— Я жил на Оскара, 31. Этот так называемый правительственный дом по тем временам был просто огромным. Целых два этажа, не считая подвала, с пятью парадными подъездами. В правом крыле дома, в подвальном помещении, располагалась «правительственная» столовая. В левом крыле, тоже в подвале, прямо под нами жила дворничиха-татарка с двумя сыновьями и безногим мужем.
Шеф-поваром столовки был двухметровый детина лет тридцати. Когда его сверстники проливали кровь на войне, наш Костик (так его звали и стар и млад) проливал пот на кухне. Чем он болел и каким образом откосил от фронта, никто не знал. Чувство юмора у Костика было своеобразное. Бывало, выйдет вечерком из кухни с огромной кастрюлей, заполненной вареными мослами и мелкими костями, погремит ими, потрясет так, чтобы пар распространился по улице. И как бы невзначай вываливает все это мимо мусорных баков, прямо в пыль или грязь. И удаляется, насвистывая. Не доходя до своей двери, он прятался за дерево. Привлеченная аппетитным запахом, вокруг костей мигом собиралась стая голодной детворы, обливаясь слюной, они выхватывали из дымящейся кучи сладкие кости и, закрыв глаза, с самозабвением высасывали из костей мозг или объедали остатки сухожилий и мяса. Тут к ним тихо подкрадывался наш Костик и, улучив момент, хватал за шиворот самого слабого пацаненка. Остальные разбегались. А Костик, повалив свою жертву на землю, с гоготом начинал его избивать. На увещевания взрослых, оказывавшихся на «месте преступления», он не обращал ни малейшего внимания. И повторялось все это довольно долго, пока один из пострадавших не пожаловался своему старшему брату, работавшему в НКВД. А он не стал тягать Костю в свое благородное заведение, а просто отмутузил так, что тот сначала долго не появлялся на работе. А когда появился, шарахался от детей, как от чумы. Вскоре Костя и вовсе исчез: то ли брат-энкавэдэшник постарался, то ли по какой другой причине, но Костю лишили брони и отправили на фронт. Больше мы его не видели.
На улицах часто слышалось: «Чур! Чурсен! Чурхана!» — это пацаны играли в альчики. Особым шиком было набрасывать свой ватник или пиджак на одно плечо, всунув в рукав одну руку, а другой, свободной рукой, подбрасывать кости. Кепка надевалась козырьком назад.
Одеты мы были кто во что горазд. На одних мешком висели отцовские ватники, на других куцые пальтишки, третьи щеголяли в рваных свитерах и рубахах старших братьев. Зимой носили заячьи, а то и тряпичные ушанки. Или кепку по самые уши нахлобучивали, чтобы хулигану или воришке труднее было сдернуть ее с головы. Помню, отец подарил мне ушанку, и у меня сперли ее прямо в тот же день, когда я стоял в очереди в кассу кинотеатра «Комсомолец». Сдернули с головы, я обернулся и увидел только, как моя шапка летит в конец очереди. Ну, а пока продирался сквозь толпу… Словом, несколько дней я старался не попадаться на глаза отцу.
И в Махачкале, и в Москве играли в «лянгу». Подкидывали ногой свинцовую пуговицу, окаймленную паклей, в виде волана. Были такие виртуозы, которые подкидывали лянгу попеременно обеим ногами, а то и перекидывали ее через спину и ловили на стопу. Родители и лянгу, и альчики не уважали, и то и другое периодически летело в огонь.
Войну помню хорошо: как напротив здания МВД подбитый самолет немецкий долго лежал, мы бегали туда разбирать его на запчасти; помню, как сирены выли, как убегал от милиционеров, чтоб не запихнули в бомбоубежище во время налета… У нас во дворе было одно такое — просто яма с водой по щиколотку и сверху бетонный настил, и стоять там людям надо было в три погибели. Вот и все убежище. На крыше кинотеатра «Темп» стояли зенитки. Хорошо помню, как увидел, что в витрине хлебной будки выбит кусок стекла. Протянул туда руку, но был пойман и избит продавцом…
В общем, я был мальчиком из так называемой хорошей семьи. В то время машин, тем более, служебных, было очень мало. У первого лица республики Абдурахмана Даниялова была «эмка», а у моего отца, прокурора Дагестана Хаджи-Мурада Хашаева, джип «Виллис». Но статус сына «большого человека» меня ни от чего не уберег. В послевоенные годы я связался с «плохой компанией», состоявшей из голодных городских ребят. Воспоминания самые веселые. Но я то в серьезных «операциях» не участвовал — маленький был, все больше на стреме стоял. На рынке на центральной площади вокруг христианского собора торговали зажиточные куркули из Кизлярского района. У них были такие корзинки, набитые мясом, салом, яйцами и другими продуктами. И вот он стоит, торгует, а корзинку свою плотно между ног зажимает. Весь наш расчет строился на жадности торговца. В зоне его видимости роняли купюру в три рубля. И раз за разом куркули бросались подбирать трешник, забывая о своих корзинках. Ясное дело, что, возвращаясь, они и следа продовольствия не находили.
Позже, когда после медицинского я работал начальником санчасти колонии строгого режима, среди заключенных я встретил одного парня из той компании. Ну, обнялись, пошли в санчасть встречу отмечать.
Мы, «центровые», часто дрались с теми, кто жил за площадью, на Краснофлотской, например. Но дрались честно. Один на один и правило «лежачего не бьют» действовало железно. С расположенными до «Анжи-базара» еврейскими кварталами не дрались никогда.
Пленных немцев во френчах без погон хорошо все запомнили. Они гостиницу «Дагестан» строили и здание МВД. Меняли свои фашистские марки на бутерброды. На гармошках играли.
А мы в кино трофейные фильмы смотрели. И, конечно, «Подвиг разведчика» и «Кубанские казаки». Сейчас это странно звучит, но когда в одном фильме начинался эпизод, как Сталин приезжает в освобожденный Берлин, в зале все вскакивали и кричали: «Ура товарищу Сталину!».
В 50-е годы я учился в Дагестанском мединституте. А летом ездил в Москву к отцу. Там полуподпольно, но вовсю танцевали буги-вуги, твист и рок-н-ролл. В Махачкале же все было очень пристойно. Маевки на Тарки-Тау без спиртного, с девушками исключительно братско-сестринские отношения. Девушка считалась собственностью того района, где она жила, и если ее провожал кто-то из другого района, это было невиданной наглостью, прямо вызовом! Кстати, в те времена в ресторанах одни мужчины сидели. Считалось, что «приличный муж жену в ресторан не поведет».
Редакция просит тех, кто помнит наш город прежним, у кого сохранились семейные фотоархивы, звонить по номеру: 8-988-291-59-82 или писать на электронную почту: pressa2mi@mail.ru или mk.ksana@mail.ru.
