На днях в редакции "Махачкалинских известий” состоялась интересная беседа между начальником Юридического управления Администрации города Махачкалы Фикретом Раджабовым и публицистом Маратом Иордановым. Поскольку в разговоре затрагиваются многие злободневные вопросы, небезынтересные нашим читателям, предлагаем вашему вниманию содержание состоявшейся беседы.
Ф. Раджабов: — Как Вы считаете, почему возник новый российский федерализм, и каково было его влияние на политическую ситуацию в Дагестане?
М. Иорданов: — Возникновение нового российского федерализма было обусловлено как объективными, так и субъективными факторами. К объективным факторам, в частности, относится политическое обстоятельство, ставшее уже достоянием истории, когда РСФСР по формальному определению и административному устройству уже стала федеративным государственным образованием в составе СССР. Если хотите, его ядром.
Советский Союз также представлял собой формально этнофедеральную структуру, прикрывающую чрезмерную централизацию. Он состоял из союзных республик, в состав которых входили различные, хотя и юридически аморфные, национально-государственные образования в форме автономных республик, автономных областей и национальных округов. Структура власти в государстве была строго иерархической.
К числу субъективных факторов относится амбициозное желание Ельцина во что бы то ни стало использовать политико-правовой статус и значимость РСФСР как государствообразующего субъекта с целью вытеснения с «властного олимпа» Горбачева, в значительной мере политически ослабленного после августовского путча 1991года. Об этом красноречиво свидетельствует следующий факт: 25 ноября 1991года в Ново-Огарёве, в правительственной резиденции президента СССР, состоялось заседание Госсовета, на котором Горбачев предложил парафировать Союзный договор по политико- правовому формированию конфедеративного демократического государства ССГ — Союза Суверенных Государств. Несмотря на то, что ранее о парафировании Союзного договора именно в таком формате между всеми лидерами союзных республик, за исключением Прибалтики, была достигнута принципиальная договорённость, Ельцин решил использовать момент и, перебив Горбачева, делавшего доклад, заявил, что речь может идти не о союзном конфедеративном государстве, а о конфедерации суверенных государств. Ельцин оказался непреклонным в своих позициях, парафирование союзного договора, после которого намечалась его ратификация парламентами союзных республик, таким образом, было сорвано, а затем состоялось известное Беловежское соглашение, келейно заключенное между главами России, Украины и Беларуси.
Действительно, и в последующем ельцинское политическое руководство России, подвергнутое сильнейшему влиянию олигархического капитала, а также «политически торпедируемое» войной в Чечне, принимало юридически необоснованные и экономически необеспеченные решения в различных областях, пытаясь этим «подпирать» шатающуюся власть. В тот период и в Дагестане происходило нечто аналогичное, но только в меньших масштабах. Госсовет республики смотрел на Москву, а точнее, на зыбкую фигуру Ельцина, и порой не знал, какие конкретно принимать решения и как их реализовать. Наглядно растерянность республиканских властей проявилась весной 1998 года, когда толпа митингующих примерно из 250-300 человек во главе с братьями Хачилаевыми без сопротивления захватила правительственную резиденцию в Махачкале, а также осенью следующего года, когда из Чечни в Дагестан вторглись экстремисты, международные террористы и боевики. В обоих случаях твердая и последовательная позиция руководства столицы Дагестана сыграла решающую роль в деле сохранения мира и стабильности в горном крае.
Влияние нового российского федерализма на ситуацию в Дагестане проявилось не сразу. При существующем режиме личной власти Магомедали Магомедова добиться здесь ощутимых перемен было не так-то просто. Необходимо было менять политическое руководство и начинать новую административную реформу с элементами жесткой чистки рядов начисто коррумпированных чиновников и зарвавшейся бюрократии.Однако уже тогда в 1999-2000 гг. (время прихода Путина-политика во власть) подумать об этом и, что самое важное, приступить к реализации такой политики на фоне начала второй чеченской кампании и внутрироссийских неурядиц не было никакой возможности. Фактически Владимир Путин — бывший разведчик, имевший к тому же опыт административной работы в мэрии Санкт-Петербурга, пришел к руководству государством в период, когда «верхи уже не могли управлять, а низы не хотели жить по-старому». Иными словами, разлом федеративного устройства страны, в которой царили хаос и политическая чехарда, продолжался.
Профессор Ричард Саква из университета Кент (Великобритания) образно называет это состояние Российской государственности «сегментным федерализмом» . Такой федерализм, по определению, неминуемо привел бы к развалу страны, окончательному разрушению и распаду федеративного Российского государства на множество «княжеств» и национальных государственных образований. Допустить это – значило бы навсегда изменить геополитическую карту мира, по которой означало вернуться на исходные позиции, а также войти в фазу кровавых и затяжных войн по всему периметру границы. Однако такое положение дел не устраивало новое политическое руководство. И чтобы вернуть Россию «на круги своя», необходимо было пересмотреть не только внутреннюю, но и внешнюю политику, создать и реализовать новую концепцию российского федерализма. Это и было, в общем-то, успешно выполнено Владимиром Путиным – человеком, безусловно, сильным и державным.
При нем власть стала активизироваться, принимая и претворяя в жизнь адекватные решения. Ситуация в Дагестане также стала меняться в лучшую сторону, хотя реальные плоды нового российского федерализма республика ощутила лишь к началу 2006 года. К тому времени постоянный мониторинг общественно-политической ситуации и другие мероприятия (эскорт генералов ФСБ в Дагестан, анализ положения дел на самом узловом – важном, сложном, потому и опасном участке Кавказской России) с целью прощупывания политического пульса, определения ясной картины, настроений высокопоставленных политиков и местных олигархов немного оттеснили на обочину общественно-политической жизни кланы республики. Важным результатом такой разумной политики федерального центра стало то, что в республике экстремисты потерпели политическое и военное поражение, а общественная жизнь получила новый импульс в связи с уходом в историю одиозного Госсовета и избранием Президента Дагестана.
Итак, новый российский федерализм (как ельцинского, так и путинского образцов) основан на унаследованной из советского прошлого государственной структуре, базирующейся на двух диаметрально противоположных принципах. С одной стороны, это ленинский принцип национального самоопределения, дающий возможность этническим группам на административную автономию, с другой — жесткая советская система, основанная на принципе демократического централизма. Здесь также уместно было бы отметить, что при возникновении конфликта двух принципов, последний принцип всегда брал верх. Институты российского федерализма в том виде, в каком они наблюдаются в настоящее время (рубеж 2006-2007 годов), установились, преодолевая различные препятствия, возникавшие как в центре, так и на местах. Таким образом, принципы российского федерализма в процессе их практической реализации прошли испытания на прочность не только в федеральном центре, но и на уровне такого сложного во всех отношениях субъекта Федерации, как Дагестан.
Что касается проблем реформирования современного российского федерализма, то сейчас предлагаются различные модели развития российского общества, включая предложения по укрупнению регионов. По мнению как отечественных, так и зарубежных экспертов, такое укрупнение неприемлемо для большинства национальных республик России, в том числе и для Дагестана.
В республиках Северного Кавказа этот процесс будет неизбежно осложнен влиянием национального и исторического самосознания проживающих здесь народов, негативно воспринимающих любые притязания на свои территории. Процесс объединения национальных республик, на наш взгляд, может не улучшить, а ухудшить обстановку в регионе. Процессы реформирования российского государственного устройства и укрупнения регионов являются довольно сложными и требуют разработки комплексной стратегии решения данной проблемы с обязательным учетом этнического фактора в выстраивании федеративных отношений. Хотя следует отметить, что федералистские тенденции в современном мире сильны не только внутри отдельных государств, но и получают все большее распространение в межгосударственных отношениях (например, Евросоюз, Союз России и Беларуси).
Ф. Раджабов: — Почему ассиметричный федерализм стал основой отношений между Дагестаном и Россией?
М. Иорданов: — Ассиметричный федерализм в России – явление, скорее, нормальное, нежели наоборот. Ибо в условиях пестрой этнической, социально-экономической, культурной, общественно-политической среды симметрия (то есть одинаковый подход к разным субъектам Федерации) в принципе не может быть реализована. «Симметричный федерализм» во взаимоотношениях между федеральным центром и регионами чреват образованием ломаной фигуры политического поля единой страны. Такие парадоксы России объективно вызваны историческими, национальными и культурными различиями между республиками, краями и областями такого гигантского геополитического пространства, как Российская Федерация. К тому же российские регионы существенно разнятся по уровню социально-экономического развития, административно-территориальному устройству, из-за географических, климатических и часовых поясов.
Таким образом, калька отношений Москвы с центральными областями и даже национальными республиками Поволжья и Сибири не применима к Дагестану как к субъекту, который имеет эксклюзивные особенности этнического, традиционного, социального, ментального и даже конфессионального характера, обусловленные сложными историческими условиями, в которых эти отношения складывались и созревали. К примеру, политическая стратегия управления Чукоткой с населением в 25 тысяч человек и Дагестаном с населением в 2,5 миллиона человек не может быть идентичной. Поэтому ассиметричный принцип строительства федеральных взаимоотношений между центром и Дагестаном представляется вполне обоснованным.
Ф. Раджабов: — Центробежные или центростремительные силы доминируют в отношениях между федеральным центром и Дагестаном, и почему?
М. Иорданов: — Проявлению центробежных тенденций и дезинтегрирующих позиций в Дагестане способствовал политический режим, господствовавший в федеральном центре в начале 90-х годов прошлого столетия. Он характеризовался таким типом правления, как олигархический, который позволял, сосредоточив в своих руках все основные блага государства, непосредственно влиять на процессы социально-политического и экономического плана. Олигархию древний философ Платон считал наихудшей формой политического устройства государства.
В этот период в Дагестане проявили себя некие силы псевдодемократической ориентации с пронационалистической идеологической платформой. Эти мини-партии, движения, общества возглавлялись людьми, которые, главным образом, решали задачи конъюнктурного характера, для чего использовали лозунги, в которых содержались центробежные мотивы. Народ быстро разгадал истинные намерения лидеров этих структур, которые, провозглашая приоритетность национальных интересов, в основном стремились к собственному обогащению. Да и плохой пример соседней независимой «Ичкерии» отвратил людей от пропагандистов центробежных (дезинтеграционных) идей, которые никогда не доминировали в общественном сознании дагестанцев.
Центростремительные (интеграционные) силы доминируют в отношениях между федеральным центром и Дагестаном как на неформальном (общественном) уровне, так и на уровне федеральных и региональных властей, потому что мы являемся дотационным регионом и экономически полностью зависим от центра. Чтобы жить лучше, Дагестану важно продвигаться на пути преодоления таких явлений, как бандитизм, коррупция, теневая экономика и сопряженные с ними экономическое отставание, недостаточный уровень социальной защищенности людей.
Психология народов Северного Кавказа, включая народы Дагестана, такова, что они не очень любят государственную власть, но еще более не приемлют безвластие. Эта ситуация ставит во главу угла проблему баланса между свободой и безопасностью. Достижение такого положения дел, когда абсолютное большинство дагестанцев обретет уверенность в будущем для себя и своих детей с точки зрения безопасности, материального благополучия, защищенности их экономических, социальных и политических прав и свобод, будет означать эффективность власти (федеральной, региональной, местной).
Таким образом, успех центростремительных (интегрирующих) сил зависит от того, насколько быстро дагестанцы поверят, что трудолюбие, творческая энергия и законопослушание являются наиболее простым, доступным и гарантированным способом обеспечения достойной жизни для себя и своей семьи.
Ф.Раджабов: — Что, по Вашему мнению, содействовало политической, экономической, социальной, культурной интеграции Дагестана в Российскую Федерацию после распада СССР, а что препятствовало этому процессу?
М. Иорданов: — ДАССР последней из автономных республик, входивших в состав РСФСР, повысила свой статус и получила новое официальное наименование ДССР, став формально в один ряд с союзными республиками — субъектами СССР.
После распада Союза было достаточно сложно определить, что же способствовало тогда в период 1991-1999 гг. собственно интеграции Дагестана в Российскую Федерацию. Все, что происходило в России в период «буйных» 90-х гг. ХХ в., приняло форму тенденциозного процесса в рамках методичной дезинтеграции. Что касается политической интеграции, то о ней можно говорить лишь в контексте сближения интересов российской и дагестанской бюрократии, приятия и заимствования дагестанскими чиновниками методов и схем развития их федеральных коллег. Социальная интеграция также подразумевает негативный фон происходивших процессов и включает в себя относительно одинаковые на территории России проблемы социума: бедность, безработицу, алкоголизм, наркоманию и прочие социальные недуги. Экономическая сфера Дагестана также копирует и проецирует все проблемы общефедерального плана – острое недофинансирование предприятий промышленности, развал машиностроения по причине отсутствия госзаказа и прерывания связей производственного сектора республики с другими субъектами Российской Федерации.
Факт, что ко времени распада СССР существовали теснейшие политические, экономические, социальные, культурные и иные связи между РСФСР и ДАССР, способствовал быстрейшей интеграции Дагестана в состав новой России. Однако развитию интеграционного процесса препятствовали разлом некогда единой экономической матрицы и откол от российской экономической структуры дагестанского «куска». Экономическая дезинтеграция и последовавшие вслед за ней события в экономической жизни рождали проблемные зоны по всей стране. Вместе с тем специфика Дагестана заключалась в том, что здесь не было крупных независимых промышленных предприятий законченного производственного цикла. Предприятия Дагестана были, как правило, придаточными, не способными обеспечивать цельный заказ без сотрудничества с предприятиями, находящимися за пределами Дагестана, а то и самой России.
Ф. Раджабов: — Какие аспекты в отношениях между Махачкалой и Москвой Вы считаете интегрирующими, а какие дезинтегрирующими и почему: политический, экономический, культурный, геополитический, социальный, религиозный?
М. Иорданов: — Парадокс заключается в том, что каждый из этих факторов является и интегрирующим, и дезинтегрирующим. Проблема в том, в каких целях и какие задачи преследуют субъекты и институты различных факторообразующих аспектов. Из всех перечисленных шести факторов политический, экономический и культурный все же являются интегрирующими во взаимоотношениях между Москвой и Махачкалой. А вот мощным дезинтегрирующим потенциалом обладает религиозный фактор, особенно в сфере проявления религиозно-политического экстремизма. Не менее сильным дезинтеграционным зарядом обладают экономический и геополитический факторы, поскольку низкий уровень жизни населения и интересы «иностранных игроков», на наш взгляд, достаточно ощутимы.
В отношении первых четырех факторов можно сказать, что само многолетнее развитие Дагестана в составе России определило их внутреннее содержание. Москва и Махачкала в данных плоскостях настолько «притерлись» друг к другу за все годы досоветской и советской жизни, что центробежные силы даже под влиянием «парада суверенитетов» не смогли использовать их в своих интересах.
Что же касается социального и религиозного факторов, то здесь не так все просто. Дезинтеграционный аспект социального фактора исходит из того, что слишком велика разница между социальным благополучием дагестанцев и основной массой россиян, и прежде всего жителей центральных и сибирско-дальневосточных областей, не говоря уже о северо-западе и западе России. Резкий дисбаланс между социальным развитием этих регионов и Дагестана как бы «выталкивает» на ментальном уровне социумы республики из общественного конгломерата России.
Дезинтеграционный аспект этой сферы усиливается нарастанием ксенофобских настроений среди русских обывателей, особенно молодежи, и снисходительным, если не сказать больше, отношением властей различных уровней к опасным носителям шовинистических идей. До ответной реакции радикально настроенных дагестанцев дело пока не дошло, но социальное напряжение в дагестанском обществе, вызванное подобного рода обстоятельствами, стимулируют дезинтеграционные процессы во взаимоотношениях Махачкалы и Москвы.
Еще один аспект подобного характера как бы «укрыт» в религиозном факторе. Это, с одной стороны, наличие в Дагестане групп и структур так называемых «ваххабитов», стремящихся создать в республике теократическое государственное образование под собственным руководством. Молодые религиозные радикалы, играющие на чувствах верующих мусульман, стремятся использовать каждый факт «ущемления их прав» в своих целях, чему невольно способствуют «не в меру ретивые» правоохранители, действительно допускающие незаконные действия по отношению не только к отдельным верующим, но и к их общинам.
С другой стороны, имеют место факты «наступательных» проявлений православных фундаменталистов, ухитряющихся использовать в прозелитских целях потенциал органов власти, включая законодательную сферу. В Дагестане, население которого в основном исповедует ислам, негативно были восприняты усилия русской православной церкви по обязательному введению в школах учебной дисциплины под названием «основы православной культуры», а также продвижению законодательного акта, регулирующего введение в вооруженных силах страны института христианских священнослужителей. Подобного рода действия представителей одной из конфессий дали основания части мусульманской общественности республики поднять вопрос о несправедливом отношении доминирующей в стране православной церкви к другим конфессиям.
Кроме того, это обстоятельство оказалось на руку как раз тем исламским религиозным радикалам, которые утверждают, что гегемония русской православной церкви в духовной сфере гласно и негласно поддерживается государственной властью России. Если вкратце, именно к этому сводятся различные аспекты вышеуказанных факторов, имеющие значение для интеграционных и дезинтеграционных процессов, протекающих в различных сферах взаимоотношений федерального центра и дагестанского региона.
Ф. Раджабов: — Каковой, по Вашему мнению, должна быть интеграционная политика федерального центра, чтобы народы этнических республик, таких, как Дагестан, могли наравне с русскими чувствовать себя гражданами Российской Федерации?
М. Иорданов: — Прямо-таки напрашиваются слова великих личностей прошлого, мудрые высказывания которых дошли до наших дней.
Иисус Христос: «Нет эллина, нет иудея».
Пророк Мухаммед: «Нет араба, нет неараба».
В этих универсальных изречениях, как бы ни казалось это странным, сосредоточена основа интеграционной политики федерального центра по отношению к этническим республикам.
Если федеральный центр в этой политике будет руководствоваться девизом: «нет русского и нет нерусского, а есть россиянин, в Дагестане, в конце концов, поймут, что «нет аварца, даргинца, лезгина, еврея, цахурца и.т.д., а есть дагестанец, являющийся прежде всего тем же россиянином», то необходимость в создании хитроумных интеграционных политических схем просто отпадает.
В положении о Президентском полке кремлевского гарнизона черным по белому написано, что военнослужащий этого полка должен иметь «славянскую внешность». Не дай Бог, там промелькнут «лица кавказских национальностей», из которых сплошь состоял конвой русских императоров и состоит по сей день личная охрана королей и президентов некоторых стран Ближнего и Среднего Востока. А в президентской гвардии США через одного видишь «лица афро- и латиноамериканских национальностей», которые по американскому законодательству в принципе не могут быть отнесены к «людям второго сорта». Положение о Президентском полке — это маленький, но характерный штрих, ибо без специфического национально-политического настроения на соответствующем уровне этот демонстративно-дискриминационный пункт в подзаконном акте никогда бы не появился, а появившись однажды, быстро исчез бы навсегда.
К стыду, в российском обществе существует социально-бытовой национализм, подогреваемый масс-медиа и нациствующими молодчиками, которые чувствуют себя в безопасности на улицах российских городов. Пока на стенах и заборах домов будут лозунги: «Россия для русских», «Москва для москвичей», «Черные, убирайтесь» и т.д., эта комфортность будет несбыточной мечтой. В этом смысле тон правильному мышлению должны задавать государственные мужи и первые лица страны. К примеру, не нужно во всеуслышание объявлять Кавказ зоной террора, потому что электорат этой страны будет механически и подспудно в еще большей степени считать кавказцев опасными выходцами из этой зоны, а наиболее разгоряченных опасных элементов этого общества — людьми второго (третьего) сорта. Недавно в разгар наведения порядка на рынках СМИ озвучили сообщение о том, что Иркутское ГУВД «выдворило группу дагестанцев из Российской Федерации». Вот вам образец не только вопиющего невежества, но и реализации той самой «интеграционной политики» на региональном уровне.
Политика разноуровневых властей действительно может иметь интеграционное содержание, чтобы народы этнических республик, таких, как Дагестан, могли на равных с русскими чувствовать себя полноправными гражданами Российской Федерации. Но при этом необходимо соблюдать два очень важных, на наш взгляд, условия: во-первых, необходим четкий федеральный закон, предусматривающий адекватное наказание за малейшее проявление национализма и ущемление прав и интересов гражданина по этническому или конфессиональному признаку как в политической, так и в культурной среде. Иными словами, необходимо выработать общефедеральную концепцию новой национальной политики, поставить жесткий заслон националистическим, экстремистским проявлениям и выпадам, ужесточить наказание за преступления националистического характера.
Во-вторых, необходима политико-правовая воля на самом верху, откуда бы «указывающий перст» санкционировал жесткое отношение к тем, кто допускает преследования российских граждан «не той национальности». Причем надо учесть, что такой «жест» главы государства, по всей вероятности, окажется более эффективным, чем любой закон, ибо Россия — это страна «хорошего батюшки-царя и плохих бояр», являющихся для россиян чем-то вроде постоянных и извечных величин.
Бесспорно, нужно прилагать максимум усилий к урегулированию очагов конфликта и самого кровавого за последние десятилетия – чеченского. Думаю, комплексное применение этих мер поможет хотя бы немного изменить настрой некоторых жителей страны к кавказцам и дагестанцам. Конечно, только законодательными решениями и волевыми проявлениями такую сложную многоплановую проблему, как интеграция этнических субъектов в Федерацию, кардинальным образом невозможно разрешить. Тут и вопросы воспитания, духовного совершенствования, развития толерантности, привития нравственных ценностей, и наконец, подзабытая пропагандистская работа с использованием средств массовых коммуникаций.
Особое значение здесь имеет гарантированная государством и обществом гражданская свобода личности с тем, чтобы каждый россиянин от своего имени мог повторить слова великого Мартина Лютера Кинга: «Свободен, свободен, наконец, свободен!»
