– На форуме АТЭС в 2012 году вы озвучили и стали одним из соучредителей концепции, в которой роль России — некого такого связующего звена между Европой и Азией. Такой условный «Шелковый путь», который проляжет через Россию из Китая в Европу. Какие ожидания не оправдались, и были ли, наоборот, какие-то приятные сюрпризы в этих ваших планах?
– В первую очередь, если резюмировать, все наши прогнозы в конечном счете реализовались в документ, подписанный нашим президентом (Владимиром Путиным – прим. «МИ») и Си Цзиньпинем (председатель Китайской Народной Республики – прим. «МИ») во время майского визита. Буквально это формулируется следующим образом – сопряжение ЕЭС и Единого шелкового пути. Для Китая Единый шелковый путь – это, наверно, увеличение своего влияния на сопредельные центрально-азиатские и юго-восточные страны, и, в конечном счете, проект призван в принципе сопрячь торговлю – взаимодействие между Европой и Азией. Это триллионы долларов, 20 млн. контейнеров. И с точки зрения времени, и с точки зрения ценообразования это гораздо более эффективные пути организации торговых инициатив, нежели путешествие по глубокой воде, которое занимает от 35 до 45 дней. И тут, мне кажется, интересы России в том, чтобы максимальное количество этих транспортно-логистических путей проходило через нашу страну.
– Но удалось ли все это осуществить? Или вы столкнулись с какими-то непреодолимыми проблемами?
– На сегодняшний день Россия, как вы знаете, объявила в качестве приоритета (и это было озвучено аккурат, по-моему, на прошлом форуме, нет, даже два года назад Путиным), одной из мейнстримовских задач развитие Транссиба (Транссибирская железнодорожная магистраль – прим. «МИ»). На сегодняшний день государство в этом направлении движется. Вкладывается порядка 560 млрд. рублей в расшитие узких мест, припортовые подходы. Что-то там дополняется по мере соответственно развития этого проекта, и в этом смысле мы двинулись вперед.
Что касается сопряжения шелкового пути и евразийского партнерства, мы здесь начинаем делать только первые шаги.
– Ваш бизнес напрямую связан с сельскохозяйственным сектором. Вы строите инфраструктуру для производителей, в том числе экспортеров. Вот как вы считаете, российские антисанкции пошли на пользу российским фермерам и действительно ли будет от этого какой-то такой позитивный эффект в этой отрасли, которой вы занимаетесь?
– Вы знаете, я исхожу из того, что любая внешняя стрессовая ситуация в конечном сете в какой-то мере идет на пользу, если этим эффективно пользоваться. В России вообще гигантские возможности с этой точки зрения. Это такая, мне кажется, единственная мощная, большая, натуральная лаборатория, которая позволит прокормить население в ближайшее время (в скором будущем предполагается увеличение населения планеты еще на 2-2,5 млрд. человек, большая часть которого придется на юго-восточную Азию: Индию, Китай и т.д.). В России порядка 20% мирового запаса пресной воды, которая критична для производства, соответственно зерна, сои и т.д. Огромные возможности и на востоке России с точки зрения производства сои, которая сейчас очень сильно меняет рацион китайцев. И в этом плане у России есть большие возможности, потому что у нас огромное количество заброшенных земель, которые начинают соответственно заново вводиться в оборот. Урожаи растут…
– То есть санкции пошли на пользу?
– Да, я бы сказал, что в последние два-три года идут положительные сдвиги. В частности санкции, как один из элементов, которые сфокусировали внимание государства в этом направлении. И у России большие возможности с точки зрения экспорта, того, чтобы быть маркетмейкером (Market maker – дословно «создатель рынка» — прим. «МИ») на востоке. Там, где сегодня есть наибольший рост населения и т.д.
– Просто экономисты так очень иронизируют над идеей импортозамещения. Вы без иронии относитесь к осуществлению этого?
– Я отношусь к этому объективно многосложно. Соответственно, есть то, что мы сегодня не производим. И в этом плане надо менять или рацион, или как-то более интенсивно развиваться. Но, в конечном счете, любая внешняя сложная среда заставляет быть более мобилизованным внутри. Если параллельно, конечно, делать правильные, эффективные шаги.
– Хорошая позиция. Ну, вот, тогда к сложным временам. Многие ваши партнеры и конкуренты по бизнесу жалуются на высокие кредитные ставки в связи со сложившейся экономической ситуацией. На вашем бизнесе это как-то сказалось? Проценты по кредиту и вообще сложности с зарубежным кредитованием?
– Ксения, ну, тут я вынужден согласиться с моими коллегами. Я даже скажу, что нам пришлось некоторые свои проекты временно свернуть, потому что любое проектное финансирование выше 7-8%, что тут говорить… тут никакой возможности нет. А 14%, 15, 20%… Они (высокие ставки по кредитам – прим. «МИ»), конечно, влияют на принятие решений по реализации инвестиционных программ. Мы ее частично, скажем, сократили.
– А какие проекты пришлось свернуть?
– Мы временно притормозили, допустим, строительство сухого терминала в Подмосковье. Некоторые проекты мы продолжаем реализовывать, потому что они находятся в существенной стадии продвинутости. Это такие проекты, как угольный восточный терминал. Мы достаточно активно развиваем проект «Зарубино». Но надо понимать, что все эти проекты с финансовой бизнес-моделью окупаемости в 5-7 лет. Если брать дорогое финансирование, финансирование проектов с окупаемостью в 10-15 лет, надо сказать, нас не вдохновляет. Унас возникает вопрос, а есть ли смысл вкладывать туда деньги?
– Вы практически предвосхитили мой следующий вопрос. Для развития нужен горизонт развития для любого бизнеса. Наши бизнесмены, российские, этой роскоши лишены. В данных обстоятельствах, какая ваша стратегия развития, когда с точки зрения экономики никакого горизонта развития событий на сегодняшний момент в России не существует. Вот, в чем ваша стратегия?
– Во-первых, мы, скажем так, несколько редуцировали горизонт. Сделали его более агрессивным. Проекты сроком окупаемости выше 5-7 лет мы просто притормозили.
Во-вторых, с точки зрения группы и активов, в которых мы участвуем, мы, конечно, тратим это время на повышение эффективности. От части активов мы избавляемся. Мы хотим сократить энное количество направлений и от них просто отказаться. Продать и т.д. И основные свои активы, как я уже отметил, использовать для повышения эффективности.
– Последний вопрос. Какие главные риски российской экономики вы видите? И есть ли какие-то надежды, что, собственно, эти риски не оправдаются?
– Мне кажется, главный риск России… По сути, у России две фундаментальные точки роста в моем понимании. Это инфраструктура и технологии. России нужно сконцентрировать свои усилия на том, чтобы стать серьезной, существенной частью большого проекта ЕЭС-«Шелковый путь», потому что и органически, и соответственно, контентно мы владеем, природными, людскими, инфраструктурными ресурсами и географическими возможностями для того, чтобы «снять сливки» с этого большого проекта. Это первое.
И второе – большой фундаментальный риск – сейчас достаточно экспонционально (то есть, когда скорость роста пропорциональна значению самой величины – прим. «МИ») развиваются технологии во всем мире. Мне кажется, нам надо попытаться удержать умных людей, потому что самая большая проблема – это интеллектуальный, инженерный бизнес, с дефицитом которого мы можем столкнуться в ближайшие годы.
– Разве мы уже с этим не сталкиваемся? Уже происходит эта утечка и, более того, новыми законами, в том числе налоговыми, это все только усиливается.
– Вы имеете в виду борьбу с оффшорами?
– Я лично знаю, что по закону о деоффшоризации огромное количество моих друзей-предпринимателей просто перестало проводить половину своего времени в России. И это конкретные люди, которые могли очень много делать для экономики этой страны.
– Тут проблема, скорее, не в объеме налогов. Есть другие факторы, которые влияют. То есть с точки зрения размера налогов в России достаточно приемлемая картина. У нас не такие страшные налоги, как, например, в Великобритании или в США.
Конечно, это большая проблема, и, мне кажется, главное, что надо понять – бороться надо за людей. Потому что, по большому счету, современная глобальная конкуренция идет за людей. Не за нефть, не за газ, не за металлы, и даже не за зерно.
Адаптированная стенограмма «Махачкалинских известий»
