— Странно видеть женщину в тюрьме. Это как-то не увязывается с формулой нравственности, человеколюбия, этики.
— На многие преступления женщин толкают именно мужчины и общественность, живущие якобы по тем принципам, которые вы упомянули. Многие совершают преступления ради мужчин или берут вину на себя. Был даже случай, когда семейная пара совместно занималась сбытом наркотиков, и муж заставил взять вину на себя беременную жену, мол, тебе много не дадут. Ребенка определили в детский дом, сама она сидит до сих пор, а муж женился на более молодой. Эта женщина уже никогда не поверит ни мужчинам, ни обществу, которые бросили ее на произвол судьбы. Это по поводу «настоящих» мужчин.
Женщине без поддержки мужа, родственников тяжело содержать детей. Ей всего один шаг до преступления. У нас в Дагестане в основном работают женщины. Когда мужики «греют» диваны и смотрят футбол, женщины занимаются торговлей, работают по дому и на поле, воспитывают детей. Они вынуждены принять из окружающего мира какие-то условности, подчас невыгодные, они попадают в зависимость. Зона риска для них, при которой они попадают под возможность совершения преступления, возрастает в несколько раз.
— Законодательство должно предусмотреть более мягкое отношение к оступившейся женщине. Может, что-то поменять в этих законах, адаптировать их к реальной жизни?
— В законодательной базе пробелов очень много. Законы тоже пишут люди, в том числе и женщины. А когда меняются время и нравы, законы также должны претерпевать позитивные изменения – стремиться в более справедливую и гуманную плоскость. В прошлом году в университете мы проводили анкетирование. Были мои предложения по максимальному снижению срока заключения для женщин. Женское начало, желание иметь семью, детей со временем тускнеет. Последние пять лет наши психологи проводят исследование: первые месяцы пребывания в тюрьме женщина словно попадает под пресс, она задыхается. Потом в течение двух-трех лет она успокаивается, появляется некая отрешенность, смирение с неизбежностью. После пяти лет отсидки начинается настоящий стресс, депрессия, я бы сказала, самоуничтожение, вычеркивание из себя всего женского и человеческого. Я предлагала максимальный срок снизить до десяти лет. А ведь есть женщины, осужденные на 19, 20 и 24 года. Ну разве это нормально? В цивилизованном обществе заставлять женщину пожизненно маяться без дома и семьи. Мы еще говорим о каких-то демографических проблемах, о кризисе в трудовых ресурсах страны. Разве должно государство быть таким жестоким? Вот когда мы поймем, что государство это — сотни и тысячи, мы, которые должны сообща решать, в том числе и эту проблему, – тогда все и разрешится. А женщины пока продолжают сидеть и надеяться на лучшую долю.
— У вас много осужденных из Чеченской Республики?
— Довольно большой контингент женщин из Чечни. Там у них свои особенности, женщины фактически брошены на произвол судьбы. Считается, что мужчина подарил жизнь ребенку, и с него хватит. Мужья этих женщин не поддерживают, навещать их не приезжают. За жизнь эту цепляются из-за детей, в основном у каждой их дома по 4-5. Мужья за это время уже женятся, создают новые семьи.
— У Вас есть дети?
— Сыну 15 лет. Подростковый сложный период. Не получается уделять ему столько времени, сколько хотелось бы.
— Я обратил внимание, у Вас импульсивный характер, ходите Вы очень быстро, дела любите решать скоротечно. Чай пьете только кипяток?
— Именно так. Времени и внимания ко всему окружению не хватает, многое приходится делать и постигать на ходу. Самое главное, что мне удается, — строго контролировать себя. Я не позволяю себе бранных слов и неуважительного отношения к подчиненным и заключенным, этого же требую от окружения. Как-то прибыла группа женщин из другой колонии. Увидев мой распорядок, они удивлялись, что своего прежнего начальника колонии видели раз в год, а меня — по десять раз на дню.
— Все равно тяжело контролировать все ежеминутно. Какие отношения у женщин в колонии между собой?
— Привязанности и ориентации традиционные, дедовщины нет. Отношения почти домашние. Делить здесь особо нечего. В чем им находить превосходство друг перед другом и чем выделяться?
— Вы делали какую-то ставку на помощь общественных организаций?
— В западной пенитенциарной системе сильно развито общественное мнение. Общественность боятся, как огня. Есть определенные структуры, которые работают только на тюремную систему. Они в своем деле профессионалы, все поставлено на должный уровень. Наша система тюремного содержания в одиночестве, когда не предусмотрены вспомогательные государственные институты и общественные организации, не в состоянии решать накапливающиеся проблемы. К примеру, создали общественный совет по колониям. Все- таки от них мы ждали большего, чем делается. Мы не выращиваем преступников, мы их содержим и исправляем. И государство, и общественные структуры должны помогать реально, а не только на словах.
— Как подбирают людей в общественный совет?
— Схема общеизвестная, членами совета должны быть люди авторитетные, добившиеся определенных успехов на своем поприще, иначе чему они могут научить нас, чем смогут помочь нам? Здесь и руководители предприятий, организаций. Председатель совета – заместитель главы администрации города Кизилюрта, заместитель главного врача горрайбольницы. Все это делается ради того, чтобы у нас не было проблем с рентгеном, с обращением к кожному врачу, к терапевту. Существует совместный приказ Минздрава и Минюста, и больницы обязаны его выполнять. Всегда в этом плане встречаем сопротивление, нет осознанности. « А, — говорят, — заключенные». Будто речь идет не о живых людях. Я не буду сегодня называть конкретные фамилии, но пусть они знают, у нас масса возможностей повлиять и на них.
Руководителям предприятий мы говорим: посмотрите, какие площади у нас простаивают. Перенесите часть своего производства к нам, дайте нам заказы. Это же выгодно всем. Когда мы были обеспечены заказами на шитье, люди получали зарплату по 7-9 тысяч рублей. Это больше, чем получают наши офицеры. Можем работать и производить постельное и нижнее белье, халаты, легкую одежду, вплоть до спецовок, камуфляж. Беда всех колоний в том, что гражданские организации видят в нас только колонии. А ведь здесь сотни людей, и среди них есть высококлассные специалисты, которым работа поможет не только успокоить нервы, но и что-то заработать на обустройство после выхода на свободу.
— Неужели государство не понимает этого?
— С 1997 года в нашей системе отказались от трудового предназначения колоний. Слово «трудовые» из аббревиатуры убрали. Мы стали сугубо исправительными. Но не надо забывать о том, что в основе исправления лежит именно труд. А этой возможности большинство заключенных лишены. Мы понимаем, что это — болезнь всего нашего общества. Это видно и по тем женщинам, которые к нам прибывают, многие не приспособлены к труду. Женщина не должна поднимать тяжести более 10 кг, не должна иметь рабочий день более семи часов. Так написано в Конституции. Но там также есть слова, что каждый человек имеет право и на труд.
За рубежом по важности и финансированию пенитенциарная (слово это означает — покаяние) система стоит на втором месте. В нашем государстве мы не попадаем даже в десятку.
— Вы упомянули о больницах, где к вашим заключенным относятся не по-человечески. А как в остальном?
— И в остальном — те же тенденции. Выходим с предложением, чтобы у нас выступили ветераны – не идут. Говорят, что боятся. А чего бояться? Многие осторожничают, мы же не резервация. Мы иногда просим и о помощи, тоже не всегда понимают. Живем, как какие-то сироты. В прошлом году, когда мы переехали сюда, я поехала на хасавюртовский рынок покупать дорожки, светильники, материал. Прошу торговцев, чтобы они понемногу уступали. Спрашивают, вы откуда? Отвечаю, что с детского дома. Я уже считаю нашу колонию детским домом: мы у себя заняты теми же проблемами.
Самое страшное – те, которые на воле, не ждут тех, которые оказались здесь. Кто сегодня из родственников наших заключенных может сказать себе, что он все сделал, чтобы она не села в тюрьму? Думаю и уверена, только единицы — редкое исключение. В народе говорят: «От тюрьмы и от сумы не зарекайся». Всегда надо об этом помнить. Петр I про наши места говорил: «Тюрьма – окаянное место, где должны работать только жизнерадостные люди». Я думаю, он имел в виду то, что эти люди для общества не потеряны, в них надо вселять надежду и веселье. Ведь они когда-нибудь неминуемо вернутся к нормальной жизни, где еще понадобится улыбка.
— Если можно, несколько случаев, которые Вас огорчили.
— Одна сидит за убийство мужа. Через месяц ей на свободу. Никто никогда не интересовался ее судьбой, ее не навещал. Через знакомых мы нашли родственников, известили их. Сын отказался от матери, дочь призналась, что боится брата. Мы неофициально подключили и участкового, и общественность – результат нулевой. В крайнем случае, мы будем вынуждены определить ее в дом престарелых. К моменту выхода заключенных на свободу мы ищем родных и близких, уговариваем их принять, выполняем много несвойственных нам функций, чтобы помочь людям.
Месяца два назад освободилась одна заключенная, больная туберкулезом, жительница селения Агач-аул. По национальности она молдаванка, была замужем за кумыком… Родственники отказались от нее. Мы ее лечили, она попадала к нам и раньше. Когда она прибыла к нам, я поняла сразу — пришла умирать. Мы освободили ее в 5 часов, а в 10 она умерла.
— Действительно, проблем в колониях великое множество. Но почти все они приводят к одной единственной мысли – надо создавать рабочие места, жить и исправляться трудом.
— Необходимо создать при УФСИН группу менеджеров, чтобы они серьезно занимались поисками заказов и обеспечением работой, созданием промышленных зон в колониях. Это перспективно и должно помочь в разрешении всех проблем.
— Сегодня Вам в основном приходится рассчитывать на свой сплоченный коллектив.
— Офицерский состав колонии — 45 человек. Мужчины – наружная охрана, кинологи. Внутренняя охрана, надзиратели, воспитатели, обслуживающий персонал — все женщины. Я запрещаю мужчинам в гражданской одежде входить в зону.
Психологически заключенным трудно видеть мужчину. Это вызывает определенные воспоминания, ностальгию. К военной форме они привыкли.
Наверняка многие знают, что здесь люди грубеют. Наши офицеры — женщины редко уходят в декрет. Выходят замуж вроде бы здоровые, но, насмотревшись на этих сломленных, отчаявшихся, брошенных мужчинами женщин, не все решаются иметь детей.
