Приоритеты развития дагестанской науки

– Хизри Амирханович, в июне этого года Вы дали пресс-конференцию и подвели итоги работы Дагестанского научного центра РАН за истекший академический год. В своем выступлении Вы подчеркнули такой момент, что в ряду важнейших достижений Российской академии наук за прошлый год – двадцать шесть научных результатов, полученных институтами ДНЦ. Всегда ли работа и исследования ДНЦ оценивались Российской академией наук так высоко или дагестанской наукой за последние годы сделан большой прорыв?
– При оценке эффективности научных исследований количественные данные не являются абсолютным показателем. Статистика, как известно, лукава. Абстрактное, отвлеченное использование ее данных часто затушевывает действительное состояние дел. ***
Тем не менее никто не может оспаривать тот факт, что авторитет ДНЦ РАН в научном собществе нашей страны и с указанными данными, и без них находится в настоящее время на высоком уровне. К слову сказать – не ниже, чем место, которое в футболе страны занимает наша команда «Анжи». Высокая оценка нашей работе дана в докладе Президента РАН на годичном собрании Российской Академии наук и в заключениях авторитетных московских комиссий, осуществлявших в текущем году проверку нескольких институтов ДНЦ. Поэтому к цифрам, которые Вы упомянули, можно отнестись с доверием.
В самые последние годы ДНЦ РАН действительно прибавил в своей деятельности во всех основных направлениях. Разносторонние фундаментальные исследования ведутся у нас в региональном, общероссийском и международном масштабах. Имеются свои научные школы. Ведущие ученые центра приобрели международную известность, а сам центр сохраняет репутацию самого крупного и авторитетного академического учреждения на юге нашей страны. Это, конечно, не значит, что нас не затронули проблемы переживаемого времени. Существуют потребности и в дальнейшем совершенствовании как научной, так и организационной сферы деятельности. Поэтому топтаться на месте не приходится. Благодаря слаженной работе членов президиума центра, некоторые вопросы удается решать оперативно, хотя реализация других натыкается на порой неожиданные и трудно преодолимые препятствия. Иногда решение вопросов зависит от людей, равнодушных к науке, но иногда даже их удается заразить интересом к деятельности почти тысячного коллектива научного центра.
– На одном из научных интернет-порталов под рубрикой «Госполитика» размещено Ваше интервью, которое Вы дали в августе 2006 года. У Вас спрашивали о законопроекте, в соответствии с которым выбранный президент РАН должен быть утвержден Президентом России, а также о планировавшемся тогда внесении изменений в Устав РАН о повышении возрастного порога членов ДНЦ, занимающих руководящие должности. В связи с этим у меня к Вам три вопроса.
Первый. По поводу инициативы назначения президента Академии наук Президентом страны Вы ответили, что если Академия наук – госструктура, то это нормально, если же это некая общественная организация – то нет. Скажите, пожалуйста, какова Ваша позиция в этом вопросе сегодня. Академия наук – это госструктура или общественное объединение? И насколько высокой должна быть доля государственного присутствия в АН, учитывая то, что ученые и в вопросах финансовой поддержки научных исследований, и в вопросах их реализации всегда апеллируют к помощи государства?
Второй. По поводу изменений Устава РАН Вы сказали: «Мне не нравятся не сами изменения, а та регулярность, с которой они происходят». Как часто вносятся изменения в Устав РАН, в связи с чем это происходит и почему Вы против этого?
Третий. По поводу повышения возрастного порога Вы сказали: «Эффективность работы руководителей любых учреждений, а руководителей Академии наук в особенности, зависит от того, насколько они талантливы, а не от их возраста». Возглавив ДНЦ РАН, Вы одним из важнейших приоритетов развития Центра обозначили привлечение и поддержку молодых специалистов. В связи с этим хочется у Вас спросить: есть талантливый ученый пенсионного возраста и не менее талантливый молодой ученый. В чью пользу Вы сделаете выбор?
– Интервью, о котором Вы говорите, было посвящено вопросу ограничений по возрасту для занятия руководящих должностей в Академии наук. Как раз тогда в устав академии вводилось изменение, которое отменяло ограничения. Я был активным сторонником возрастных ограничений и, соответственно, противником введения указанных изменений в устав. Независимо от организационной формы РАН – была бы она государственной или общественной. Сейчас я сам являюсь руководителем немаленького уровня в системе РАН и при этом остаюсь столь же убежденным сторонником возрастных ограничений на занятие руководящих постов в академических, да и в любых других управленческих структурах. Придерживаюсь этого мнения, не забывая о том, что мне самому идет седьмой десяток.
Что касается изменений в уставах вообще, то это естественное явление. С 2006 года уже второй раз вносятся существенные изменения в Устав РАН. Они касаются даже таких кардинальных сторон, как определение самого статуса академии. Почти трехвековая история Российской академии наук полна примерами умелой адаптации этой важнейшей для государства интеллектуальной структуры общества к меняющимся реалиям жизни.
По поводу последней части Вашего вопроса отвечу так: в выборе на должность руководителя между одинаково талантливыми молодым научным сотрудником и ученым пенсионного возраста я без сомнения отдам предпочтение молодости. При этом сделаю все возможное, чтобы сохранить в научном коллективе пожилого коллегу и создать для его работы максимально благоприятные условия. Конечно, если он желает и может работать. В науке преемственность важна, как в никакой другой сфере.
– Среди научных направлений, которые желательно было бы развить в ДНЦ РАН в будущем, Вы как председатель Центра обозначили математику, географию, физическую антропологию и астрономию. Это связано с тем, что именно эти направления в нашей республике «хромают», то есть им на сегодняшний день уделяется незаслуженно мало внимания, и нет крупных специалистов в этих областях? Или же эти направления сегодня наиболее исследуемы в мире, и Вы считаете, что ДНЦ должен работать в соответствии с общемировыми тенденциями?
– В выборе приоритетов развития научных направлений в ДНЦ РАН существует несколько условий, обстоятельств и ограничений. Во-первых, согласно одному из основополагающих пунктов Устава РАН основной обязанностью академии является осуществление исследований фундаментального характера. Во-вторых, при разработке перспективных планов приходится считаться с существованием уже укоренившихся направлений исследований. В-третьих, форсированное развитие чего-либо, по существу, в кризисных условиях (пресловутое «в это непростое время») особенно остро сталкивается с проблемами финансирования.
Большинство традиционных для ДНЦ научных направлений сформировалось не случайно. В них выражены актуальные и перспективные запросы в научных разработках, которые адекватны природно-географическим и историко-культурным особенностям Дагестана, а также политическим, социальным и экономическим потребностям республики.
Если говорить о будущем, то одной из дисциплин, которую мы в состоянии развивать, является математика. В Дагестане всегда (и не только в XX веке) эта наука была в почете. В 70-е годы прошлого века говорили даже о дагестанской математической школе. И этот багаж не утерян. Он может быть мобилизован для развития данного направления в рамках нашей академической структуры. Воплощение этого, к счастью, не будет упираться в кадровый дефицит.
Весьма полезным представляется включение в научные программы ДНЦ географических дисциплин. Особенно тех, которые ориентированы на изучение ландшафтов и культур на протяжении всего обозримого прошлого Дагестана. Здесь будут востребованы оснащенные необходимым лабораторным оборудованием специалисты в области палеоботаники, палеозоологии, палинологии, почвоведения. При умелой координации работ они могут стать солидной опорой и для различных направлений геологических исследований на территории республики.
Можно сожалеть о том, что в свое время в Дагестане не получило развития такое во многом пограничное между биологией и историей направление, как физическая антропология. Тут имеется уникальное по своим возможностям поле деятельности в изучении проблем этногенеза, палеоантропологии, геногеографии и экологии человека. Эти исследования не требуют больших средств; существуют и возможности в подготовке специалистов из числа выпускников местных вузов.
Исключительно благоприятные в астроклиматическом отношении условия Дагестана могли быть использованы в и интересах астрономической науки.
Могут спросить, а как же такие направления, которые у всех на слуху, например, нанотехнологии, молекулярная биология, биомедицина. Но нужно помнить, что для полноценных занятий этими дисциплинами не достаточно ручки, бумаги и компьютера; были бы даже кадры. Мы не можем в этой части вступать в конкуренцию с уже сложившимися крупными центрами. Оптимальным в данном случае является использование нашего, пусть скромного, ресурса для кооперации с центральными учреждениями, например, в рамках программ «Роснано» для реализации совместных проектов.
– Когда в СМИ проходит информация, что в ДНЦ РАН проходит конференция, обязательно оказывается, что ее проводит Институт истории, археологии и этнографии или Институт языка, литературы и искусства. Складывается такое впечатление, что в ДНЦ работают только два института, хотя среди научных результатов ДНЦ, которые Российская академия наук выделила по итогам 2010 года, больше всего исследований Института социально-экономических исследований (восемь) и Регионального центра этнополитических исследований (семь). Почему мы о них ничего не слышим? Или есть определенные научные направления, которые должны результаты своих трудов периодически предавать огласке и устраивать научные дискуссии?
– Только за десять месяцев текущего года в институтах ДНЦ РАН проведено около 20 научных мероприятий республиканского, всероссийского и международного масштаба. Часть их приходится и на названные Вами институты. За то, что не все они получают достойное освещение в печати, конечно, ответственны их организаторы тоже. Но проблема этим не ограничивается. Для некоторых газет вопросы науки и культуры не являются приоритетом их редакционной политики. Иногда журналисты, «назначенные» редакциями на эти направления, проявляют недостаточную информированность или не всегда оправданную избирательность в происходящих событиях. Иногда уделяют преувеличенное внимание «хинкальным» околонаучным мероприятиям, а деловые и по-настоящему важные конференции остаются в тени. Бывает и просто недобросовестность, которую, видимо, не замечают руководители изданий. Меня, например, повеселила однажды заметка в уважаемой газете, где в саркастическом тоне описывалось мое выступление на каком-то республиканском совещании. Все бы хорошо и на совещании я был, но моего выступления там не было и даже не предполагалось. Значит, в данном случае описывается не событие, каким оно было, а его сценарий, каким он существовал в представлении самого корреспондента.
Говорю об этом совсем не для того, чтобы перевести стрелки с руководства некоторых наших институтов на прессу. Как раз мне грех жаловаться на отсутствие доброжелательного внимания к институтам ДНЦ со стороны средств массовой информации. Просто представление работы научных коллективов той части общественности, которая этим интересуется, – это деятельность, касающаяся не только журналистов. Оно не может быть заботой и руководителей научных коллективов. В самое последнее время в этой сфере наметились заметные подвижки. Заработала на должном уровне пресс-служба ДНЦ, выпускается своя газета, которую мы распространяем не только в Махачкале, но и по региональным центрам РАН и в Москве, налаживаем рабочие контакты с редакциями средств массовой информации и журналистами, специализирующимися по тематике науки и культуры. Приятно, что в этой работе находим понимание и помощь со стороны журналистов, руководителей республиканских масс-медиа и высших должностных лиц, ответственных за информационную деятельность в республике. Я так пространно ответил на Ваш, казалось бы, конкретный вопрос потому, что на самом деле он носит не частный характер.
– Среди других прочих Ваших научных интересов – лингво- и этноархеология. Задам Вам обывательский вопрос о том, что я часто вокруг себя слышу. Имеют ли научную основу под собой досужие разговоры о том, что якобы дагестанцы внешне очень похожи на жителей стран Южной Европы, а значит, тоже жили когда-то там, и вообще, мы – чуть ли не европейцы-отщепенцы, которых когда-то волею судьбы забросило на Кавказ?
– Этноархеология и лингвоархеология действительно входят в круг моих научных интересов. Занятие этой тематикой предопределяет моя основная специальность – археология. Для археолога естественно, что при освещении прошлого он погружается раскопками в толщу земли, в которой погребены свидетельства жизни древних людей и обществ. Однако в действительности прошлое не уходит бесследно из реальной жизни со сменой поколений. Оно оставляет свои наслоения не только в земле, но и в общественном сознании, языке, культуре. Поэтому нечто подобное археологическим раскопкам можно производить и в различных сферах нашего живого бытия.
При умелом совмещении результатов этих комплексных «раскопок» различных сфер можно получить полную и многоцветную картину реконструируемого прошлого.
К большому сожалению, у нас в республике ослабло такое направление исследований, как сравнительно-историческое языкознание. Оно как раз предполагает необходимость кооперации усилий историка и филолога в освещении проблем зарождения, развития и расхождения языков. А поскольку в языке отражена история народов, то профессионалы-историки находят при проведении подобных исследований дополнительный источник своей работы в виде языкового материала. Информативность этого материала иногда недооценивается. Между тем при умелом использовании данный вид источника не менее информативен, чем сведения, которые способны предоставить некоторые собственно исторические дисциплины.
Что касается занятий этноархеологии, то стимулом для занятий ею для меня послужило знакомство с традиционной культурой Южной Аравии. Наблюдая не раз, как бедуины оставляют очередное стойбище, откочевывая на новое место, я задумывался о том, насколько полно археолог может восстановить их жизнь и быт по тем следам, которые остаются после них на покинутом месте обитания. Постепенно простое любопытство переросло в осмысленный научный интерес и конкретные исследования.
По поводу происхождения дагестанских народов можно сказать кратко, что искать их генетические истоки за морями-океанами нет никакой необходимости. Глубинные корни дагестанского суперэтноса уходят в родную почву. Конечно, были передвижения, контакты, влияния. Но в формировании дагестанцев как сообщества народов единого в историко-культурном, физико-антропологическом и надэтническом отношениях преобладал местный компонент. Точки зрения о том, что народы Дагестана – это осколки народов – исторических неудачников, которых злая воля забросила в горы, на периферию культурной жизни Европы, придерживались преимущественно историки-любители XIX века. Возможно, они не перевелись и сейчас. В действительности Дагестан – это колыбель, в которой история тысячелетиями лелеяла модель совмещения переднеазиатской и европейской цивилизаций. Так было на протяжении всей истории человечества. В этом были и есть свои преимущества, которые, может быть, мы еще не полностью осознаем. Но в некоторых проявлениях этот исторический эксперимент приводит к «мутациям». Взаимная «притирка» восточной чувственности и европейского рационализма, принуждаемые историей и географией сочетаться друг с другом, не всегда приносит удобоваримые плоды.
– Люди, далекие от науки, часто склонны недооценивать исследования ученых гуманитарных наук и признают только то, что можно приложить к сегодняшней жизни и имеет практическую ценность, а «всякие раскопки и дискуссии по поводу того, сколько же на самом деле лет такому-то городищу» – их не интересуют. Ну, мол, какая нам разница?! Что Вы можете сказать в оправдание как историк, археолог, как ученый, который возглавлял Институт истории, археологии и этнографии ДНЦ РАН, и вообще как человек, посвятивший археологии всю свою жизнь?
– Мыслящий и нравственный человек никогда не подвергает сомнению значимость гуманитарных наук. Эти науки ищут ответы на вопросы: что такое человек, народ и человечество. Когда и как они возникли, в чем смысл их существования, каковы реалии их жизни и к каким формам сосуществования людей, народов и стран нужно стремиться. Если говорить об истории как о процессе, то она безразлична к хуле и похвалам. Она течет и вершит в нашем бытие свой бесстрастный суд. Что же касается истории как науки, то в повседневной жизни она нуждается в защите от воинствующих невежд и тех, кто в «лучших» традициях тоталитаризма руководствуется формулой «история – это служанка политики». Причем вторые опаснее невежд. Несведущему можно объяснить, что из суммы мелких и кажущихся незначительными исследований только и складывается большое историческое полотно. А образованный циник знает и это, и многое другое. Просто у него другие приоритеты, другие оценочные ориентиры и другие мотивации служебной и профессиональной деятельности. В чем же в таком случае перед ним оправдываться историку?
– Хизри Амирханович, наверняка Вы как известный деятель науки, как главный ученый Дагестана и просто как человек с богатым жизненным опытом имеете свой взгляд на современные социально-политические проблемы Дагестана, перспективы развития республики и пути выхода из кризисных ситуаций, которые имеют место сегодня в Дагестане. Где и в чем, на Ваш взгляд, нужно искать пути решения?
– Я не политик, но и не отстраненный созерцатель жизни. Хотя, честно говоря, многое в нашей повседневности не хотелось видеть совсем. Ваш вопрос требует обстоятельного разговора. Отговариваться двумя-тремя фразами не хочется. Однако сейчас в разгаре кампания по выборам в Государственную Думу, и мое скромное выступление по этим проблемам могло бы быть кем-нибудь воспринято как приуроченное к случаю. Думаю, у нас будет возможность поговорить об этих вопросах в режиме более будничном с точки зрения общественной активности.