Обыкновенная елка

В ноябре прошлого года я ехал на поезде из Москвы в Архангельск по одному важному делу. Но еще в пути почувствовал приближение болезни, и когда вышел из вагона у деревянного вокзала маленького северного городишка, то уже знал, что мне не избежать больничной койки. Больница тоже была деревянной. Серые, некрашеные бревна должны были вызывать, как мне казалось, весьма удручающее впечатление не только на больного, но и на здорового человека. И очень короткие дни северной зимы тоже были серыми, мглистыми, мутными, точно окна снаружи занавешивались грязными простынями.
Прошло время. И сколько насчитал я этих тягучих дней, не помню. А на дворе, оказывается, уже был декабрь. Но иногда мне даже казалось, что уже наступила весна. Потому как удивительно чудесная погода стояла за окном – светлая, чистая, благоухающая. И снег поскрипывал под ботинками очень приятно, словно нашептывал тебе: «не унывай, все еще будет хорошо». И вот в один из таких ясных декабрьских дней мне врачи позволили погулять по городу. И необыкновенной радостью вдруг обернулись в этот день самые обычные вещи. Радостно было от того, что над тобой беспокойно летают вороны, что доски скрипят глухо и в то же время как-то таинственно на промерзшем крыльце, что собаки дружной стайкой бегают вокруг поварихи, когда она выносит еду им в старом ржавом ведре.
Но еще большей радостью пронизывало меня сознание выздоровления, которое я ощущал с каждым глотком чистого колкого воздуха.
Больница находилась на окраине города. А город жил лесом и поэтому давно уже извел лес на много километров вокруг. И теперь передо мной, насколько хватало глаз, лежала сверкающая снежная равнина. Точно поредевшее войско Деда Мороза, толпились кое-где низенькие пеньки под круглыми снежными шапками.
Я спустился с крыльца и, повернув за угол, увидел старика в полушубке, заячьей шапке и высоких валенках. Белая борода его золотисто сквозила на солнце. Мне, давно уже не говорившему ни с кем, кроме врачей, сестер, санитарок и больных, захотелось переброситься хоть несколькими словами со свежим человеком. Я подошел к старику и сказал:
— Здравствуйте, дедушка. День какой хороший, а?
— Прекрасный денек, — улыбнулся старик.
Улыбки его не было видно в бороде, но она так и брызнула из его зеленых от этого обилия света глаз.
— На пенсии уже, наверное, дедушка?
— Да, — сказал старик. — Но, однако, я продолжаю трудиться.
— Где?
— А на поприще продления рода человеческого.
— Это как же понимать?
— Как есть, так и понимайте.
— Не разумею я, дед.
Старик усмехнулся.
— Все очень просто. Истопник я в родильном доме. Вот и выходит, что тружусь на поприще продления рода человеческого.
— А ведь верно, — теперь уже заулыбался я. — Так оно вроде и получается.
Ох и лукавый встретился старик.
— Тут вот оно что, — проговорил вдруг дед, тяжело вздохнув, и опустившись на ближайший пенек, — сделай доброе дело. Сруби мне одну елочку. А то самому не управиться, возраст уже…
— Какую еще елку? — удивился я.
— Обыкновенную, — сказал дед. Чтобы игрушки вешать…
И тут я только вспомнил, что до наступления Нового года осталось всего три дня.
— Хорошо. Но у меня нет не пилы, ни топора.
— Есть инструмент, — обрадованно произнес дед и вытащил из-за пазухи средней величины остро отточенный топор.
Старик остался сидеть на пеньке, а я зашагал в сторону просеки. Когда уже срубил сосну, то вдруг неожиданно увидел перед собой милиционера. Это, оказывается, был участковый.
Он как в кино вытянулся по стойке смирно и четко представился:
— Капитан Самойлов. Что вы, молодой человек, делаете?
— Вот елку срубил, — простодушно и несколько растерянно признался я.
— А зачем? Это ведь запрещено.
Я все также растерянно молчал, но потом все-таки указал на далекую маленькую фигурку деда, одиноко сидевшего на пенечке.
— Извините, но это ему нужно.
Милиционер тут только обратил свой взор на дедушку. Он поднял руку в приветствии и громко крикнул:
— Привет, дедушка. Как ваше здоровье?
Дед издалека тоже помахал рукой. А капитан, обернувшись ко мне, с некоторой обидой в голосе произнес:
— Надо было сразу говорить, для кого предназначена елка. Никому не позволено рубить у нас лес. А вот дедушке можно.
— Это почему же?
Милиционер выразительно глянул на меня и торжественно объявил:
— Потому как он работает на поприще продления рода человеческого. А это я вам скажу очень серьезно. Теперь понятно?
— Да, теперь мне все понятно, — также торжественно ответил я и, взвалив елку на спину, пошел навстречу дедушке.