В священной книге, говорят, было написано, что наше село умрет два раза. Первое испытание амузгинцы пережили в незапамятные времена. Якобы какая-то страшная болезнь распространилась в селе, и все живое стало вымирать. Может, это была чума, а может, холера. Сельчане едва успевали похоронить усопших. Легенды рассказывают о том, как амузгинцы справились с этой бедой, навалившейся на них. Однажды в селе появился седой незнакомец, он сказал амузгинцам, что если скот и люди пройдут под землей, то все спасутся. Жители прокопали под землей дорогу, прошли по ней, а потом, как и было им велено, все за собой засыпали. Говорят, что это помогло, болезнь отступила и люди спаслись. Потом другая злая сила – сталинские власти – выселили моих земляков из Амузги, запретили им заниматься традиционным ремеслом, и село умерло второй раз.
Амузгинцы так и не поняли, за что их род подвергся репрессиям. Вот и думаю, может быть, за редкий талант, за умение ковать отличное холодное оружие. Тогда ведь Сталин и его подручные везде видели заговорщиков, готовых совершить государственные перевороты: кругом были «враги народа». Пройдут годы, и Амузги покинет последний кузнец, секреты амузгинского булата ученые занесут в списки не только так и не разгаданных, но и утерянных человеческих тайн.
«Скорее ишак на дерево залезет…»
На сорок первом году жизни я сошел с ума. Признаки болезни, по мнению окружающих, были налицо: осунулся, глаза горят, постоянно думал о чем-то своем и не всегда реагировал на реплики знакомых. Потом и вовсе замкнулся – бросил прежнюю работу, друзей и почти перестал выходить из дома. Неожиданно для всех построил в своем дворе кузницу – там, по сути, дневал и ночевал.
Впрочем, как позже расскажут знакомые, несколько раз люди в те дни меня все же видели – в городском парке: обходил высохшие деревья, стучал по стволам, гладил кору. Видимо, тогда я искал древесину на уголь для горна. А потом я, известный в Дагестане фотограф, и вообще исчез. Люди что только не думали обо мне. Республика маленькая, и какое-то время было много разговоров: что Гаджи безнадежно болен, что его бес попутал, что он сошел с ума. Скоро вокруг меня образовалась пустота: родственники и знакомые обходили стороной. А потом на несколько лет обо мне и вовсе забыли.
Тогда я и взялся за дело всей моей жизни – за клинки. Очень хотел заняться важным для себя делом, но я не знал, с чего начать. Секреты мастерства изготовителей амузгинских клинков, как мне объяснили аксакалы и историки, были утеряны. В голове был рой вопросов. Как проводить плавку, каким должен быть состав сплава, при каких температурном и временном режимах получается лучшая закалка металла и самое главное – как выковать монолитный клинок из множества тонких стальных листов?
Сорт амузгинской стали исследователи называют «дамаск». Из исторических книг я знал, что дамасский булат получали кузнечной сваркой сплетенных в жгут стальных полос или проволоки с различным содержанием углерода. По рассказам стариков, «дамаск» амузгинцами ковался так же, как в Сирии и на Западе. Одни клинки мастера целиком делали из стального листа, другие – с железной сердцевиной. Железная болванка проходила в кузнице почти два десятка стадий обработки, прежде чем она превратится в хороший кинжал или саблю.
Наши мастера в прошлом могли изготовить и так называемый букетный дамаск и звездчатый турецкий. Амузгинский булат обладал всеми качествами лучших стальных клинков Востока и Запада, а некоторые из них наши клинки превосходили по вязкости. Но это было в прошлом.
«В чем тайна ковки амузгинского булата? Тайна заключается в искусстве удара молотобойца и в чувствительности кончиков его пальцев, приученных ощущать наличие в стали трещин и непровара», – с лукавой улыбкой на мои расспросы отвечали старые кузнецы.
С раннего утра до поздней ночи я работал в кузнице, переоборудованной из плотницкой мастерской отца, искал рецепты предков-кузнецов и пытался понять, в чем же секрет амузгинского булата? А тайна долго не открывалась.
Даже собственный отец, один из талантливых в прошлом амузгинских кузнецов, мою идею возродить древнее ремесло воспринял в штыки и назвал бредовой. «Сынок, одумайся, – говорил он, – ну какой из тебя оружейник? Ты не знаешь даже азов и не представляешь, за что берешься. Всю жизнь ты не поднимал ничего тяжелее своего фотоаппарата, а на 41-м году вдруг решил взять в руки тяжелый молоток?!»
Отца понять можно: еще недавно я, профессиональный фотограф Гаджи Курбанкадиев, отдавший фотоделу более 20 лет, и сам представить себе не мог, что когда-нибудь не то что выпущу из рук фотоаппарат — забуду о нем навсегда. В молодые годы мне казалось, что без фотожурналистики я умру. Близкие недоумевали: «Зачем тебе это все? Ты занимаешься фотографией, хорошо зарабатываешь, чего тебе не хватает?»
Да, в той, прошлой, жизни было у меня, можно сказать, все: и деньги, и слава, и уважение. Но, знаете, все равно чего-то не хватало, в душе была какая-то пустота, которую я никак и ничем не мог заполнить: ни богатством, ни разгульной жизнью. Деньги текли ко мне как вода и, признаюсь, так же утекали. Я никогда не гнался за деньгами, но хорошо мне жилось, когда я работал фотографом. По советским меркам, я зарабатывал очень много. Представьте себе, в 80-х годах в самый неудачный день к вечеру я имел в кармане минимум 100 рублей. Это, заметьте, месячная зарплата инженера.
Но моя налаженная и стабильная жизнь в начале 90-х годов пошла прахом. Старшее поколение хорошо помнит, как тогда неожиданно Советский Союз развалился, мир изменился, деньги превратились в пыль. Тяжелые тогда были времена. Миллионы людей в стране оказались в нищете. Время больших заработков для меня осталось в прошлом, и пришлось уже думать о том, как выжить.
В прошлом тогда для меня осталась и фотожурналистика, но она дала мне многое: опыт и знания. Она научила меня смотреть, думать, рисковать. Занятие фотографией также научило меня правильно рассчитывать время. А ведь многие не понимают, что самое большое богатство человека – время и его надо беречь. «Слово и время никогда не возвращаются обратно, – часто в детстве повторял отец. – Выбирай слово и не теряй времени!»
И я старался следовать этим мудрым советам. К счастью, бум востребованной в те годы «ювелирки» подсказал мне идею изготовления ювелирных штампов. Эта профессия была для меня новой, неизвестной, и как делаются штампы, я даже не представлял. Теперь-то эту технологию я знаю, как свои пять пальцев. Значит, делается стальной шаблон, на него катается нужный узор или орнамент, а потом, как говорится, штампуй, сколько тебе надо серебряных браслетов или колье. А тогда я даже понятия не имел, как рисовать на металле и как спасти заготовку от ржавчины. Пошел посоветоваться на завод, где есть инженеры, технологи, лаборатория, а там беспомощно развели руками. Но есть хорошая русская пословица о том, что «голь на выдумки хитра». Вот и я сел, подумал и придумал: взял что-то из технологии проявки фотографий, что-то из техники изготовления литографии, а какие-то секреты подсказали знакомые мастера керамики. Пришлось вспомнить даже уроки школьного химика. Так, через месяц в кустарных условиях я уже делал прекрасные штампы.
Как это делается? Заготовки отшлифовываешь, обезжириваешь и заливаешь светочувствительной эмульсией, приготовленной по собственному рецепту. Потом берешь любой рисунок или орнамент и экспонируешь на свету. Нанесенное на металл изображение в последующем вытравливается кислотой, медным купоросом или еще какой-то химией. Теперь остается только снять эмульсию с металла и водой смыть все лишнее. То, что нужно, зафиксировано на стальной пластине, остальное смывается. Штамп готов!
Неожиданно для многих в короткое время я стал мастером по изготовлению ювелирных штампов. Потихоньку начал поправлять свое финансовое положение. Наверное, именно тогда я стал всерьез задумываться о возрождении древнего ремесла предков. Ведь я изготавливал штампы из высокопрочной стали, и на каком-то этапе своих новых профессиональных поисков я вдруг увидел, что тайны металла мне открываются намного быстрее, чем моим коллегам-соперникам. Ну, и мой природный авантюризм, вероятно, играл свою роль.
Работа с металлом, наверное, стала последним толчком к занятию оружейным ремеслом, а сама мысль о возрождении древнего искусства родилась в моей голове, а правильнее сказать – в сердце еще задолго до того, как я отложил в сторону фотоаппарат.
Попался однажды мне на глаза старый номер журнала «Вокруг света» со статьей об Амузги, о мастерах-оружейниках. Она была написана уж как-то очень хорошо – с болью за исчезающее древнее ремесло. Перечитал статью несколько раз. Потом долго сидел я в раздумье. Обидно стало мне за древний аул, за своих предков. Часы летели, а перед моим внутренним взором проносились светлые лица старых мастеров, огонь в кузне, холодный отсвет стали. Трудно объяснить, как все это появилось во мне, еще в детстве волею судьбы закинутом на чужбину. Я тогда еще не был влюблен в притягательный аромат горячего металла и никогда не держал в руках новый клинок. Видимо, во мне проснулась генетическая память или то, что поэты называют памятью сердца.
Теперь хочется думать, что журнал тогда попался мне в руки не случайно. В тот весенний день я словно родился вновь. Для своего предназначения, для того, чтобы, как я думаю, свершилось предопределение.
Я тогда еще работал фотографом и часто ездил в Кубачи. На местном знаменитом комбинате златокузнецов был экспериментальный цех, где собирались все лучшие мастера. Вот туда к ним я и приехал в начале 90-х годов. На три дня. Это была одна из последних командировок в должности фотокорреспондента. Любовался замечательными изделиями кубачинцев, фотографировал роскошные произведения: шкатулки, вазы, браслеты, колье… Одно изделие краше другого – взгляда не оторвешь!
На комбинате еще работали Расул Алиханов и Гаджибахмуд Магомедов – выдающиеся мастера-граверы, которые в совершенстве владели монтировкой, гравировкой, чеканкой и резьбой по кости. Одним словом, живые легенды ювелирного искусства.
Вечерами после рабочего дня гостеприимные мастера приглашали домой. Много тогда я общался с этими талантливыми и интересными людьми. За чашкой чая, а иногда и более горячих напитков, говорили о народных промыслах, о судьбе амузгинского булата. Когда я заговорил о возрождении оружейного ремесла, Гаджибахмуд Магомедов прямо сказал, что это невозможно, что это уже перелистанная страница: ни настоящего, ни тем более будущего у наших оружейников нет. Известный художник, конечно, признавал, что в прошлом были прекрасные амузгинские мастера, но это в прошлом. А что есть сегодня?
Продолжение следует
