(к 155-летию со дня рождения Народного поэта Дагестана, Гомера ХХ века Сулеймана Стальского)
Почему Расул Гамзатов называл Сулеймана Стальского «эпиграфом дагестанской поэзии», в чем новаторство гениального лезгинского поэта и почему попытка «олитературить» язык классиков ведет к обезличиванию языка?
Мы продолжаем беседу (начатую в «МИ» №29 от 19.07.2024 г. – Прим. авт.) с Фейзудином Нагиевым – народным поэтом Дагестана, профессором, доктором филологических наук, заслуженным работником культуры РД, который многие годы углубленно занимается творчеством Сулеймана Стальского и знает практически все о настоящем поэтическом наследии Сулеймана Стальского.
ЕСТЬ ЛИ СМЫСЛ…
– Сейчас, по прошествии стольких лет, есть ли смысл делать новые переводы стихотворений Стальского? Ведь по сути – это новое прочтение, новый анализ.
– Многие, к сожалению, именно так и ставят вопрос: есть ли смысл? В мировой практике новые открытия в поэзии – это сенсация. Сергей Бонди занимался текстологией стихов Пушкина и сделал ряд открытий относительно прочтения трудных слов и авторской пунктуации. Допустим, в первоисточнике запятая, а в изданной книге – точка. А мы с вами сейчас говорим о целом поэтическом наследии, о смыслах, которые автор вкладывал в свои произведения – о воле автора.
Есть разные нюансы, и они не соблюдены при переводе текстов Сулеймана, включая «синтаксис мышления» (термин наш), который, кстати, глубоко национален. Поэтому полностью адекватный практически невозможен. Особенно трудно переводить поэтов прошлого, ибо их язык изобилует афоризмами, идиомами, поговорками… Многое зависит от точности и полноты подстрочника и мастерства переводчика, который должен решить, что важнее в том или ином стихотворении, что можно оставить, а чем пожертвовать. Как мы упоминали выше, переводя Стальского, Капиев считал важнее сохранить формы стихов, которые он ошибочно называл «рубаями» (у Сулеймана преимущественно – форма «герайлы»). Другие переводчики воспринимали и переводили Стальского как ашуга.
– Почему тогда Сулеймана Стальского некоторые называют ашугом?
– Ашугская поэзия от художественной поэзии отличается по многим параметрам: легковесностью, домашними заготовками-импровизациями, простотой формы, большей напевностью и т.д. Ведь и в русской поэтической культуре есть поэты и поэты-песенники.
Ни в одном стихотворении Сулейман не называет себя ашугом (все стихи заканчиваются нисбой Сулеймана с добавлением слова «поэт»).
Слово «ашуг» закрепился за поэтом с высказывания М. Горького, который под впечатлением устного сочинения Стальским своих стихов и напевным их чтением назвал Сулеймана ашугом и Гомером ХХ века.
Ни Г. Гаджибеков, ни Э.Капиев, ни другие, знавшие его близко, ашугом его не называли. Стальский долго обдумывал стихи, многократно повторяя их в уме, что свойственно поэтам.
А напевная манера чтения стихов помогала ему удерживать в памяти массу стихотворений: своих и других авторов.
Сулейман Стальский очень глубокий поэт в самом подлинном значении этого названия. Не зря Расул Гамзатов называл Сулеймана «эпиграфом дагестанской поэзии» и гордился, что он родился в прославленном Сулейманом Дагестане. Да, Сулейман доподлинно является фундаментом дагестанской советской поэзии, ее предтечей.
Вторая проблема – проблема сохранения языка классиков. Из-за отсутствия полноценного орфографического словаря лезгинского языка, основанного на кюринском диалекте, принятого за литературную норму, процесс складывания литературного языка затормаживается. Последний по времени издания орфографический словарь небольшого объема профессора Р. И. Гайдарова (2001 г.), к сожалению, оказался ориентированным на диалект собственного селения Кири. Словарь, безусловно, нуждается в корректировке и дополнении.
Некоторые лингвисты договорились до того, что предлагают «олитературить» язык классиков. Стараниями подобных специалистов, отдельных составителей и издателей, редакторов и корректоров, превратно представлявших пути сохранения чистоты родного языка, мы идем к тому, что язык произведений поэтов прошлого Саида Кочхурского, Етима Эмина, Сулеймана Стальского звучит одинаково. То есть из языка классиков исчезли богатство лексики, индивидуальные особенности словоупотребления, колорит звучания. Все это отразилось и на формировании, становлении и развитии лезгинского литературного языка. Представьте себе ситуацию, если бы редактору какого-либо русского издания пришла в голову мысль изменить язык Ломоносова, Тредиаковского, Сумарокова, Державина, Пушкина… А в лезгинском языке это возможно.
– Прошло немало времени. Насколько это возможно – воссоздать подлинную поэзию Сулеймана Стальского? Кто сможет показать нам настоящего поэта?
– Есть такая наука «текстология», занимающаяся пониманием, восстановлением и изданием текстов. Опираясь на текстологические методы восстановления испорченного текста, на философскую герменевтику (искусство понимания и толкования текста) можно максимально близко подходить к авторскому тексту, к воле автора. Являясь профессиональным текстологом и теоретиком литературы (докторскую диссертацию по этой весьма редкой дисциплине – «Теория литературы. Текстология» я защищал в Москве), у меня есть свои авторские методы восстановление текстов.
Многие годы я работал в архивах, переписывал стихотворения Стальского из тетрадей переписчиков. Подвергал анализу язык разных переписчиков в сравнении с языком Сулеймана. Благо, я носитель того же диалекта, что и Сулейман. К тому же, являясь автором более двух десятков поэтических книг, кое-что понимаю в поэзии. Я достаточно глубоко изучил язык и поэтику Сулеймана, художественные элементы его сатиры, творческую биографию, его морально-нравственные и этические принципы. И поэтому могу увидеть «чужую» руку в сочинениях поэта.
ПОЭЗИЯ – БОЖЕСТВЕННЫЙ ДАР
– Вы упомянули о том, что он наизусть знал восточную поэзию. Его поэзия вдохновлена произведениями тех восточных поэтов, чьи труды он знал наизусть, или же Стальский – самородок?
– Конечно, Сулейман знал тысячи строк из восточных, да и лезгинских поэтов. Здесь, наверное, будет уместно рассуждать таким образом: не всякий, кто читал классиков литературы, становился поэтом. Приведу высказывание моего преподавателя, известного литературного критика Владимира Ивановича Гусева. В ходе своей лекции однажды он произнес такую фразу: «Я читал тысячи книг, я знаю из чего состоит поэзия, я критикую, но я не умею слагать хорошие стихи. А вот он – Ариф (указал на азербайджанского поэта татского происхождения, сидевшего в первом ряду слушателей) этих книг не знает, зато пишет хорошие стихи». Скорее всего поэзия – божественный дар. И Сулейман Стальский – настоящий самородок самой высокой, самой чистой пробы.
– В поэзии ведь речь идет о мышлении, складе ума и уровне владения своим языком…
– Для того, чтобы поэт состоялся, даже к кому прикоснулся перст божий, кроме глубокого знания языка и эрудиции, нужны также и другие условия для его становления, как: жизненный опыт – для понимания жизни, правильных ориентиров и для накопления мудрости, страдания – для доброты и милосердия, внешние противодействия – для закалки духа.
Не овладев всем богатством языка вглубь и вширь, хорошим поэтом вряд ли станешь, ибо в основе поэзии лежит язык. Второе – это нестандартное мышление, умение мыслить образами, способность к импровизации. Стихи не пишутся по заказу. Сулейман Стальский очень не любил заказные стихи. Но, если объект заказа трогал его душу, то он с удовольствием работал над стихом. Например, когда ему рассказали о поэзии Пушкина, о его трагической смерти на дуэли, то Сулеймана очень заинтересовала личность великого русского поэта. Сулейман посвятил Пушкину прекрасные душевные строки.
Поэты пишут словно по наитию, будто ангелы шепчут на ухо… Можно написать рифмованный текст, но зачастую это не стихи. Да вообще не рифма главное в стихе, главное – душа. Если стихи не задевают душу, значит, они без души. В поэзии Сулеймана есть душа поэта, его эмоции и переживания, емкость и мудрость его поэтического слова и музыка стиха. Эти достоинства сулеймановского стиха проступают даже сквозь неудачные переводы.
Хотя Сулейман и честит Кюре, Дагестан, Кавказ крепкими эпитетами, в них чувствуется сыновья любовь и искренние переживания за судьбу родины.
Перефразируя слова одного из первых сулеймановедов А.Г. Агаева, сравнившего поэзию Сулеймана Стальского с айсбергом, можно сказать, что самая весомая и значительная его часть айсберга пока еще сокрыта от понимания не только от широкого круга читателей, а также критиков и исследователей.
– В чем вы видите новаторство Сулеймана Стальского?
– Будучи, так сказать, неграмотным, для политической сатиры Сулейман Стальский придумал форму передачи своей мысли не напрямую в лоб, а опосредованно, обиняком. Конечно, до него существовал эзоповский язык. Но он взял для себя формулой народную поговорку: «стучи топором по дереву, дабы лес услышал». Подобную форму передачи сатиры А.Ф. Назаревич называл политическим апологом. Это новаторство не только в дагестанской и северокавказской поэзии, но и в российской.
Как объяснить то, что, не зная многих литературных приемов, Сулейман тем не менее применял их в своей поэзии? Так, чтобы избавиться от монотонности чтения ломал последнюю строку и переносил ее на следующую. Этот прием называется анжамбеман в мировой литературе. А ведь он не знал о существовании таких приемов. Также использовал приводящий к лаконизму прием элипсиса, то есть максимально упрощал строку путем сокращения ее главных членов. И это его новаторство также не только в лезгинской поэзии. Сулейман обогатил лексику лезгинского языка. Его строка гибкая, он искусно играет словами, словно жонглируя ими. Сулейман показал, как правильно применять заимствования в родной речи. Для этого нужно огранить их, подчинив своей фонетике. Вот как Сулейман использовал русизмы в своей поэзии, меняя их звучание: печка – пич, газета – газит, ящик – ищикI, завод – завуд, стакан – истикIан, пальто – палту, бутылка – путулка, аэроплан – айрупалан… Хотя наши языковеды строго указывают, что заимствования из других языков нужно писать так, как они звучат в их родной речи. Но все мировые языки подчиняют заимствования своей фонетике! К примеру, и в русском языке заимствования приспособлены к русской фонетике. Язык развивают поэты и писатели, но редакторы, равно как и идеологические цензоры сулеймановского времени, втискивают поэзию в тесные рамки своих представлений о языке.
– Обласканный властью поэт… Неужели он не пользовался всеми благами своей известности?
– Стальский с большим воодушевлением воспринял революцию и возлагал надежды на новую власть. Но со временем увидел: кто был богат, они и при советской власти живут хорошо. Нам обещали землю, свободу, но почему жизнь наша не меняется? Почему я и мои соседи живем так же в бедности, как и раньше.
Живший очень скромно своим трудом, видевший тяжкий батраческий труд Сулейман не мог быть против советской власти. Он был против некоторых методов ее строительства, против новых «мурсалханов», свысока относящихся к нуждам простого человека.
После 1934 года, как Народному поэту, как автору многочисленных публикаций, ему платили высокие гонорары. Но, привыкший к скромной жизни, Сулейман жил на одну пенсию, его семья одевалась и кормилась так же бедно, как его сельчане. А гонорары перечислялись в детские дома и куда-то еще. Вряд ли этот вопрос кто-то изучал.
Подаренной С. Орджоникидзе машиной пользовалось руководство района. Только когда ему требовалось куда-то выехать по заданию руководства, тогда он и пользовался машиной. Правительство Дагестана помогло построить дом, чтобы всенародно известный поэт мог прилично принимать гостей. Ни он, ни его сыновья не имели квартиры в городах. Сыновья не занимали больших постов (двое из них погибли на полях сражений в годы Великой Отечественной войны). Названный его именем Пединститут (ныне ДГУ), после его смерти стал имени Ленина. Даже проспекта нет, названного в честь Стальского. Спасибо Главе Дагестана С.А. Меликову, наконец-то появился городской парк, названный в его честь.
Лариса ДИБИРОВА