Продолжение.
Начало в предыдущих номерах
—–
Упоминавшийся выше немецкий исследователь суфизма Юрген Пауль со ссылкой на трактат «Маслак аль-Арифин», составленный в середине ХIХ века, пишет, что «в поколении после Баха эд-Дина девиз – уединение посреди общества – занимал ведущее место…В одной из глав «Маслак» есть параграф, посвященный упражнению на созерцательное затворничество в течение 40 дней, и, несомненно, что для группы, представленной в тексте, оно было не только приемлемо, но и считалось за правило. Сама практика описана в довольно традиционной манере: упражнение проходит в темной келье, от мурида требуется полностью посвятить себя поминанию Бога, отвращая от себя пагубные мысли (хаватир) и так далее; перечисляются некоторые условия, которые должны быть выполнены, чтобы упражнение принесло ожидаемые результаты…Подчеркивается важность затворничества и уединения в продвижении по Пути: одно из лучших средств в борьбе со своим низменным я (нафс) является уединение; затворничество названо одним из основных требований Пути; важно освободиться от всего мирского, что следует понимать вполне материально».
Вместе с тем автор приводит следующее высказывание Баха эд-Дина из этого же трактата: «В затворничестве есть стремление к известности, а стремление к известности кончается плохо».
Двоякое отношение к затворничеству и уединению среди адептов Накшбандийя сохранились в веках. И сегодня среди муридов можно найти как сторонников, так и противников указанных средств мистического продвижения по избранному Пути. Преобладает же во мнениях такой взгляд, согласно которому затворничество похвально, если оно не противоречит интересам своей семьи и других лиц, не создает проблемы никому, и притом оно полезно только в том случае, если при этом мурид не искушается известностью среди людей.
В 20-х годах ХХ века активный мурид известного в Дагестане накшбандийского шейха Ал-Балахани (о нем я писал в своей книге «Сакральные тайны ислама»), житель маленького селения Зирани, затерянного в дагестанских горах, Исмаил Магомед соорудил себе келью в подвале под домом и восемь лет находился в затворничестве. Он покинул келью лишь тогда, когда Ал-Балахани призвал своих муридов и сторонников принять участие в антибольшевистском восстании в горах. Мурид Исмаил Магомед сражался против большевиков под командованием своего устаза, а когда превосходящими силами Красной армии восстание было подавлено, вернулся к мирной жизни, но затворничать не стал, поскольку атеистический режим красных мог его репрессировать как духовника и мурида.
Другой житель того же села и мурид Ал-Балахани Анжух Хайбула в 50-х годах прошлого века ушел в уединение, построив маленький домик из одной комнаты вдали от населенных пунктов. Никакие увещевания близких и угрозы властей не заставили его вернуться к обычной жизни колхозника. Интересно, что в так называемом «литерном деле», хранившемся в Унцукульском райотделе КГБ Дагестана, отшельник Хайбула значился как «потенциальный объект заинтересованности госпреступников и спецслужб противника», а его хибарка была занесена на топографическую карту с грифом «секретно».
Затворничество и уединение, громкий и тихий зикр и другие средства и способы, к которым прибегает идущий по Пути, сами по себе не дадут практических результатов, если не довести с их помощью душевное состояние до особой кондиции. Не многим это удается, а основная масса муридов выполняет взятые на себя обязательства лишь для того, чтобы не терять связи с шейхом и находиться под его духовной опекой.
В своем сочинении «Манакиб» знаменитый суфийский наставник Али Азизан Рамитани, являющийся «одним из звеньев в золотой цепи» духовных учителей ордена Накшбандийя, описывает, как муриды используют зикр в сочетании с затворничеством (в изложении Юргена Пауля):
«Шейх отводит муридов в изолированные кельи, где каждый из них приступает к зикру, и приводится относительно подробное описание световых видений, которые являются результатом упражнения. Впрочем, свет блекнет, как только зикр прекращается…».
—–
Продолжение следует.
