Первое отчетливое воспоминание у меня — перевернутое. Вишу вниз головой и раскачиваюсь взад-вперед. Мне лет пять. Вместе со мной раскачивается и мир-двор, что меня окружает. Обычные для того времени двухэтажные дровяные сараи, с которых, как рассказывают, «один мальчик спрыгнул с зонтиком и не разбился», старые тополя с висящими между ними веревочными качелями, крытая беседка с металлическими перекладинами (на одной из них я и вишу) и наш дом со всеми его двумя этажами. Он стоит первым на улице с красивым названием «Улица Мира». Я даже знаю, как называется мой город.
Махачкала, вот как!
Я уже большая и счастливо избежала серьезных опасностей. Ну, например, меня однажды клевал петух. Они там во множестве ходили, в нашем дворе, и хозяйки бросали им кукурузные зерна, твердые, яркие. Мы подбирали и ели, а петухам это не нравилось, ну, они и клевались.
А до того я спаслась от няни. Нас у нее было пятеро, воющих, писающих чужих младенцев. Родители приносили нас с утра, а после работы забирали. Однажды, как рассказывает мама, я закапризничала, и она осталась со мной дома. На следующий день выяснилось, что печь (тогда, кажется, почти у всех были печи) задымила и няня со всеми своими воспитанниками угорела. После этого я долго боялась титана. Он стоял в ванной, огромный и черный, и по субботам (в банно-постирочный день) его полагалось топить деревяшками. Тогда у него внутри страшно рычало и светилось красным.
В нашем доме было полно детей, и мы, разумеется, всюду лазили, обживали дом. Самым интересным местом был чердак, где мы устроили себе штаб на манер тимуровского. Что полагается тимуровцам делать, мы толком не знали, потому большей частью пугали чердачных голубей и секретно шептались под сохнущим соседским бельем. Нас оттуда, разумеется, гоняли. Во-первых, чтоб не полезли на крышу и не попадали с нее, а во-вторых, чтобы не провалились сквозь дырявые перекрытия в чужие квартиры.
Был такой случай. Мы с мамой возились в ванной, была как раз суббота, и мы кормили титан. А папа с моей старшей сестрой Ирой полезли на чердак — расставлять тазы под прорехами в крыше, потому что в дождь нас регулярно заливало. И вот, когда мама взяла очередное поленце, над ее головой раздался треск, что-то полетело вниз, щепки какие-то, штукатурка, а сквозь потолок провалилась живая Иркина нога. Она торчала в дыре и недовольно дрыгалась.
Дыру кое-как залатали толем и подручными досками, а мы, дети, перебрались с чердака на первый этаж, где под лестницей устроили библиотеку. То есть приволокли туда книжки, кто какие мог, выстроили их на ящике и завели тетрадку, где химическим карандашом записывали, кто и какую книгу взял.
Там же мы давали представления. Все родители выходили со стульями в подъезд, предъявляли бумажки, на которых криво было написано «Билет», рассаживались, а мы показывали им спектакли. «Золушку», помню, показывали. Понятно, что это был очень усеченный вариант и сильно изуродованный (никто не хотел играть вредных старших сестер, потом за батончик гематогена из соседней аптеки уговорили сестер Жанну и Свету Семендуевых с первого этажа). Но костюмы были знатные. Золушке досталось свадебное платье моей мамы из белого шелка. Остальные дамские наряды делались просто: занавеска складывалась вдвое, по сгибу пропускалась веревка и завязывалась на талии. Получалась пышная юбка. Король щеголял в атласном халате соседки Марьи Макаровны. У нее были апельсинового цвета волосы, сын-капитан и черное пианино.
Мне без особых боев удалось заграбастать роль принца. С костюмом долго возиться не пришлось. обычная школьная белая рубашка, заправленная в черные спортивные штаны, а поверх штанов белые гольфы до колен. И всюду, где можно, банты. Вокруг шеи, над гольфами.
Зрители были в восторге. Аплодировали, умилялись, а потом разобрали разгоряченных актеров по домам — кормить ужином и укладывать спать.
Вообще-то, нам разрешалось играть во дворе дотемна. Но самый кайф был, когда случилось землетрясение. Дом, как уже упоминалось, был ненадежный (хотя стоит до сих пор), и потому несколько дней все жили во дворе. Табором. На веревки, протянутые между деревьями, повесили ковры, портьеры и все, что было в наличии. На землю положили клеенку, а сверху матрацы, и получились шатры, куда заползало все семейство. Взрослые были напуганы, за нужными вещами в квартиры поднимались с опаской, а малышня ликовала. Землетрясение упразднило режим, и можно было сколько угодно ходить в гости друг к другу в соседские шатры, а потом там же и спать остаться.
Не помню, у кого в нашем дворе появился первый черно-белый телевизор, кажется, у дяди Мухтара, главврача санчасти МВД, но помню, что ходили к ним в гости целыми семьями. Это был настоящий шедевр инженерно-технической мысли! Совсем не то, что у бабушки с дедушкой. У тех экран был малюсенький, а перед ним толстая большая линза, из-за чего все фигуры были странно искажены.
Но, помимо телевизора, было еще и кино. Иногда то, что поближе, — летняя площадка рядом с 8-й школой. Иногда — подальше. Кинотеатр «Дружба». Вот это был праздник двойной. Потому что рядом был еще и Кукольный театр. Можно было прилипнуть носом к его окнам-витринам, с выставленными в них невыносимо красивыми глазастыми куклами, зная, что впереди еще одно сказочное удовольствие — фильм «Волшебная лампа Аладдина».
Самым большим врагом для меня была улица 26 Бакинских комиссаров. На другой, «ненашей» ее стороне был магазин «Культтовары», где кроме всего прочего продавались и игрушки (литые резиновые пупсы-негритята — у них иногда глаза были нарисованы несимметрично), но перейти дорогу одна я не решалась. Этим бессовестно пользовалась моя старшая сестра. Когда ей нужно было от меня, приставалы, отделаться, она перебегала дорогу перед носом автобуса и исчезала, бросив меня ревущую на «нашей» стороне.
Но иногда она все-таки брала меня с собой, и мы либо отправлялись далеко-далеко, за 8-ю школу, аж до самого конца нашей улицы, где уже начинались виноградники, либо шли на пустырь (где сейчас кинотеатр «Россия») собирать шампиньоны и ловить в болотцах мотыля для рыбок.
Так что в принципе места были обжитые, знакомые. Но когда я, второклашка, зимним вечером возвращалась из своей 13-й школы, то совсем не помнила об этом и дрожала от ужаса. Одноклассница Оля жила с семьей в каких-то вагончиках, которые стояли там, где сейчас теологический институт. И около этих вагончиков мы с ней прощались. Оля скрывалась за своей дверью, а дальше мне приходилось топать одной.
Только я шла не сразу, а топталась немного на месте, набиралась решимости. Проложите мысленно прямую от нынешней Джума-мечети до угла Мира и 26 Бакинских комиссаров, умножьте это расстояние на количество сугробов, рвов и ухабов, добавьте туда же отсутствие фонарей, и вы все поймете.
Пространство, отделявшее от дома, от чая и бутерброда с вкусной докторской колбасой, от родной кровати с провисшей сеткой (мы с сестрой прыгали на нее с шифоньера), было огромным, темным, опасным, и никакого тебе проспекта Калинина с его фонарями и движением. Я стояла, вглядывалась в эту темень и была уверена, что по дороге меня непременно сожрут волки.
Иногда мне кажется, что так оно и случилось.
Редакция просит тех, кто помнит наш город прежним, у кого сохранились семейные фотоархивы, звонить по номеру: 8-988-291-59-82 или писать на электронную почту: pressa2mi@mail.ru или mk.ksana@mail.ru.
