Продолжение. Начало в предыдущих номерах.
Когда началась Первая мировая война, чохцу перевалило за 60 лет. Однако он был полон сил и энергии. Старый воин отстучал в Стамбул телеграмму с просьбой отправить его в действующую армию. Ответ пришел быстро. Мухаммед-Фазила назначили командиром кавалерийского корпуса.
23 февраля 1916 г. в кровопролитном сражении против англичан у Кутиб-Эмаре он был смертельно ранен. День похорон дагестанца стал в Багдаде днем национального траура. В последний путь его провожали тысячи людей, в том числе государственные и политические деятели Турции самого высокого ранга.
Вскоре из Стамбула пришла срочная телеграмма, извещающая о том, что султанским указом Мухаммед-Фазил-паше Дагестанлы посмертно присваивается воинское звание маршала Турции.
Как пишет профессор А.А. Магомедов в книге «Дагестан и дагестанцы в мире», чохцу не было равных в джигитовке, владении оружием и отваге. Он был высок ростом, широкоплеч, носил длинную бороду и внешним видом подтверждал свою героическую натуру.
Его сын Гази-Магомед Дагестани также отличился на военной службе и впоследствии в чине генерала был назначен заместителем главнокомандующего иракской армии.
Как известно, счастье скоротечно. Пошли слухи, что дагестанец с мятежниками хочет отделить Ирак от Турции. Что могло быть страшнее такой измены? Верховный суд вынес вердикт: смертная казнь!
Но здесь вышла заковырка. Приговор не был приведен в исполнение, так как в освобождении Гази-Магомеда приняли участие английская королева Елизавета, президент США Дуайт Эйзенхауэр и премьер-министр Индии Джавахарлал Неру. В 1961 г. генерала освободили из-под стражи, и он переселился в Лондон.
После распада СССР в 1991 г. все запреты, существовавшие раньше, разлетелись в пух и прах. Началась переоценка ценностей, люди стали понимать сущность так называемого «буржуазного плюрализма». Сперва робко, а затем во весь голос заговорили о миллионах, томившихся и умерших в ГУЛАГах, покинувших не по своей воле Родину и нашедших убежище во все концах земного шара советских людей…
В 1998 г. снимался многосерийный дагестанский фильм «Семья». В связи с этим дагестанское телевидение командировало в Турцию своего главного режиссера Юсупбека Шахназарова и профессора ДГПУ Закари Нахибашева в качестве научного консультанта. Они посетили ряд населенных пунктов, в том числе г. Ялова, где в основном сосредоточены переселенцы из Дагестана. В частности, они искали Магомеда Шахназарова, один из сыновей которого стал офицером турецкой армии. Искали и по линии Нахибашевых. Им повезло во втором случае. Нашли праправнука маршала Турции Фазил-паши Дагестанлы Палада. Это был преуспевающий бизнесмен, он владел несколькими предприятиями и лучшими домами в Ялове. В доме, где проживал Палад, имелся великолепный фруктовый сад с фонтаном, в комнатах, кроме богатой обстановки, картины, в том числе, конечно, портрет маршала с его семьей.
Вечер прошел в приятной беседе о генерале Гази Дагестани, в воспоминаниях о далеком и не очень далеком прошлом. Гости в разговоре с хозяином уловили некоторый оттенок грусти. «Если бы жизнь сложилась иначе, наверное, Мухаммед-Фазил и в России достиг бы самых высоких воинских званий», – сказал Палад. С ним нельзя было не согласиться.
В истории нет сослагательного наклонения: если бы, да кабы… Как случилось, так случилось, лишь бы люди не теряли свое достоинство…
ОН НАПИСАЛ КНИГУ О ШАМИЛЕ
«Я катиб («писатель») Гаджи-Али, сын Абдул-Малика-Эфенди, житель селения Чох, из племени Нахибаши, общества Андалал Дагестанской области», – так начинает свое повествование автор книги «Сказание очевидца о Шамиле».
В небольшом вступлении к своему труду автор рассказывает читателю, что он родился в 1817 г., 8 лет учился Корану. После этого 18 лет занимался изучением арабских наук, среди которых толкование Корана, история войн, проведенных пророком Мухаммедом, о единстве Божьем, благочестии, газавате, стихосложении, астрономии и др. Какое-то время под руководством египетского инженера Гаджи-Юсуфа Гаджи-Али штудировал математику и архитектуру. Образованный чохец желал поступить на русскую службу. Его отец Абдул-Малик находился при графе Паскевиче в качестве переводчика. Но судьбе было угодно, чтобы он очутился в лагере Шамиля. Это случилось не на добровольной основе. Когда имам находился в Чохе, то кое-кто из жителей донес о том, что Малик-Эфенди служит русскому царю. По этому поводу Шамиль велел арестовать последнего и заключить в тюрьму.
«Если ты желаешь остаться в живых, – сказал ему имам, – то призови к себе детей своих…» Когда дети явились, то Абдул-Малик-Эфенди был освобожден из-под стражи, а будущего автора книги «Сказание очевидца о Шамиле» имам оставил при себе в качестве, скажем так, аманата.
«По прошествии семи лет… Шамиль стал ко мне доверчив, – сообщает Гаджи-Али, – и поручил заведовать во всех 32-х наибствах постройками укреплений и другими работами. Я был инженером Шамиля, начальником стражи… Иногда исполнял должность казначея и мирзы при нем».
Гаджи-Али мы застаем в Гунибе и в августовские дни 1859 г… К его исповеди необходимо отнестись с некоторой осторожностью. И не только потому, что книга носит печать субъективизма. Автор нередко выражает не только несогласие с некоторыми действиями и поступками Шамиля, но говорит и о своих антипатиях к нему. Кроме того, как мне кажется, в событиях в Гунибе он преувеличивает свою роль. На такую мысль меня наталкивает то, что в других источниках имя чохца мало где фигурирует. В то же время активное участие Гаджи-Али в обороне и укреплении последней цитадели имама никто не сможет оспорить. Здесь он много сделал вместе со своим родственником наибом Закари Нахибашевым.
«Шамиль позвал меня и приказал заключить мир с русскими и просить пощады, – пишет Гаджи-Али Нахибашев о событиях второй половины дня 25 августа 1859 г., – я вышел из селения с Юнусом Чиркеевским. Некоторые мюриды стреляли по русским, я приказал им остановиться… На пути мы встретили полковника Лазарева, который указал нам дорогу к Главнокомандующему. Князь Барятинский встретил нас очень ласково…»
Парламентеры вернулись в Гуниб и передали имаму, что командующий сам желает встретиться с ним и что никакой измены не будет.
Выполнив возложенную на него миссию, Гаджи-Али срочно вернулся в Гуниб, чтобы заняться собственной семьей – супругой Хуршид и детьми, которых застал разутыми, раздетыми и плачущими. Жена стала упрекать его: «Ты столько лет прослужил имаму, а что за это получил? Как и чем он тебя отблагодарил?» И все в таком духе.
Женщина была по-своему права: Гаджи-Али лишился домашнего имущества, оружия, лошадей, часов, 140 книг на сумму 2250 рублей. Было от чего хвататься за голову. В ночь с 25 на 26 августа 1859 г. Гаджи-Али с женою и детьми по крутой тропе спустился в аул Хиндах, чтобы начать новую жизнь.
Сын Гаджи-Али Магомед-Шариф Маликов из рода Нахибашевых в молодости служил офицером в конвое Александра II. Затем стал наибом в Нагорном Дагестане, в частности, в Карате, Анди и Ботлихе.
Магомед-Шариф почему-то пистолет Смит-Вессон с длинным дулом, шашку и кинжал носил с левой стороны, в то время как другие, скажем, револьвер укрепляли на поясе и за спиною. Он имел большой рост, широкие плечи, нос с горбинкой и длинные усы. За участие в боях и поимке разбойников получил четыре награды, в том числе и Георгиевский крест. Был он скор в решениях, потому не всегда справедлив.
Маликов дослужился до чина подполковника. В 1909 г. он заболел и поехал на лечение в Батуми, где и скончался. Тело в оцинкованном гробу доставили в Чох, где он и похоронен.
Один из внуков автора «Сказания очевидца о Шамиле», носивший имя деда – Гаджи-Али, окончил кадетский корпус во Владикавказе и служил офицером в одной из воинских частей. Когда произошла революция, он вместе с братом Давудилавом, также офицером, очутился в Турции и в 1918 г. вместе с турецкими аскерами вернулся на родину. Через короткое время турки ушли, а братья остались в Дагестане. Здесь Гаджи-Али привлекли на службу, и он себя так проявил, что очень скоро сделался начальником милиции Темир-Хан-Шуры.
Но так же очень скоро в осеннюю ночь 1918 г. его дом был окружен сотрудниками ЧК.
– Ты должен пойти с нами! – сказали ему.
– Раз должен, пойду, – не задумываясь, согласился чохец и, отправив плачущую жену Хуршид в другую комнату, попросил: – С вашего позволения, загляну в туалет?
Ему позволили, он взял кувшин с водой и, как говорят, был таков.
Днем прятался в кукурузе, лесах, балках, пещерах, а ночью шел, чтобы на третий или четвертый день добраться до Гоцатля, где жили родственники. Туда же самостоятельно прибыл брат Давудилав. Их на сеновале прятал красный партизан Али-Галбац. Подкрепив себя пищей и переодевшись в лохмотья, чтобы на случай неожиданной встречи не привлекать внимание посторонних, братья так же ночью покинули Гоцатль.
Вернулись в Чох. До рассвета оставалось немного времени, когда их мать Аминат услышала шепот:
– Бабу…
Женщина была ошеломлена столь неожиданным появлением сыновей, которые в двух словах объяснили, почему и как бежали из Темир-Хан-Шуры.
– Нам нельзя задерживаться, – объявили они, – следует как можно скорее исчезнуть.
Аминат, не мешкая, принялась за дело, хотя сердце сжималось от боли и слезы лились ручьем из глаз. Накормила детей, испекла лепешки на дорогу, и вместе со знакомым красным партизаном благословила их в дорогу.
Она, конечно, не подозревала, что видит своих ненаглядных Гаджи-Али и Давудилава последний раз. Первый раз в жизни братья совершили кражу. Забрали у местного богача лошадей, пасшихся на окраине Чоха. Но замечу, что когда хозяин узнал, куда делись его лошади, то сказал: «Все равно их отобрала бы новая власть, а так будет халал».
Братья сторонними тропами перебрались на один из перевалов Кавказского хребта и спустились в Грузию. После прощания с матерью прошел месяц, и незнакомый человек доставил Аминат письмо, в котором говорилось, что сыновья достигли первоначальной цели, выгодно продали оружие, а завтра собираются на судне отплыть в Турцию.
Через 45 лет, в 1967 г., их сестра Патимат Маликова посетила Стамбул. Ее горячо встретили братья. Гаджи-Али был женат на аварке Хадижат, а Давудилав – на крымской татарке Сахибе. Невзирая на многочисленность семьи, они жили зажиточно – без нужды, имея все необходимое.
Прощание было тяжелым. Домой Патимат возвратилась одна, а ее близким дорога на родину все еще была заказана.
Продолжение следует.
