Моя семья — это мама, бабушка, братья и сёстры. Отец работал заготовителем в горах. Богатырь, высокий и крупный мужчина. А мама очень мягкая, женственная и обаятельная, единственный выживший ребенок из 12 братьев и сестер. Маму мы называли “мамой” по-русски. Отца же, помешанного на традициях и адатах, на аварский манер “дада”. Так и жили в двух культурных измерениях, во время частых отлучек отца очень раскованно и легко, а когда он приезжал, в доме воцарялись сельские строгие порядки. Но нрав у домочадцев был весёлый и лёгкий, поэтому все были счастливы вместе.
Летнее утро в нашем дворе на улице 26-ти Бакинских комиссаров начиналось с жужжания, говорили по-даргински. Мы знали, это пришли племянники к тете Патимат, уселись на ее кровать, прямо под нашим окном, и начался ритуал “почитания тети”. Патимат была бездетная, но многочисленных племянников любила страстно. А они — ее. Тетя Патимат была роскошная женщина и, что называется, “сладкая сплетница”. Если вдруг приходила с подарком, мы знали, что накануне она хорошенько перемыла нам косточки и теперь таким образом искупает “вину”.
В те далекие времена кондиционеры еще не висели под каждым окном и люди, спасаясь от летней ночной духоты, спали на улице. Четыре железные кровати вытаскивали соседи из своих домов и домиков во двор в начале июня и затаскивали обратно с наступлением осени. Спать на такой кровати было привилегией и наградой. Соседи-кумыки одну комнату сдавали и жилец вечно просил бабку: «Уступи мне кровать!» Бабка была капризная и соглашалась только в обмен на анекдот, так что мы знали, если Тенгиз ночует во дворе, значит, угодил нашей Анашке с анекдотом.
У самых ворот жила Хабсат с мужем, сыном и дочерью. Когда подошло время женить сына, Хабсат в поисках невесты обошла весь наш квартал, держа в руках подарки — флакон духов «Красная Москва» и колечко-невидимку, такое тонкое, что его под лупой надо было рассматривать. Но невесту нашла-таки! Только сына она далеко от себя отпускать не хотела, даже на съемную квартиру, ей надо было контролировать ситуацию. Домишко ее был крохотный, на одну комнату, достроить не было возможности и Хабсат единственную комнату отвела сыну с невесткой, а в потолке проделала дыру, поставила на чердак две кровати и телек, и обустроила там жилье для себя и мужа. Летом железная крыша раскалялась и в этой “мансарде” был ад. Противопожарная инспекция в полном составе упала в обморок, увидев всю эту красоту. Хотели оштрафовать хозяев, так Хабсат добралась до Брежнева, писала ему бесконечные письма. Не знаю уж, был ли ответ, но инспекторы этот дом стали обходить стороной. Но раскаленная крыша – это еще полбеды. Главное – это лестница! Для нормальной человеческой лестницы в комнате не хватало места и в “мансарду” поднимались по приставной. Хабсат, бабка щуплая и шустрая, летала по ней вверх и вниз птицей! Муж ее — тоже. Но в день свадьбы Хабсатиного сына пришла тетя Патимат и решила поглядеть, как там старики наверху живут. И вот она залезает и, конечно, застревает в узком лазе со своими габаритами. Вверх не может и вниз не может. Стонет, ножки в панталонах болтаются, а во дворе вовсю идет свадьба. Пока спасали старушку — измучились, одни от усилий — стянуть или протолкнуть вверх, другие от смеха. В конце концов, кто-то рванул хорошенько, и тетя Патимат полетела вниз. Внизу предусмотрительно были набросаны шубы, одеяла и расставлены племянники.
Я когда начинаю рассказывать про нашу улицу и соседей, мне не верят, говорят: «Зуля, сочиняешь!», уж слишком яркие типажи. Но ведь не сочиняю ничуть! Вот, к примеру, Тавриз и ее сыновья. Эти мальчики, мелкие, метр с кепкой, но шустрые и дерзкие, торговали кошерным мясом, где-то на Ленина, рядом с Домом быта, отсюда и прозвище Тавриз — Мясная Почта. Улица у нас та еще была, – наркоманов хватало, рецидивистов, но если кто на нас с сестрами косо смотрел — первыми ввязывались тавризкины сыновья. Да и сама Тавриз равнодушной к делам ближних не оставалась. Помню, на нашей улице разводилась молодая пара. Все шушукались, обсуждали. А Мясная Почта пошла и буквально за руку привела жену с детьми обратно, сказав опешившему мужу: «Если нужно тебе, сам уходи!» И живет эта пара вместе по сей день. Тавриз была городская знаменитость, делала изумительные блинчики с начинкой, их “тарзанчиками” называли, и никому рецепт не открывала. Ее уже и подкупать пытались, и подглядеть на свадьбах, куда Мясную Почту приглашали специально готовить ее знаменитые блинчики — все впустую. А в день отъезда в Израиль, она сама по доброй воле этот рецепт нам пересказала. Хотя мы с сестрами готовить не любили. Родня сельская присылала нам кур. Мы принимали, благодарили и запихивали очередную курицу в морозильник, где месяцами лежали ее товарки. А потом, не умея определить, протухло мясо или нет — просто тайком выбрасывали на помойку. Беспечная безалаберная прекрасная юность у нас была, и друзья казались вечными, а беды — случайными, проходящими.
Как-то старший брат, студент мединститута принёс домой череп, из которого сделали ночник. Ребята окрестили череп Тофиком и он стал опознавательным знаком. Если череп на окне, мы дома и можно заходить. Нет на подоконнике – проходите мимо. Как-то “на Тофика” с кем-то за компанию, зашел к нам и Магомед. Зашел и сразу стал нам всем другом, даже строгой маме. Магу отчислили с факультета журналистики МГУ за какие-то там грехи. Он при встрече целовал дамам ручки, был галантен не по-махачкалински и никогда не называл имен женщин, с которыми был близок. У него было трогательное стихотворение «Женщины, которые приходят к нам ночью, женщины ,которых мы оскверняем неблагородным отношением ….» и чего-то там ещё.
Среди ночи звонок, в трубке голос Маги: «Зуля, я принесу тебе куст роз». Говорю маме: «Вот, маман, вы вечно до меня докапываетесь, а мне таки принесут букет!». Мама задумалась. Ждали долго, когда уже лопнуло всякое терпение, опять зазвонил телефон. Подхожу сонная и слышу: «Смотри в окно, ты увидишь мою унылую фигуру в сопровождении трёх милиционеров». Оказывается, Магу поймали на горячем, когда он выкорчевывал куст напротив политехнического института. Но все же вникли в ситуацию, разрешили позвонить.
Мага женился на прекрасной девушке и было приятно видеть его счастливым, хозяйственным, деловитым. Он ходил в кожаном плаще и с удовольствием рассказывал о семейной жизни, полной непривычных хлопот и суеты. Брак был, к сожалению, недолгим. И снова закружил его по городу привычный хмельной вихрь. В этом состоянии он натворил немало. Например, сорвал красный флаг и, обмотавшись им, всю ночь гулял с приблудным псом.
На втором рынке у самого входа продавались шапки .В маленьком магазинчике можно было найти любые кепочки и другие мужские головные уборы, но весь ужас состоял в том,что они уже были совсем не в моде. Я часто недоумевала, почему продавцы это в расчёт не берут. А потом я познакомилась с семьей дяди Лёни, который самолично шил эти кепи и очень успешно их сбывал. Мне довелось видеть, как он это делает. Мы с его дочкой Наташей зашли к нему на обед и пока беседовали, вошёл зевака с полусонным выражением лица. Обычно вальяжный и медлительный дядя Лёня вдруг проявил несвойственную прыть: он подскочил сзади и изо всех сил натянул на голову мужика кепку, пылившуюся на прилавке. «Носи, – сказал дядя Леня, – джигит!» Бедолага и так и эдак силился снять кепку и в результате вышел в ней в 40-градусную жару, расплатившись с продавцом-психологом.
Полное имя дяди Лёни звучало, как музыка – Ягунатан Онэ. Он был удивительный рассказчик и колоритный человек. Одесса о нём вряд ли знала, а Махачкала знала, но не удержала, упустила и его, и многих других необыкновенных людей. Холеный голубоглазый белокожий с буйной шевелюрой, в свои 70 лет он каждую ночь отправлялся к своей любимой 35-летней красавице Лидусе. Мы с Наташей, дочкой дяди Лени после ужина провожали его до ворот и потом качались на качелях, обсуждая новые книги, музыку и, разумеется, романтические увлечений наших друзей и знакомых. Ближе к полуночи возвращался дядя Леня. «Комары заели», – жаловался он и остаток ночи мы с ним пили вино, ели деликатесы и слушали его удивительные рассказы. Он читал нам стихи, и в эти минуты лицо немолодого кепочника преображалось. Он был прекрасен в эти мгновения, молю бога, чтоб услышать, что жив по-прежнему и окружён своими многочисленными внуками наш Онэ, романтик и прагматик, неутомимый в труде и в любви, безмятежно счастливый и вечно молодой!
Редакция просит тех, кто помнит наш город прежним, у кого сохранились семейные фотоархивы, звонить по номеру: 8-988-291-59-82 или писать на электронную почту: pressa2mi@mail.ru или mk.ksana@mail.ru.
