Короткая, но яркая жизнь поэта

Как тут не вспомнить свое, маленького советского школьника, сохранившееся впечатление о нем. С портрета смотрит красивый юноша, выделяющийся уже своей молодостью. И биография его запоминалась легко: короткая, правильная, ясная, как бы освещенная солнцем. Поэт с задором, с неутомимостью певчей птицы, воспевающий новую жизнь – таков он, хрестоматийно отглянцованный. Вышла, правда, незадача, заболел и умер, но никакого трагизма, всего лишь случайность… Теперь-то понимаешь, что конец его был в духе времени — трагического и созидательного — с тайнами, неразгаданными до сих пор, был по-своему логичным. Два десятилетия спустя, другой представитель этого же поколения, очень талантливый человек, прежде чем пустить себе пулю в сердце, написал в своем последнем письме: «Лучшие кадры литературы… физически истреблены или погибли благодаря преступному попустительству власть имущих; лучшие люди литературы умерли преждевременно…».
Ничего не нахожу лучшего, кроме как привести еще два отрывка. Камиль Султанов, критик и литературовед, ровесник Алибега Фаттахова, много лет спустя, в своих воспоминаниях писал о «чудесном майском вечере 1931 года», когда молодые писатели собрались в редакции газеты на собрание: «Вот под большим окном, выходящим на улицу Пушкина, где пышно цвели акации, сидят двое и увлеченно беседуют. Один из них, в сером костюме, плечистый, краснощекий, с пышной шевелюрой, то и дело кивает головой по сторонам, здороваясь с вошедшими товарищами. Талантливый лезгинский поэт Алибег Фаттахов уже известен не только своим землякам, но и представителям других литератур. Его собеседник в белой рубашке, с довольно правильными чертами лица, немного расположенный к полноте, никого не замечает, увлеченный беседой… Все обращаются к нему просто, по его литературному псевдониму Аткай».
Наталья Капиева в книге «Жизнь, прожитая набело» отмечает: «Тогда многое в жизни Дагестана было первым. Первыми были художники – Джемал и Халилбек Мусаев. Первым – композитор Готфрид Гасанов. Первым – скульптор Аскар Сарыджа… И Капиев, и его молодые друзья: писатели Аткай, Абдул-Вагаб Сулейманов, Алибег Фаттахов – были первыми писателями-профессионалами. Они, говоря словами Капиева, «пришли внезапно и властно, как хозяева». Они первыми открыли неизведанные до того возможности создания новых литературных жанров».
Так кто же он, один из тех, кто пришел первым «внезапно и властно», открыв «неизведанные до того возможности»?
Алибег Фаттахов родился в 1910 году в селе Цмур Кюринского округа в семье рабочего обходчика. Учился в школе в родном селе, затем в Касумкенте, в окружном центре. Одиннадцатилетним мальчиком начал работать деловедом участка окружного ревкома, потом в милиции: потребность в грамотных людях стояла остро, а мальчишка был смышленым и имел красивый каллиграфический почерк. В 13 лет он оказался в Баку, куда путь был проторен, в числе многих других земляков, его отцом. В 14 лет вступил в Союз печатников, в 16 – стал членом комсомола. Учился в ФЗУ на шестимесячных курсах политграмоты. Продолжил учебу на рабфаке, но не окончил его. С 15 лет почти три года проработал на нефтепромыслах.
Хорошо характеризует юного Алибега его письмо к отцу: «Ты хочешь, чтобы я приехал работать в сельском кооперативе. Я вынужден ответить тебе отказом. Моя учеба, мои труды не имеют отношения к кооперации, у меня другая цель. Бухгалтером я мог бы стать и так, этому нет надобности учиться…»
После этих «университетов», неплохо владея русским и тюркским языками, в 1927 году Алибег Фаттахов вернулся в родное село. Он был определен на должность руководителя-пропагандиста школы-передвижки комсомольской ячейки села Курхюр. Его направляли туда для укрепления комсомольской ячейки и ведения занятий. В Буйнакске он оканчивает краткосрочные курсы по подготовке партийно-комсомольских работников села. Однако по возвращении с курсов Алибег Фаттахов проработал пропагандистом только месяц.
Шел 1928 год, отмеченный знаменательным событием: в июле начала выходить первая газета на лезгинском языке «Новый мир», где Алибег Фаттахов начал работать как селькор, но очень скоро становится ответственным секретарем. Через два года редактор газеты Гаджибек Гаджибеков в характеристике, данной Фаттахову, отметил, что он является «ценным работником редакции, основательно владеющим обязанностями ответственного секретаря». И учеба продолжилась: он окончивает курсы редакционных работников.
В 1931 году по неизвестным соображениям Дагобкома национальную газету переводят в село Ахты, а Алибег Фаттахов, начиная с этого года, становится редактором лезгинской секции Даггиза.
Весной 1935 года освобожденный от должности Алибег Фаттахов соглашается стать ответственным секретарем газеты «Рыбачий фронт», выходящей в Дербенте (видимо, это был газетный листок, издаваемый в сезон путины). Неожиданно 21 апреля Алибека Фаттахова не стало…
По выражению самого поэта, семь лет он служил бойцом литературного фронта. При жизни вышли шесть его книг. (Еще одна большая поэма «Гюль-Пери» должна была выйти в 1934 году, но не вышла, текст ее утерян, остался лишь подстрочник на русском языке, сделанный самим поэтом). Помимо стихотворений, он автор восьми поэм, романа в стихах «Разорванные цепи». Да, так и было: только начала формироваться новая лезгинская письменность, начала выходить национальная газета. В этот же период он работал над составлением таких пособий, как «Книга чтения для малограмотных», «Книга работы над лезгинским языком» и – издает на родном языке роман в стихах…
Кандидат филологических наук З. Бирембеков не поленился посчитать, что из-под пера Алибега Фаттахова вышли 15 тысяч поэтических строк. А была еще проза – первые рассказы и повесть на лезгинском языке. (Принимая во внимание своеобразие его поэзии, можно предположить: живи он дольше и продолжай творить – полностью ушел бы в прозу). По высказыванию того же З. Бирембекова, в общей сложности Алибег Фаттахов перевел на лезгинский язык до ста печатных листов текстов, в том числе произведения А. Пушкина, М. Лермонтова, Н. Некрасова, А. Чехова и других. Вот у кого он по-настоящему учился, ненасытно, тут же используя перенятое в своей творческой практике, и делал это после учебных заведений и курсов, где новая власть готовила себе идеологически подкованные кадры по ускоренным программам.
Следует отметить работу Алибега Фаттахова и как фольклориста-собирателя: немало сказок, впервые записанных им, традиционно входит во все переиздания фольклорных сборников и в школьные хрестоматии. Профессор Р. Кельбеханов в своей монографии «Алибег Фаттахов. Традиции и новаторство» приводит слова В. Маяковского: «Почему я должен… не рассматривать себя как часть того государственного органа, который строит жизнь?.. Поэт тот, кто в нашей обостренной классовой борьбе отдает свое перо в арсенал вооружения пролетариата, который не гнушается никакой черновой работы, никакой темы о революции, о строительстве народного хозяйства». И сопоставляет с ними высказывание Алибега Фаттахова из его очерка «Три года»: «Каждый из нас боец. Каждый участок нашей жизни – это фронт».
Такие они, поэты революции. Они были талантливы, идеи, которым они служили, прекрасны. Они изначально были, по определению историка литературы, профессора Г. Белой, «скрещены с революционной психологией, с ее системой ценностей». А революционная культура «уже оформилась в основных своих чертах и имела свой идеологический и художественный кодекс».
Вместе с Г. Белой окинем взглядом двадцатые годы прошлого столетия. В начале второго десятилетия были судорожные, казавшиеся непоследовательными партийные решения по вопросам литературы. К середине 1925 года все определилось, вышло постановление ЦК ВКП (б) «О политике партии в области художественной культуры». Этот широко известный документ зафиксировал важнейший момент – подмену литературы идеологией. И рекомендациям создать литературу, понятную миллионам, был придан директивный характер. Идеологическое руководство всеми органами печати было передано Отделу печати ЦК ВКП (б): это означало контроль за писателями, их творчеством, условиями публикации и распространения их произведений. Писателям было предписано переводить «факты и идеи», провозглашаемыми партией, с политического языка партийных директив на художественный язык образов. Так был открыто провозглашен курс на создание иллюстративной литературы и даже предложен «каталог предпочтительных тем», которые «надлежит рассматривать через призму марксизма»… Но талант плохо уживается с политизацией, тенденциозным мировоззрением. Как и у многих других, у Фаттахова ярче всего талант разгорается тогда, когда он отходит от схемы, не подменяет литературу идеологией. Однако идеология требовала слишком большую дань, и поэт ее платил, платил, не скупясь…
В 1931 году Алибег Фаттахов завершил работу над своей первой поэмой «Ударник Гасан», переведенной на русский язык Б. Тургановым, и в 1934 году ее опубликовали в краевой газете «Северокавказский большевик», позже перепечатали в журнале «Молодая гвардия». Накануне Первого съезда писателей Дагестана о поэме заговорила республиканская пресса как о талантливом, «наиболее значимом произведении» дагестанской литературы. Откликнулся и Г. Гаджибеков: «… Этот юноша, не по годам мудрый, создал очень зрелое произведение. Несомненно, оно претендует быть в первых рядах дагестанской классической литературы. Основной лейтмотив поэмы – это победа горского парня над самим собой. Он победил свою неграмотность и стал одним из передовых рабочих…».
Э. Капиев, известный своей требовательностью, тоже не поскупился: «…Произведение А. Фаттахова насыщено многокрасочной палитрой истинно дагестанской действительности. Очень существенно и многоступенчато показана духовная связь города и деревни… Первостепенным достижением поэмы стало единение сохи и заводского станка. И связующим звеном здесь выступает ударник Гасан…».
Видный критик и публицист того времени Г. Лелевич выступил с аналитической статьей о поэме и, в частности, отметил: «Ударник Гасан» – значительное произведение. Это один из первых опытов развернутого показа пролетария-дагестанца, строящего социализм и перестраивающего себя самого. … Поэма А. Фаттахова – несомненный успех советской литературы…»
О поэме «Ударник Гасан» высказались также А. Тахо-Годи, М. Гаджиев, А. Назаревич и другие видные представители культуры и просвещения того времени. В 1934 году, внешне очень успешном для поэта, вышел его роман в стихах «Разорванные цепи», последняя книга, увиденная самим автором при жизни. Жанр произведения определяют еще и как «историко-революционный роман», он охватывает период от предреволюционного десятилетия до начала коллективизации. В описаниях дореволюционной жизни и советской действительности, в классовом подходе, в принципах подбора и противопоставления героев Алибег Фаттахов остается революционным поэтом. Однако в отличие от поэмы «Ударник Гасан», официальное отношение к роману «Разорванные цепи» оказалось иным, и камнем преткновения стало описание процесса коллективизации.
Как пишет профессор Р. Кельбеханов, Алибег Фаттахов не был противником колхозов, но «отвергал силовые методы переустройства общественного уклада. Поэт поднял проблему коллективизации с той стороны, которая еще не была известна в литературе». Подобно повести Андрея Платонова «Котлован», роман «Разорванные цепи» Алибега Фаттахова также оказался под запретом. Причина ясна: в нем коллективизация изображалась совсем не так, как хотелось верхам…
Вторично роман увидел свет уже в новое время, в 1990 году.
Пожалуй, лучшее, что написано о творчестве Алибега Фаттахова, это превосходный по силе анализа очерк Ф. Вагабовой, вошедший в двухтомник «История дагестанской советской литературы» (1967 год). Она указывает на «принципиально новые приемы стихосложения… Ломались старые размеры, конструкции, системы рифмовки…». Молодой поэт в поисках нового обращается к опыту других литератур. Важно указание на то, что первые его творческие опыты «свидетельствуют о резком повороте от завоеванных Етимом Эмином и его последователями высот реализма, нарочитого пересаживания «чужих», в частности, русских, стихов в традиционную национальную поэзию». «Поэт освоил для родной литературы творческий почерк подлинных художников слова». Творческий путь Алибега Фаттахова, оборванный в самом его начале, отмечает Ф. Вагабова, носит «столь свойственный его эпохе поисковый характер». «Это был поиск смелый и дерзновенный – поиск, достойный большого таланта».
«Как известно, до Фаттахова попытки вырваться из сферы лирической поэзии не увенчались сколько-нибудь убедительной победой. Лезгинская литература так и не постигла искусства сюжетного строения текста». «Ударник Гасан» — есть решение центральной, на протяжении многих столетий стоявшей перед всей лезгинской поэзией, проблемы создания сюжетно-композиционной песни». И окончательный вывод, к которому приходит исследователь: «Творчество Алибега Фаттахова открывает новую главу в истории дагестанской литературы. Оно знаменует собой начало интенсивного освоения новых для горских литератур художественных структур».
Фаттахов получает широкую известность и официальное признание. В январе 1935 года, за три месяца до его гибели, «Дагестанская правда» в очередной раз отмечает: «… несомненно, что Фаттахов является поэтом очень одаренным. Но не менее талантлив он и в переводческой деятельности…». В то же время над головой поэта уже сгущались тучи, что он, конечно же, чувствовал и сам.
Журналист Д. Алиев в своих публикациях приводит любопытные детали. Так, друг Алибега Фаттахова кумыкский литератор Камиль Султанов как-то сказал поэту, что им интересуются чекисты. В ответ тот обронил: «Знаю все. В могилу хотят, наверное, свести. Не успокоятся, пока не добьются своего». Г. Гаджибеков в одном письме к писателю З. Эфендиеву обмолвился: «… сердце обливается кровью, глядя на то, как усердно затравливают талантливого поэта…». По словам лакского поэта старшего поколения Юсупа Хаппалаева, на поэму «Ударник Гасан» оригинальнее всех отреагировал нарком внутренних дел республики Ломоносов. По его личному распоряжению в доме поэта был произведен обыск. Повод? Главный чекист Дагестана в герое поэмы, ударнике труда, заподозрил … шпиона.
Чем был вызван пристальный интерес НКВД к поэту? Может быть, и тем, что его отца Абдул-Фаттаха записали в кулаки. Оставшись в детстве сиротой, отец Алибега проявил характер, рано начал трудиться, работал на нефтепромыслах в Баку и, что называется, самостоятельно вышел в люди. Обзавелся большим семейством, считался крепким хозяином, держал в селе бакалейную лавку. Его, по одним сведениям, выслали из села, по другим, вызывающим больше доверия – несколько месяцев продержали в тюрьме в Буйнакске и потом отпустили. Зато все его имущество конфисковали. Алибег не отрекся от отца кулака, часто навещал его, что не ускользнуло от внимания бдительных чекистов.
Можно полагать, что поэт не отличался благодушным характером, был резок в поступках, откровенен в высказываниях. Мог, например, на улице громко ругать людей из ЧК за то, что они неусыпно следили за ним. Переоценил ли он свою неуязвимость на фоне пришедшей известности и верной службы власти, не разглядев у этой власти истинного лица?..
Мало достоверных воспоминаний, из которых мы могли бы представить Алибега Фаттахова в повседневной жизни. Вот почему не могу не привести рассказ о случае, записанном Д. Алиевым у старейшего табасаранского поэта Муталиба Митарова.
«К моему старшему брату Багаудину, известному поэту, погибшему в Великой Отечественной войне, — рассказывает он, — часто приходили поэты, они бурно обсуждали литературные новости и вновь опубликованные стихи. Меня, четырнадцатилетнего подростка, брат отправлял с большим чайником за пивом, и в таких случаях все соседи знали, что у нас гости.
Как-то к нам пришел Эффенди Капиев, и меня отправили в пивной ларек. На улице мне встретился Алибег Фаттахов, известный всем как большой озорник. Он спросил, куда я иду и, получив ответ, весело сказал: «Пойдем вместе», — и, хитро улыбаясь, предложил вместо пива налить в чайник водки. Поколебавшись, я согласился. Пришли к нему домой, но у него водки не оказалось. Пошли к соседу – безрезультатно, к какому-то его родственнику – тоже, обошли знакомых, все тщетно. Алибег, погрустнев сказал: «Раз такое дело, хоть пива купим». Но мы опоздали, наступил вечер, и все пивные ларьки были уже закрыты. Алибег постоял в задумчивости, потом радостно воскликнул: «Как я мог забыть! У моего дяди ведь есть хорошее вино, крепкое!»
Наконец мы пришли домой, брат с гостем были недовольны моим опозданием, но Алибег, улыбаясь, взял вину на себя, объявил, что в чайнике вино и сказал: «Давайте выпьем, потом я расскажу вам одну интересную историю». Вино действительно оказалось крепким, брат с Эффенди быстро захмелели, а Алибег оставался трезвым. Я, уставший за день, ушел спать.
Утром, зайдя на кухню, передо мной предстала такая картина: брат Багаудин спал на кушетке, Эффенди – на диване, Алибег же сидел за столом, как мне показалось, совершенно трезвый. На столе еще оставались неубранные чайник и три стакана. «Как вы тут?» — спросил я. Алибег окинул меня равнодушным взглядом и ответил: «Жду, пока не проснутся друзья-писатели. Должен же я рассказать им интересную историю».
Мы, юные советские школьники, живущие в счастливой стране, читали в учебниках, что Алибег Фаттахов скончался от тифа, когда выехал на рыбные промыслы для сбора материала к задуманной новой поэме. Но среди взрослых всегда были и такие, которые, если и не знали всего, то догадывались и предполагали иное. В очерке Ф. Вагабовой прорвалось запоминающееся: «Пресса даже не оповещала о гибели поэта, имя которого на протяжении ряда лет не сходило со страниц дагестанской периодики». Уже в новое время профессор Р. Кельбеханов в своей монографии, увидевшей свет в 1995 году, привел начавшее превалировать в общественном сознании мнение, что Алибег Фаттахов был «убит при загадочных обстоятельствах».
Прибавилось и семейное: Алибег Фаттахов рассорился с женой, та в свою очередь написала жалобу в отдел печати обкома. Решение последовало незамедлительно: поэта исключили из Союза писателей, уволили со службы.
Несколько месяцев он оставался без работы, пока
З. Эфендиев, впоследствии известный лезгинский писатель, не предложил ему место ответственного секретаря в редактируемой им газете «Рыбачий фронт». Поэт, вынужденный принять предложение, оказался в Дербенте, где и «заболел тифом».
Как пишет Назир Ахмедов в своем дневнике, он узнал, что Алибег Фаттахов лежит в центральной больнице Махачкалы. Пошел навестить, но в палату его не впустили, а через два или три дня поэт скончался. Назир Ахмедов подготовил некролог со своей, Г. Гаджибекова и другими подписями, но в обкоме запретили его печатать. Похоронили поэта без всякой торжественности, без выступлений, только выразили соболезнование его отцу.
Абдул-Фаттах, внучатый племянник Алибега Фаттахова, один из современных лезгинских поэтов, рассказывает о таком семейном предании: «Алибег с женой приехали в родное село. Незадолго до этого у них умер младенец, первенец, что омрачало их настроение. Но в родительском доме они хорошо отдохнули, были довольны, вели себя беспечно. Через три дня после их отъезда из Махачкалы сообщили, что Алибег, которого дома видели совершенно здоровым, находится в тяжелом состоянии. Пока отец с дочерью, старшей из детей, поспешно собирались в дорогу, пришла весть о его смерти. Отец успел к похоронам сына, вернулся глубоко потрясенный и через некоторое время, тяжело заболев, тоже умер…». Теперь никто не помнит могилу Алибега Фаттахова.