Семья наша проживала в знаменитом Гургур-ауле, по улице Фабричной, ныне Батырая. Это был тот еще район: маленькие, кучно стоящие домики частного сектора, тупики и узкие кривые проходы между домами, выводящие на соседнюю улицу, – спасение для беглеца. Словом, рай для воришек и гургур-аульской шпаны. Но в 60-70-х народ там жил дружно и мирно, удивительно мирно для такого криминогенного района. Тут по пятницам хозяйки сновали из дома в дом, угощая соседей выпечкой собственного приготовления, тут давали взаймы без оговорок и понятия не имели о разделении людей по каким-то там странным национальным признакам.
В центре нашего общего двора был вырыт настоящий колодец с холодной даже в самую страшную летнюю жару водой. Если кто приносил с базара арбуз, то его на часик спускали в колодец в ведерке, а затем поднимали – холодный, сахарный и делили на всех, кто в этот момент находился во дворе. Это был главный принцип, которого придерживались свято. Пусть по дольке, но доставалось каждому. И из всех счастливых лиц, перемазанных арбузным сладчайшим соком, самое счастливое, было у того, кто арбуз принес.
Не могу сказать точно, правда ли, так было или прошедшие годы заволокли все воспоминания розовой дымкой, укрыв неприятное или напряжное, а оставив только светлое, но я и школу свою 6-ю имени Антона Палыча Чехова и советские праздники вспоминаю с нежностью. Сейчас говорят «обязаловка, показное единодушие, фальшивый энтузиазм», а мне все видится как в фильме «А я иду, шагаю по Москве». Омытые поливалкой мостовые, всюду молодые улыбающиеся светлые лица, если и есть негодяи – так в количестве «одын штук», не больше и всюду братание и радость. Хотя маевки и в самом деле были праздником. Обычно на 2-е мая выходили. Трава в Вейнерском парке была еще сочная, июньской жарой не сожженная, густая и высокая по пояс! Вейнерским или Вейнеровским парк назывался в честь его основателя. Еще до революции сюда, в Петровск, приехала семья промышленников Вейнеров, чтоб запустить тут пивзавод. Ну и на прилегающей территории было посажено первое деревце. Как ни странно, потомки Вейнера не сбежали после 17-го года, оставались тут и продолжали варить пиво до середины 70-х. Поговаривали, что у последней наследницы фамильных вейнеровских рецептов пиво выходит не хуже прославленного немецкого. Наше пиво славилось на весь Северный Кавказ, из соседних республик приезжали, закупить его для свадеб и прочих торжеств.
Все лето мы, пацанва, проводили на пляже. Аппетит нагуливали себе зверский, а тащиться домой не хотелось. Так мы проблему решали просто, по дороге на пляж собирали пустые бутылки из-под ситро и сдавали их по 12 копеек. Шли целенаправленно туда, где выпивали «дяхорики», оттуда в пункт приема стеклотары, а потом уже на пляж, где тратили деньги на чебуреки за 16 копеек или пирожки с ливером за 4. Запах этих жарящихся чебуреков сводил с ума еще на подступах к пляжу. Море было не в пример чище, чем сейчас, да и песок тоже. Каждое утро женщины-уборщицы совершали обход территории и каждую бумажку преследовали, как врага, настигая и накалывая ее на металлический штырь, а затем бросая в ведерко.
Как-то в середине 60-х на нашу улицу въехал старенький «Москвич». Из него вышли мужчина и женщина. Мужчина был в светлом костюме и светлых же штиблетах из парусины, при галстуке и в фетровой шляпе. Женщина была одета со сдержанной элегантностью. В общем, они оба вполне укладывались в обывательские представления о том, как должны выглядеть представители государства. Их тут же окружили любопытствующие, и мужчина объявил, что уполномочен заниматься погашением знаменитых Сталинских займов. Тогда практически в каждом доме лежали пачки облигаций, и надежды, что когда-нибудь их обменяют на живые деньги, ни у кого уже не осталось. Так что все кинулись по домам и через минуту опять столпились возле машины, держа в руках пожелтевшие бумаги. Мужчина достал длинный список и стал сверять номера, в поисках выигрышных билетов. Счастливчики уходили домой, унося выигрыш и номинальную стоимость займа. Слух быстро пошел гулять и по другим улицам, народу прибывало, и всех беспокоило только одно – хватит ли денег у этих ангелов небесных, чтоб расплатиться со всеми. Хватило! Парочка набила полный чемоданчик облигациями и уехала, а народ пошел по домам, светясь от счастья и прикидывая, на что потратить свалившиеся с неба деньги. А через несколько дней в центральной прессе был опубликован полный список выигрышных номеров и тогда вот народ схватился за головы, потому что их просто облапошили, заплатив раз в десять меньше.
Были в городе заведения, пользовавшиеся дурной репутацией. Во-первых, знаменитая, еще дореволюционная, кажется, баня на Малыгина. Жаль, что ее снесли, двухэтажное здание было красивое, торжественное, будто в нем и не баня даже, с шайками, мочалками и скользкими голыми людьми, погруженными в густой, жемчужного цвета пар, а гимназия или музей. Так вот, поговаривали, что на втором этаже, где находились одно- и двухместные номера с ванной и душем для состоятельных граждан, происходят всяческие безобразия и половая распущенность в виде содомии. На тех, кто спускался с этого второго этажа, смотрели с подозрением и опаской.
Ну, а вообще город жил своей обычной жизнью, и молодежь по вечерам выгуливала обновки возле общежитий для работниц фабрики имени Третьего интернационала или, как говорили городские, «Трех националов». Общаги эти, по слухам, строили пленные немцы. Понятия не имели эти гансы и фридрихи, какие страсти будут кипеть в выстроенных ими двухэтажных барачного типа домах, какие драмы разыгрываться! Над районом висело багровое облако, сотканное из ревности, робкого обожания, интриг, влюбленности, слез, надежд и редкого, но сладостного взаимного признания. Иногда дело заканчивалось свадьбой, чаще дракой, и соперники чистили друг другу морды в темных закоулках. Что характерно, «коварную изменщицу» в свои мужские разборки парни не только не втягивали, но часто даже и не посвящали. Считалось хорошим тоном выяснять, кто уйдет, а кто останется честно и «по-мущински». В бою. Что совсем не мешало городским ловеласам, не без цинизма, называть «трехнациональные» общаги «инкубатором». Молодые блондинки, приехавшие в Махачкалу из небольших городков Центральной России и не избалованные таким жарким мужским интересом, были легкой добычей.
Я хорошо помню землетрясение 1970-го. Этой летней ночью мы с друзьями как раз вышли из кинотеатра «Комсомолец». Вдруг все фонари погасли. И в кромешной темноте прямо из земли раздался гул. Мы окаменели! Затем земля задрожала, нас повело в одну сторону, потом в другую, мир покачнулся. Из своих домов выскакивали полуодетые напуганные люди с плачущими детьми, весь сквер вдоль улицы Ленина был заполнен народом. Кто-то заголосил о конце света, и эти слова тут же подхватили, то там, то тут раздавались слова молитвы. В общем, паника! И тут же новый толчок, правда, менее мощный. Утра все дожидались в сквере, домой никто не рискнул возвращаться. А наутро поползли слухи, что недалеко от Махачкалы земля разверзлась и туда полностью провалилась кошара вместе с пастухом и овцами.
Там, где сейчас раскинулся Анжи-базар, во времена моего детства была барахолка, где можно было купить абсолютно все. Если чего-то не обнаруживалось на прилавках, надо было искать у барыги. Это была особая каста. Ушлые, с наметанным глазом, вычисляющие на раз обэхээсников, барыги свой товар при себе не держали. Углядев клиента, наблюдали за ним, оценивали, а затем кивком подзывали подельницу. На том же рынке, прикупив нужного, можно было нанять амбала, который дотащил бы покупки до дома. Я помню одного еврея амбала, неимоверной силищи, «может заменить полуторку», так о нем говорили. Так же поговаривали, что до революции вся улица Малыгина принадлежала его отцу. Ему было лет сорок, высокий и очень сутулый, видимо, уже по привычке горбился, будто память обо всех шифоньерах, буфетах, кулях и кроватях, что он перетаскал на своей спине, пригибала его к земле все ниже и ниже. На деревянный короб, что был за его спиной, несколько человек водружали груз, крепили его веревками и отходили. А амбал замирал на секунду, видимо, соотнося себя с этой заплечной тяжестью, а потом трогался в путь. Иногда я шел за ним, думая, что вот эту громаду он уж точно не донесет. Но он без остановок, передышек и перекуров упрямо шагал в своей засаленной ветхой одежде, и во всей его фигуре и нечеловеческом упорстве и покорности было что-то такое, от чего комок подкатывал к горлу. Это был тихий титан. Не знаю, что с ним сталось. Возможно, так же тихо и покорно он покинул этот мир, сбросив, наконец, тяжесть за плечами. А может быть, и не сбросил. Может быть, так сгорбившись, и ушел в свой рай (а куда же еще?) с деревянным коробом за спиной.
Редакция просит тех, кто помнит наш город прежним, у кого сохранились семейные фотоархивы, звонить по номеру: 8-988-291-59-82 или писать на электронную почту: pressa2mi@mail.ru или mk.ksana@mail.ru.
