восточной пальмире» многие артисты интересовались, спрашивали: «А что за мальчик? А где вы его нашли?» Многим интересно, потому что это что-то новое. Они не умеют так делать, и им интересно, а как он это делает, а как он этому научился, а откуда, а что… Это открытие для многих.
Г.М.: — Впоследствии я предложила ему записать дуэт. Оказывается, ему много кто что предлагал.
— Но согласился спеть только с тобой?
— Нет. Просто до ума довела только я. Благодаря Хадиже.
— Ислам, а с чего это ты поешь «экзотику»? Вот какой у тебя родной язык?
— Аварский.
— Почему ты просто не поешь на аварском, как делают многие? Зачем тебе иврит?!
— На аварском я тоже пою.
— Ну откуда такая любовь к «Jipsey Kings»?
— Я всегда слушал бардовские песни. Потом я как-то услышал песню в исполнении Асланбека Идрисова и Марата Ибрагимова «Забытый рай», а она сама израильская. То есть ее оригинал израильский. И она мне очень понравилась.
Х.И.: — Многие просто удивляются тому, что Ислам, будучи молодым, выбрал такое направление, а не диско, попсу, что было бы логичнее.
— Планируете и дальше работать вместе?
Х.И.: — Да, у них еще будут дуэты, но Гульдаста – сольная певица, и Ислам – сольный певец. Это будет просто творческий союз, потому что изначально они сольные артисты. Было бы даже глупо Гульдасте, уже состоявшейся певице, объединяться в какой-то коллектив.
— У нас же принято раскручивать именно продюсерские центры. И каждого исполнителя нам презентуют так: это – чей-то проект, вот то — чей-то проект… То есть вы не чьи-то проекты, а существуете сами по себе?
Г.М.: — Почему? У нас есть Хадижа.
— Да, но я, допустим, не слышала, чтобы про Гульдасту Мурадову говорили: «Проект Хадижи Исламовой».
Х.И.: — Потому что я не хочу. Во-первых, я ее директор, а не продюсер. Продюсер – это совсем другое. Там есть обязанности. У нас многие говорят: «Я – продюсер».
Г.М.: — Не понимая смысла, который несет в себе это слово.
Х.И.: — Я считаю, что надо работать не на себя, а на артиста. Имя артиста должно быть брендом, а не какой-то продюсерский центр или продюсер. Мне бывает приятно, когда узнают именно Гульдасту.
Г.М.: — А потом говорят: интересно, кто с ней работает?
— Гульдаста, какой вообще у тебя любимый цвет?
— Я люблю белый и черный.
— Классика.
— Нет. У меня такой вкус, как у любой женщины: из крайности в крайность (смеется). Я люблю разные цвета.
— Мне тоже нравятся белый и черный, но еще и яркие цвета. Розовый, например.
— Мне такой цвет начал нравиться, когда я стала блондинкой. Я люблю все. Просто надо знать, где это все применить.
— То есть ты меняешься внутренне, когда что-то меняешь во внешности?
— Вначале я, наверно, меняюсь внутренне, прежде чем созрею поменять себя внешне. Потом уже меняется и окружение, и условия жизни.
— Какую музыку ты сама любишь слушать?
— Меня зацепило в Исламе то, что он слушает то, что я люблю слушать. Мы, например, любим вместе петь на работе «Испанских королей», любим петь дуэтные вещи на армянском, на иврите. У нас голоса созвучны.
— Многие, даже российские звезды, говорят: «Мы, конечно, попсу не слушаем». Получается, их логика такая: для людей мы делаем этот ширпотреб и получаем за это деньги, а сами слушаем что-то элитарное.
— Я с удовольствием слушаю Меладзе, Киркорова, Лепса, Стаса Михайлова, «Виа Гру», Лолиту. В каждом исполнителе находится что-то интересное.
Х.И.: — Вот, если взять и записать чей-то весь репертуар, это однозначно «Виа Гра».
— Вот я же говорю, что мне больше нравится твой образ в песне «Бойся», чем восточный.
— Да? Ты просто, наверно, картинки не видела (смеется).
— А какой-нибудь хип-хоп? Рэп начинать не хотелось?
— Я r`n`b музыку слушаю, но никогда не возникало желания самой это делать. Вот в этом я себя точно не вижу.
— Гульдаста, для тебя важно, кто тебя слушает, или это не имеет значения: ну слушают – и слушают. Или тебе важно, чтобы тебя слушала не зеленая молодежь, а интеллигенты с высшим образованием?
— Мне важно, кто меня слушает, но я знаю, что меня слушает более зрелая публика. Бывает очень приятно, когда ко мне на банкетах подходят чиновники из нашего Правительства и говорят, что слышали мою песню, видели клип с апельсинами. Мне так интересно было: неужели эти взрослые люди слушают такие вещи? (смеется). Реально бывает приятно. Подростки – они ладно, они и так целый день смотрят эти каналы. А когда это делают взрослые люди, это бывает на самом деле приятно. Все-таки у них уже багаж опыта и увиденного тоже. И что они запомнили именно эту вещь – меня это трогает.
Х.И.: — Молодежь у нас очень узконаправленная. Они смотрят то, что им показывают. А взрослые люди выбирают.
— Из других кавказских республик кто из исполнителей тебе нравится?
— У них очень узкий шоу-бизнес. Кроме как Анжелики Начесовой, Лилу и Султана -Урагана, я никого не знаю. Еще Дзыбов недавно появился. У них еще не развит шоу-бизнес.
Х.И.: — Когда наши артисты к ним приезжают, они удивляются, потому что видят качество.
— А Лилу тебе нравится?
— Нет. Дело даже не в этом. Просто я не вижу в них такого потенциала, чтобы ими восхищаться. Мне больше нравятся наши: Лариса Гаджиева, Зайнаб Махаева. Именно народное пение. Меня цепляет то, что идет издревле. Мне не нравится, когда национальную вещь превращают в попсу. Я хочу, чтобы она звучала так, как и во времена наших предков.
— Муи Гасанова, в общем.
— Пусть так. Мы рождены в этом, и мне хочется слышать это именно так.
— Ты сама не исключаешь возможности в будущем спеть что-то национальное?
— Когда я смогу это сделать так же качественно. Когда я пришла к Малику Мустафаеву и сказала, что хочу спеть на лезгинском, он мне дал диск с песнями, которые, наверно, еще наши предки слушали, и сказал: «Когда ты сможешь спеть лучше – тогда придешь».
И добавил: «Если ты повесишься – будет очень жаль» (смеется).
Народная песня – это такой фольклор, такая красота, там такие голоса, там живняк. Все песни можно перепеть на современный мотив, но не нужно этого делать. Народная вещь должна оставаться народной. У нас и так все перевернули и сделали попсовое. Нужно сохранить эту вкусную вещь.
И.А.: — Любую вещь можно вытащить, сделать на современный лад, сделать это хорошо, чтобы сохранить народность. Те же арабы. Древние песни они подают в современном звучании.
— Вы с Исламом вместе будете работать?
Х.И.: — Да, я буду его директором, может и продюсером. Это дело времени.
— Ислам, а продолжать хочешь в каком направлении? С начатого, восточного?
— Да.
— А на каких языках еще поешь? На английском можешь?
— Да, но нужно заучивать текст, потому что языка я не знаю.
— А когда поешь на иврите, болгарском, тоже заучиваешь?
— Да. Я пою то, что мне нравится.
— Когда ты понял, что хочешь заниматься музыкой профессионально? Был какой-то момент или это произошло как-то само собой, незаметно?
Г.М.: — У него просто отец музыкант. Он вырос на этом.
— Спасибо вам. Гульдаста, не буду рассыпаться в комплиментах, скажу просто, что у тебя хороший голос.
— Спасибо.