Родился я здесь, в Махачкале, в 1929 году. Жила наша семья на Котрова, 31, в одноэтажном домике-развалюхе, который стоит, между прочим, до сих пор. Во время дождя потолок протекал, мы подставляли разную посуду, и падающие капли создавали тоскливую мелодию, которая навсегда уже связана с моим детством.
Двор наш был большим, в нем жило много семейств. Улица была грунтовой, с канавкой для отвода поверхностных вод, а когда проезжую часть замостили булыжником — мы, пацаны, ликовали. Стало удобнее играть в лапту. Благо, машин в то время было мало, ездили в основном на подводах, арбах, телегах, иногда запряженных даже верблюдами. Домашнюю печь топили опилками с бондарного завода, смоченными керосином, или жидкой нефтью, отчего в носу было черно. Керосин в то время стоил 7 копеек 2 литра, но пару раз, когда не было денег… на здании детской поликлиники у стадиона «Динамо» водосточные трубы были деревянными, и мы их утаскивали.
Кстати, стадион помню очень хорошо. Оградой служил дощатый забор, покрашенный в синий цвет, а поверху протянута колючая проволока. Но мы ухитрялись пробираться на стадион, хотя по всему периметру дежурила милиция. В южной части стадиона находилась большая каменная уборная, около которой собирались болельщики-курцы в перерыве между таймами. Там отчего-то охрана была слабее, и в этом месте мы и перелезали через забор. Со стороны улицы Котрова вдоль ограды шла канава шириной метра полтора-два и глубиной не меньше двух метров. Во время дождей она, обычно маловодная, превращалась в серьезную угрозу для жизни. Вдоль нее росли огромные акации, стручки которых мы называли «рожками» и грызли как сладкую сердцевину, так и недозревшие зеленые семена, напоминающие по вкусу фасоль.
Был на стадионе и велотрек с асфальтовым покрытием, а вот беговые дорожки были грунтовыми. Табло было «ручное», то есть на гвоздь вывешивались фанерные цифры и менялись по ходу игры. В то время пост директора стадиона занимал Борис Курочкин, бывший футболист команды «Динамо».
В мои школьные годы чернила многие изготавливали сами — грифель химического карандаша растворяли в теплой воде, а тетради мастерили из плакатов и этикеток, которые наклеивались на ящики. Учился я в 6-й школе, сейчас в этом здании худграф. А через дорогу располагалась кузница, где ковали якоря для мелких судов. Детали скрепляли заклепками, и кузнецы иногда разрешали нам постучать молотком. Для мальчишек — огромное удовольствие. Ну а еще мы бегали в цех, где изготавливали гвозди, поглядеть, как из проволоки получается гвоздь. Цех этот был прямо у железной дороги, там, где сейчас дом с авиакассами.
Летом, конечно, мы пропадали на море. В
А зимой улицу Дахадаева закрывали для проезда, слишком крутой уклон, и там собирались любители прокатиться на санках. Из арматуры гнули подобие полозьев, становились на них человек по 5-6 и с гиканьем неслись вниз до Буйнакского, доезжая до аптеки и парфюмерного магазинчика, называвшегося почему-то «Тэжэ». В аптеке висел большой плакат-объявление «Реклама лекарств запрещена!».
Помню во время войны, когда объявляли тревогу, все фабрики и заводы, где были сирены, — их включали. Город ревел, гудел, было жутко уже от этого рева, все старались укрыться в дворовых или уличных убежищах или окопах. По ночам прожекторы прочесывали черное небо, стараясь поймать лучом вражеский самолет, а там уже в дело должна была вступить зенитка. Но все равно две или три бомбы на нефтебазу сбросили.
В 1944 году наша семья, в которой, кроме меня, было еще шесть детей, переехала на улицу Малыгина в дом №14, что напротив бани. Мимо нашего двора часто прогоняли отары овец, и после того как они проходили… ну, вы понимаете, в каком состоянии оставалась дорога, мальчишки тыкали пальцем в овечьи кучки, кричали «Хурма! Хурма!» и смеялись. А когда в городе в 46-47-м годах появились мужчины в шляпах, мальчишки, увидев такого, с воплем: «Цилиндр!» кидались на одного из своих и принимались радостно лупить его по шее. Такие вот были игры.
Давайте немного расскажу вам про быт. Ковры в то время были роскошью, и поэтому, чтобы комната не выглядела совсем по-сиротски, у нас на стенах висели плакаты, за которыми по ночам шуршали большие черные тараканы, а бывало что и менее безобидные скорпионы. Крупу для каш и муку мололи на самодельной ручной мельнице, она состояла из закрепленного железного стержня и трубы, внутри которой были приварены кусочки тонкой арматурной проволоки. На месте, где сейчас стоит дом Расула Гамзатова, в то время возвышались земляные холмы, а позже там разбили огороды, где мы и паслись после уборки урожая, выкапывая бурак и подбирая капустные кочерыжки.
А там, где сейчас 1-й рынок, по воскресеньям кипела толкучка. Продавали тут все, что угодно, но только старые вещи, подержанные велосипеды, ношенную одежду. За этим строго следила милиция, и если у кого-то замечали вещь новую, то могли и утащить в кутузку (она была тут же, на рынке) по подозрению в спекуляции.
Мы, мальчишки, любили бегать в скверик напротив здания МВД. Там, где сейчас мемориал погибшим сотрудникам милиции, раньше был устроен фонтан с четырьмя лягушками, из распахнутых ртов которых била вода. Его так и называли «Лягушка». Было еще одно любимое место — улица Оттерменаул, кажется, она до сих пор существует и сохранила свое название. Это прямо напротив здания «Дагэнерго». Там стояли нефтекачки и большие металлические емкости для воды. Тут же был поселок для рабочих, а за ним каждое лето цыганский табор раскидывал свои шатры.
По семейным обстоятельствам мне пришлось идти в ремесленное училище, там выдавали форму темно-синего цвета. Не самая модная одежка, но, вы знаете, помогала! По вечерам городские ребята стекались к женским общежитиям на улице Нахимова, где жили девчонки с фабрики III Интернационала, или, как называли ее в народе, «фабрики трех националов». Под окнами общежитий тусовались ребята, поджидающие своих девушек, кто-то приходил как раз в надежде познакомиться. И на общем пестром фоне одетые в темно-синее наши парни из ремеслухи выглядели выигрышно.
После училища я работал на заводе Гаджиева, где делали детали к минам и снарядам. На заводе выдавали талоны на питание, а сама столовая располагалась в доме 51 на улице Грозненской. С обувью было туго, и мама связала мне тапки-шлепки, но главный инженер завода Неймарк, когда меня в них увидел, нахмурился и дал талон на деревянные колодки-сабо. Они не были полностью деревянными, верх был из обрезка пожарного шланга. Тогда многие в них ходили.
Об окончании войны мы узнали поздним вечером, в окно постучали и прокричали: «Победа!» Мы выскочили из дома, а мимо уже бежали на площадь люди. Пели, смеялись, кто-то танцевал, а кто-то и плакал от радости. Ну, и началась мирная жизнь.
Мне помнится, какой нарядной и людной была улица Буйнакского, по ней и по городскому саду мимо скульптур и фонтанов фланировали горожане. Тут было принято знакомиться с девушками, назначать свидания. А многочисленные аттракционы позволяли даже самому стеснительному и неумеющему поддержать беседу кавалеру развлечь девушку, а то и продемонстрировать свою силу или выносливость. К примеру, был такой аттракцион — через рукоятки, за которые брался человек, подавался индукционный ток малой силы, и стрелка показывала, какое напряжение ты способен выдержать. Здесь же, в городском саду, находилась большая скульптурная композиция — сидящие рядом Ленин и Сталин. А в 50-м, когда начался конфликт между Северной и Южной Кореей, рядом со скульптурой установили большую, полтора на полтора метра карту, где красными флажками каждый день обозначались изменения границы.
И, конечно, чуть ли не самое большое потрясение тех лет — смерть Сталина. Люди почти все были ошеломлены, многие плакали и практически все были уверены, что со смертью Сталина все рухнет и начнется новая война. Обошлось, как видим. Обошлось.
Редакция просит тех, кто помнит наш город прежним, у кого сохранились семейные фотоархивы, звонить по номеру: 8-988-291-59-82 или писать на электронную почту: pressa2mi@mail.ru или mk.ksana@mail.ru.
