В Махачкале мы с родителями все время переезжали из дома в дом, поэтому соседи у нас все время менялись. Сначала мы жили на Советской, напротив ЦУМа. В одном доме с номенклатурными работниками, интеллигенцией и детьми народных писателей. У дедушки здесь была большая пятикомнатная квартира с хрустальными люстрами, старинными телефонами, ценными безделушками с выгравированными надписями от партийных коллег, книжными шкафами с редкими подписными изданиями. Был даже бар с бутылками и с маленьким рыцарем, в котором прятались рюмки. Кроме нас и дедушки с бабушкой, в квартире жил еще папин младший брат с семьей и дочка другого брата. В коридоре в ряд стояли детские горшки.
Папа тогда активно занимался Перестройкой, и его родители боялись, что он плохо кончит. Они часами спорили с ним о политике. Несколько раз папа брал меня на митинги. Я стояла на трибуне под памятником Ленину вместе с участниками клуба «Перестройка». Площадь была полна народу, но не помню, знала ли я, чего они хотят и что происходит.
Из соседей на Советской я никого не помню, тем более что вскоре мы переехали на улицу Виноградную — там была пустующая квартира родственников, работавших в Ташкенте. Я дружила с девочкой Мадиной, которая рассказывала мне анекдоты про Ельцина и Горбачева. Правда, когда во дворе появлялась нарядная Джамиля, Мадина сразу бросала меня и убегала к ней. Еще я играла с девочкой Айкой и даже заходила к ней домой.
На площадке за нашей многоэтажкой все время играли свадьбы, и одна старшая разбитная девочка не раз брала меня с собой поесть и попить за чужой счет. Помню, как она наливала себе настоящее вино, поднимала бокал и провозглашала тост: «За нас, за детей!» Вечерами двор пустел. Как только с первых этажей доносились знакомые мелодии, все с криком: «Санта-Барбара!» бежали к телевизорам. Еще по телевизору часто показывали папу. Он снимался в длинных и скучных передачах. А ночами печатал на портативной машинке статьи для первой негосударственной дагестанской газеты «Маджлис», им основанной. Газета пользовалась большой популярностью.
Одно время на Виноградной у нас жил настоящий американец. Звали его Виксман. Не помню, зачем он вообще приезжал в Дагестан. Помню только, как я ехала с ним в автобусе, и он учил меня считать по-английски до десяти и представляться. Еще меня часто отправляли за хлебом или за кефиром, и я все время стеснялась спросить у стоявших в очереди, кто крайний. А когда мы с мамой стояли в очереди за молоком, я научилась читать. Мне было тогда четыре года.
Следующим нашим домом стала четырехэтажка на Кирова. Крутые ступеньки, низкие потолки и тесные квартирки, в которых обитал рабочий люд и большие тропические тараканы. По лестницам шатались пьяные, ломились в двери.
Дети в этом дворе постоянно выясняли отношения, все время кто-то дрался, и я в том числе. На первом этаже жили мальчики-разбойники, которые постоянно делали мне пакости. Один раз натравили на меня собаку, в другой раз украли санки, в третий — потрепали в подъезде. В нашей двушке было очень тесно. Когда родился мой младший брат, он спал в раскрытом чемодане на балконе. А еще на кухне не было духовки, поэтому мама пекла торты в специальной печке, и они получались прямоугольные. Меня это очень удручало, я мечтала о круглых тортах.
Тогда же случилось последнее праздничное «1 Мая» в моей жизни. Помню, мы стояли на центральной площади, и мама сказала, что это последний парад, и коммунисты скоро уйдут. На мне тогда было синее шерстяное платье, а голова побрита налысо.
Папа к этому времени бросил политику. Он понял, что на всех постах и в правительстве остались те же самые люди, а его идеализм никому не нужен. К тому же в игру стали вступать бандиты всех мастей, и связываться с ними не хотелось. Так что папа стал заниматься биржей, акциями и ваучерами. И когда появились деньги, сразу же купил первую попавшуюся квартиру в панельной «хрущевке» на Дахадаева. Напротив была электрическая подстанция и бомбоубежище в виде травянистого холма. От холма двор отделялся забором и гаражами. Мы, дети, перескакивали через гаражи, перелезали через забор и резвились на верхушке бомбоубежища. А потом удирали от старого сторожа, который гнался за нами, кидая камни.
Говорят, что электроподстанции негативно действуют на психику человека. Возможно, поэтому в доме было много сумасшедших. В квартире этажом выше жили брат с сестрой, постоянно скандалившие между собой. А под нашей квартирой жил человек, которому на голову упала штанга. Он подолгу громко кричал и третировал своих домашних. Соседкой по площадке была запущенная старуха в лохмотьях, которая постоянно стучала к нам в дверь. Она была родом с Украины, где у нее остались племянницы, но те не хотели ее знать. В конце концов старухой занялась хваткая продавщица из соседнего магазина. Она взяла над ней опекунство, держала ее взаперти, а после старухиной смерти вселилась в квартиру.
В соседнем подъезде жил больной подросток по кличке Вампир. Вампир выкручивал лампочки в подъездах, едва умел говорить и спал на балконе. Он был в сущности добрый малый, но быстро спился и скололся. В доме жило много наркоманов и алкоголиков. Однажды ночью какой-то пьяный выпрыгнул с пятого этажа и раздробил себе пятки. А Валера из соседнего подъезда спьяну пырнул кого-то ножом.
По слухам, каждый день ранним утром фургон с наркотиками подъезжал в соседний двор и наркоманы со всей округи шли за дозой. Впрочем, соседний двор был гораздо приличнее нашего. Там жили сплошные музыканты, химики и прочая интеллигенция, было много детей и пространства. А еще в соседнем дворе жил голубоглазый мальчик по имени Гасан, который был старше меня на год. Как-то в начале сентября, когда на море бушевал шторм, он пошел с друзьями поиграть в мяч на опустевшем городском пляже. Во время игры мяч упал в воду, Гасан побежал за мячом и начал хохотать, делая вид, что тонет. И вдруг стал тонуть по-настоящему. Но друзья ему уже не верили, а только смеялись. Тогда Гасан закричал: «Клянусь Аллахом, тону!» Один из мальчиков подал ему руку, но тут огромная волна отшвырнула мальчика на камень, а Гасан пропал в волнах. Его искали много дней, пока не нашли разбитое тело в нескольких километрах от пляжа. Когда мертвого Гасана несли к дому, вся улица пахла водорослями.
В соседнем дворе тоже были сумасшедшие. Посреди двора даже стоял маленький кирпичный домик с решетками — изолятор, специально выстроенный живущими в доме людьми для их буйного родственника. Ему туда периодически носили еду и никуда не выпускали.
Разумеется, вокруг обитали не только душевнобольные. Напротив нас жила молодая семья кубачинцев: у них постоянно гостили художники, родственники известных дагестанских деятелей. Как-то раз мы забыли ключи в квартире и остались снаружи. Тогда мы зашли к соседям и пробили отверстие в разделявшей нас стенке — она почему-то была из толстого непрозрачного стекла. Я пролезла через это маленькое отверстие и открыла дверь изнутри. С нашей стороны эта стеклянная стена завешивалась ковром, так что еще довольно долго можно было приподнимать его и свободно переговариваться с соседями. Вскоре кубачинцы переехали в Дубки и стало совсем не с кем общаться.
В конце концов, в 2006-м, квартира в кооперативном доме, который строился с 1986 года, была готова. Правда, и здесь не обошлось без казусов. В доме вместо запланированных девяти этажей построили десять. В результате потолки в квартирах стали гораздо ниже. Тем не менее родители совершили очередной переезд, на этот раз — на улицу Ирчи Казака. Когда они вступали в кооператив, то думали, что заживут около тенистого парка Академии наук. Но парк давно застроили какими-то гаражами, а все окрестности завалили горами мусора. И тем не менее квартира в этом доме гораздо лучше прежних. Мне так и не довелось пожить в ней, потому что я переехала в Москву.
Редакция просит тех, кто помнит наш город прежним, у кого сохранились семейные фотоархивы, звонить по номеру: 8-988-291-59-82 или писать на электронную почту: pressa2mi@mail.ru или mk.ksana@mail.ru.
