Отец мой, Магомед Гамзатович Гамзатов родом из Согратля. Он закончил рабфак (кстати, учился вместе с выдающимся дагестанским ученым Расулом Магомедовым) затем был Дагпединститут, после окончания которого отец был назначен замдиректора этого же института по заочному обучению. Так что я родился уже здесь, в Махачкале. Тогда, в 1938-м наша семья жила на Горке, в съемной квартире на улице Краснофлотской. А в 1939-м, когда был объявлен набор в Красную Армию, отец, несмотря на бронь, которая у него была как у руководящего работника системы народного образования, пошел добровольцем. Рядовым солдатом с должности замдиректора вуза. Вернулся уже после войны подполковником с 14-ю боевыми наградами. Тогда же, в 1939 году, наша семья перебралась в выделенную отцу просторную 4-комнатную квартиру, так что практически все детство и юность мои прошли на Буйнакского, 6. Только недолгое время я прожил в Ботлихе у тети Хадижат, старшей сестры моего отца. Она была женщина незаурядная, комиссар отряда по борьбе с бандитизмом в Ботлихе. Я называл ее мамой и ее имя дал своей дочке, такой же своенравной.
Так вот, дом наш на Буйнакского был крепкий, основательный, он стоит до сих пор, и там до сих пор живет семья моего младшего брата. Дом был горисполкомовский и жила там профессура – Байрашевский, Ростов, Аликберова, Доброхотов, Аникьян, лауреат Ленинской премии профессор Гусейнов Саид – один из руководителей группы по выведению тонкорунных овец, художник Джемал, чьим именем названо художественное училище в Махачкале. Много громких имен, много замечательных людей. И они все были преданны своему делу. Помню профессора Дмитрия Соловьева – высокий, худощавый, прямолинейный до резкости, – он был фанатом математики и бесплатно читал обзорные лекции в 13-й школе.
За стол мы садились всей семьей, и к обеду обязательно кто-то приходил: то соседи, то друзья или коллеги отца. А иногда по-соседски заглядывал Расул Гамзатов, ведь Союз писателей, который он возглавлял, располагался совсем близко, в двух шагах. Если мама готовила что-то особенно вкусное, как правило, такое случалось в праздники, обязательно шла угостить соседей. А они угощали нас. Соседка наша Фатьма Гасановна, помню, очень вкусные пекла пирожки и пончики.
И хотя дом наш был, что называется, номенклатурным, мы, дети, никак на себе это не ощущали, на фоне сверстников не выделялись. Разве что игра в лянгу, одна и самых распространенных в городе, была у нас непопулярна. Мы предпочитали волейбол. Площадка-то во дворе была и мяч собственный дворовый (страшный дефицит в те времена) тоже был, а вот когда в универмаге на Буйнакского купили еще и волейбольную сетку – наступило полное счастье! Мы ходили на матчевые встречи даже в Первую Махачкалу, хотя такие встречи чаще всего завершались драками. Ну а в остальном мы жили, как и все мальчишки приморского города. Утром, даже не умывшись, в одних сатиновых черных трусах неслись на море, что в двух шагах, там и пропадали чуть ли не весь день. За 50 копеек нанимали лодку и ходили на ней в сторону мясокомбината или порта, прямо с камней ловили рыбу на удочки без поплавков, пальцем улавливая натяжение лески, бычков из-под камней голыми руками вытаскивали и загорали за лето до черноты. По вечерам прямо под окнами начинался большой городской променад. Это было очень удобно, высунешь голову, поглядишь – ходит ли внизу тот, кто тебе нужен (а тогда, как известно, по Буйнакского вечерами фланировал весь город) – и вниз! А там уже поджидают друзья-приятели и можно попытаться прошмыгнуть без билета в кинотеатр «Темп» или подыскать еще какое-нибудь развлечение. Например, пойти поглазеть в рыбный магазин, который располагался на первом этаже нашего же дома. Это был замечательный магазин. Слева от входа стояла большая бочка с черной икрой, ее зачерпывали пол-литровым половником, вываливая в кулек из вощеной бумаги. И тут же посреди торгового зала – маленький бассейн полтора на два метра с живой плещущейся рыбой. В магазине остро пахло морем и рыбой, на мраморном пестром полу сверкала перламутровая чешуя, а стены украшали фрески с могучими рыбаками, тянущими полный невод. Могие наши дворовые мальчишки мечтали вырасти и стать уличным регулировщиком. Как тот бравый регулировщик, что стоял на перекрестке Буйнакского и Дахадаева, нарядный, в белой форменной рубашке. Кстати, после 6 вечера он уходил, и та часть Буйнакской, что ведет к Городскому саду, перекрывалась, чтоб народу было где гулять. А зимой перекрывали Дахадаева. Вся улица превращалась в снежную горку, по которой, визжа и хохоча, съезжали вниз на Буйнакского и малышня, и взрослые. Весь город был там. В те годы в городе было много военнопленных немцев. Они, как правило, были заняты на строительстве. «Дом на Набережной», здание НКВД на площади Сталина тоже строили военнопленные, и нас туда тянуло, как магнитом, поглазеть на вчерашних врагов, страшных «фрицев». Как-то я отправился туда, надев отцовскую офицерскую пилотку. Наверное, она придала мне воинственности, но, когда один из пленных мне что-то сказал, я расценил это.. как резкость или грубость, в общем, не понравилось мне, и я бросил в него камень. Немец пожаловался конвоиру, но конвоир за меня вступился, может, из-за моей пилотки.
Отцу я об этом не рассказал. Не был уверен, что он примет мою сторону, честно говоря. Отец был строгий и у него были свои твердые представления о правильном и неправильном. Помню историю, как он отправил меня в фирменный магазин «Табак» за папиросами. Магазин был недалеко, на нашей же улице, ближе к вокзалу, минут 10-15 на все про все. Можно было идти неспешно, разглядывать встречных, задержаться на минутку у гостиницы «Дагестан», там сейчас какой-то институт, здесь же раньше была остановка автобуса и стоянка такси (их всего две было на весь город, вторая у вокзала) и любопытные типажи встречались. В общем, приятная прогулка. Но случилась накладка. Отец курил «Казбек» московской фабрики «Ява» и других папирос не признавал, а в магазине оказались только ростовские. Вернуться домой с пустыми руками нечего было и думать. Так что я искал эти папиросы в вагоне-ресторане поезда «Москва – Баку», а потом на автобусе отправился за ними в Буйнакск. Но и там не нашлось нужных папирос! И когда я все же вернулся домой и протянул отцу ростовский «Казбек», купленный в махачкалинском «Табаке», то услышал – что ж ты за мужчина, если не сумел выполнить мое поручение? Я не оправдывался. Я молчал и понимал, что и, правда, виноват, не справился. И никакие «объективные причины» вины с меня не снимали. Вот такое нам давали воспитание. А сейчас я немножко отклонюсь от темы и скажу о том, что меня волнует. Пафос сейчас не в моде, в современном обществе человек, говорящий с пафосом, то есть страстно, взволнованно – оказывается мишенью для насмешек, ведь любая искренность уязвима. Но тут кроется страшная ловушка, опасаясь, что нас могут высмеять, мы подстраховываемся, не решаемся говорить о важном серьезно, стесняемся дрогнувшего голоса. Мы привыкаем занижать высокое, сначала только на уровне речи, а со временем неизбежно и в собственном сознании. И в результате мир, окружающий нас, мельчает и мы сами, собственными руками запускаем процессы, которые приводят к обесцениванию таких понятий, как патриотизм, гордость за свой народ, чувство причастности к нему и к своему времени. Пусть мои слова кому-то покажутся патетическими, но я скажу – этот город построен руками наших современников. Мы все причастны к его славной истории. Мы можем и должны гордиться этой причастностью.
Мы часто жалуемся, мол, город хаотично застроен, не организован, где-то неправильное архитектурное решение исказило его лицо, но если задуматься… Это ведь был маленький заштатный городок с населением в 30-40 тысяч, а сейчас тут живет порядка 700 тысяч человек, мало того, Махачкала стала экономическим и общественно-политическим центром развития всего Дагестана. Это, наверное, звучит как-то слишком абстрактно, но вы только представьте. Здесь же были солончаки, пустая земля, на которой не росло ничего кроме перекати-поля, а потом люди взялись за лопаты. И за несколько месяцев проложили канал им. Октябрьской революции, КОР. А это же артерия, питающая водой весь город. Отличившихся на строительстве канала поощряли отрезами бязи и пятью рублями. И вот с этого времени город стал стремительно развиваться. Загудели заводы, зашумели новостройки, всюду замаячили клювы башенных кранов, и наше махачкалинское яркое небо проколола игла телевышки. И все это за какое-то до смешного короткое для истории время, за 40-60 лет. Одновременно с этим люди нашего поколения строили Каспийск, Избербаш, Южно-Сухокумск, 11 гидростанций, десятки заводов и фабрик. Послушайте, если это не повод для гордости за своих современников, за своих сограждан – то что вообще может быть поводом для того, чтобы гордиться своим народом!?
Редакция просит тех, кто помнит наш город прежним, у кого сохранились семейные фотоархивы, звонить по номеру: 8-988-291-59-82 или писать на электронную почту: pressa2mi@mail.ru или mk.ksana@mail.ru.
