– На юге России корейцы жили еще до революции, правда, всего несколько человек. В 30-е годы их было уже больше. Однако массовое заселение произошло в начале 50-х, когда здесь активно развивалось рисосеяние. В это время приехали на Дон, в станицу Романовскую и мои родители. А в 1957 году они переехали в Махачкалу. В Дагестане к тому времени было уже много корейцев. Энергичные, предприимчивые, они собирались в бригады, заключали договор с каким-нибудь хозяйством, по которому часть урожая получали в свое пользование. Это было выгодно всем. Колхозы и совхозы получали хорошие урожаи, руководители – ордена и медали. У корейцев после реализации риса оставались суммы, значительно превышающие годовой заработок рабочих и служащих. Но труд рисоводов неимоверно тяжелый. С весны до осени и с утра до ночи надо было стоять в воде, в интересной позе. Я сам пропалывал рис, знаю, как это тяжело. Работы заканчивались, как правило, в декабре. Потом надо было продать рис. Куда только не возили его родители! Я помню письма из Одессы, Акстафы, Баку. В то время Махачкала Первая, Первуха, была практически отдельным поселком, который связывала с центром одна автобусная линия, 6-й маршрут. Мы называли Вторую Махачкалу «город». Так и говорили: «поехали в город, купил в городе». Население Первухи было преимущественно русским: рабочие железной дороги, нефтебазы и порта. В 50-е и последующие годы поселок стал интенсивно заселяться горцами, переселившимися в столицу. И вскоре все пустыри были застроены.
Наша семья – папа, мама, бабушка и мы с сестрой Кларой (младшие Таня и Люда родились уже здесь, в Махачкале) – сняла две комнаты в полуподвале на улице Карьерной. Это была окраина Первухи. За ней начиналось озеро Вузовское, дальше – городское кладбище. Если смотреть в сторону города, то справа до Тарки-Тау тянулись пустыри. А слева, на горе Анжи-Арка, стояла зенитная батарея, дальше, как какой-то средневековый замок, возвышался сельхозинститут, за ним здание строительного техникума и опять пустыри почти до тюрьмы и вниз до железной дороги и моря.
До приезда в Махачкалу мы жили в тихой казачьей станице, где шла степенная, устоявшаяся веками, с крепкими казачьими традициями жизнь. Я в первом классе пристрастился к чтению и к приезду в Махачкалу «дурных привычек» не имел. Не курил, не ругался, был тихим и послушным. В первый же вечер местные ребята научили меня всему. Помню, во втором-третьем классах были призывы идти на войну с татарами. Но взрослые провели соответствующую работу, и это быстро прекратилось. Кроме того, помогла война с «известковыми» – пацанами, жившими в поселке при известковом заводе. Рассказывали о грандиозных баталиях и выдающихся героях этой неизвестной войны.
После уроков огромная толпа мальчишек, и русских, и нерусских, собиралась на склонах Анжи, где-то в районе остановки Новой и шла вниз. Навстречу поднималась такая же орда. Встретившись, начинали ругать друг друга, дразнить, обзывать. Дальше шла стрельба из рогаток, швыряние камней. Выплеснув энергию, расходились по домам. Так происходило каждую субботу до холодов. Эти походы сближали, боевое братство однополчан из Первухи! Характерно, что война шла только осенью, после начала занятий в школе. Потом, после полного погружения в учебу было не до этого. Летом мы спокойно спускались с горы и через известковый поселок беспрепятственно шли к морю.
Пляж в Первухе тянулся от переезда возле магазина «Березка» до порта. Песок чистый мелкий, вода прозрачная. В 60-е годы загадили его. Сначала построили судостроительный завод, а потом… Через Первуху протекала речка, которую называли «Воняй-река», так как она была загажена до невозможности. Речка, пройдя под железнодорожным мостом, впадала в море в районе порта. И вот кому-то пришла в голову мысль спрятать «Воняй-реку» в подземное бетонное русло и вывести ее исток прямо посреди пляжа. Теперь сверху, со склонов Анжи, видно, как в чистые морские воды вливается грязная черная вода «Воняйки».
С нашей остановки «Новая» вся Первуха была как на ладони, мало того, виден был даже бархан Сары-Кум, нефтяные вышки вдоль Буйнакского шоссе, город за озером. От «Новой» дорога довольно круто спускалась вниз к центру поселка, впоследствии ее выровняли, сделав спуск более пологим. А мы любили, догнав карабкающийся вверх, пыхтящий автобус, запрыгнуть на бампер и, проехав пару-тройку кварталов, соскочить на своей улице. А зимой улица Магомеда Гаджиева закрывалась для автомобильного движения и от сельхозинститута до самого низа (Казбекова, бывшая Кольцевая) народ катался на санках… Вот это была горка! Думаю, даже в Альпах не было такой! Самые крутые (а в Первухе все самые крутые!) в кирзовых сапогах разгонялись и неслись две остановки. Первухинский Брейгель.
Сначала мы были единственной корейской семьей «на горке». Через несколько лет тут жили уже около 10 корейских семей. А на весь город было семей 40. Все быстро перезнакомились, подружились. После окончания полевых работ наступала пора корейских празднеств. Махачкалинские корейцы блюли традиции, и три главных события в жизни каждого корейца отмечали неукоснительно.
Первый – празднования годовщины рождения ребенка. Собирались родня, друзья, знакомые. Накрывался стол, на котором обязательно были рис, фасоль, книга, тетрадь ручка, деньги. Ребенка, празднично одетого, подводили к столу и следили за тем, что он возьмет – это якобы определяло его судьбу. Возьмет рис – будет сытым, книгу – умным, деньги – богатым и т.д. Второе – это свадьба. Третья важное событие в жизни корейца – это его 60-летний юбилей. Раньше в Корее мало кто доживал до этого возраста. Поэтому 60-летие считалось важной датой, человек, как правило, к этому времени уже имел детей и внуков, которые в день юбилея чествовали его. Отмечались и все советские праздники. А с ранней весны и до глубокой осени все разъезжались по полям.
Кстати, корейцам было очень комфортно тут. Смешение наций и национальностей, отсутствие доминирующего этноса позволяло им чувствовать себя своими, равными. И они считали себя одной из народностей Дагестана, и даже плохое знание русского будто бы сближало с автохтонными народностями. Проблемы с языком были такие же, как и у лезгинов или, скажем, аварцев. У нас дома мама, папа и бабушка говорили по-корейски. Мы, дети, все понимали, но отвечали, как правило, на русском. И многие слова, которые мы считали корейскими, оказывались просто искаженными русскими. К примеру, бабушкино «медрё» – было обычным «ведром». Думаю, родители не настаивали на изучении родного языка, считая, что это притормозит интеграцию в общество. Даже имена давали не корейские, имя моего отца Мун Ен Сон, а я уже стал Михаилом Енсоновичем. И так было почти во всех знакомых семьях, Югай, Ким, Ли, Цой – все старались по возможности не замыкать детей в рамках этноса и дать им хорошее образование. Старались даже к семейному бизнесу не привлекать, чтоб учились, а не торчали на полях. Поэтому и моему запойному увлечению книгами никто не препятствовал.
В старших классах мы с моим приятелем Женькой Мамонтовым стали активными читателями профсоюзной библиотеки ст. Махачкала СКЖД. Это была прекрасная библиотека даже по сегодняшним меркам, так она являлась головной для всего Махачкалинского отделения Северо-Кавказской железной дороги от границы с Чечней до Азербайджана.
Кроме книг, было кино. В Первухе было четыре клуба: Нефтебазы, железнодорожный им. Колышкина, Вагонного и Паровозного (Локомотивного) депо, летние киноплощадки при них и один летний кинотеатр «Спутник». По вечерам молодняк Первухи фланировал по пристанционной площади, аллеям и привокзальным улочкам. Сюда приходили встретить знакомых, пообщаться. Приблатненные пацаны говорили «пойдем на бан, сходил на бан». По фене – вокзал.
Года через три родители смогли накопить немного денег и купить собственный дом на улице Колышкина. Дом был построен в 1929 году, весь разваливался от ветхости, но это наш первый собственный дом. Кое-как подлатав его, мы прожили в нем три года. Здесь жили одни русские. Это была западная окраина Махачкалы. Через несколько улиц город заканчивался и начиналась степь до Шамхала. Слева от нашего дома улица через четыре дома заканчивалась и начинался Учхоз (Учебное хозяйство сельхозинститута). Справа улица тянулась дальше, упиралась в большой пустырь, за которым шло шоссе на Кривую балку и Караманы. Улица была широкая, потому что посреди нее протекала речушка. В районе Учхоза из земли били родники и стекали по речке в Воняй-реку. В 1963 году к нам прибежали подружки моей матери с «горки» и сказали, что продается недорого дом на соседней улице Локомотивной. И мы вновь, в последний раз, переехали в новый дом, где и прожили до отъезда в Ростов.
У меня самые светлые воспоминания о Махачкале моего детства и юности. Сердце щемит, когда вспоминаю это время. Осталось навсегда.
Редакция просит тех, кто помнит наш город прежним, у кого сохранились семейные фотоархивы, звонить по номеру: 8-988-291-59-82 или писать на электронную почту: pressa2mi@mail.ru или mk.ksana@mail.ru.
