– Мой отец, уроженец селения Ялак Ахтынского района, в 1925 году в Москве закончил журналистское отделение Коммунистического университета трудящихся Востока имени Сталина, который тогда называли Институтом красной профессуры. После окончания отец вернулся в Дагестан. Здесь же он встретил мою мать Гурию и женился на ней. Я был вторым ребенком, родился в роддоме на улице Фабричной в 1939 году. Назвали меня в честь Серго Орджоникидзе. Детство и юность провел на улице Герцена, которая до революции называлась Грязной, хотя параллельно ей шла когда-то самая престижная улица Миллионная.
На нашей улице жили весьма интересные персонажи. Например, наш сосед и большой шутник, мы его называли дядя Саша, а так его звали Аббасали. Он был то ли кумык, то ли азербайджанец, а может быть, и иранец. Точно не знаю. Тогда не принято было спрашивать национальность. В середине сороковых годов дядя Саша работал главным механиком пожарной команды, которая располагалась на центральной площади.
Как-то собрал всех мальчишек со двора и предупредил, что завтра в городе воды не будет. Тогда часто воду отключали и никто не удивился. Мы наполнили все кадушки и кастрюли, но вода все шла и шла. Тогда мама послала меня спросить у дяди Саши, в чем дело. Я нашел его и спросил. Он тогда так сказал: «А разве мама не знает?! Завтра Абдурахману Кикунинскому (был такой известный силач ростом выше двух метров, он еще снимался в фильме «Остров сокровищ») врачи будут делать клизму. Поэтому воды в городе и не будет». Мама долго смеялась, а шутку повторяла вся улица…
Абдурахман Кикунинский тоже интересный был человек. Великан! Платок носовой у него был размером с полотенце. Еще при жизни он продал свое тело ленинградскому медицинскому институту за сумасшедшие по тем меркам деньги – 2 тысячи рублей. Правда, после его смерти родственники не отдали тело, а похоронили, как положено.
На нашей улице жили знаменитые на всю республику люди: главный адвокат Дагестана Николай Будко; друг моего отца, заместитель начальника «Дагвино» Микаил Абдурагимов; один из первых шоферов Дагестана, работал он на грузовой «полуторке» и возил деньги для Госбанка, Герасим Корнилов. Был он очень культурным человеком, мы дружили с его сыном Володей по кличке «Корнил». У него был первый на нашей улице настоящий кожаный мяч с надувной камерой, папа ему из Москвы привез. Мы этот мяч сильно ценили и берегли. Сейчас даже не вспомнить, сколько раз его зашивали и залатывали. Этим у нас во дворе занимался «Колдун», Гришка Ковдаев. До появления в нашем дворе «корниловского» кожаного мяча мы сами делали мячи из подручных средств или просто жестяными банками в футбол гоняли.
В начале улицы Герцена, возле дома №2, росло большое тутовое дерево (по-моему, оно и сейчас там есть) – это было место разборок и драк. Туда постоянно приходили анашисты, воры, хулиганы, в общем, разная шпана, которая ошивалась поблизости, на улице Буйнакского, возле кинотеатра «Темп». Среди них часто можно было встретить и Юрчика-карманщика с улицы Оскара. У него была замечательная блатная походка. Когда он ходил, его ноги и руки раскачивались, как на шарнирах, а кисти рук всегда были вывернуты наружу, по-моему, он таким и родился.
Парни с нашей улицы приводили нас, 5-6-летних пацанов, к этому дереву и стравливали с местными «блатными», которые были нас старше на несколько лет. Дрались до первой крови или же до тех пор, пока один не сдастся. Вот так нас закаляли старшие товарищи. Что поделаешь, суровые времена – суровые игры. В моей молодости в драках редко применяли оружие. Пистолетов не было однозначно. По-моему, даже у нашего участкового – дяди Вани – его не было, не говоря уже о блатных. Они иногда пользовались ножами или «пиской». Так называли половинку сменного лезвия. Ее зажимали между указательным и средним пальцем и могли серьезно порезать.
В 40-е и 50-е годы напряженка была не только с мячами, но и с одеждой. Помню, в конце Буйнакского было общежитие портовых рабочих, так некоторые из них на работу ходили в белых кальсонах. Достать или купить что-то новое, неношенное было делом почти фантастическим. Правда, иногда получалось воплотить и эту мечту. На Оскара, 33 была спорт-школа и завскладом там работала тетя Маруся. Вот она обменивала пять старых трусов или маек на одни новые. Я и в спорт-то пришел по большей части из-за спортивной формы и… талонов на питание.
Мой отец спортсменов недолюбливал, говорил: «У одного отца было три сына: два умных, а один – футболист». Поэтому мое решение заняться спортом не очень радостно встретил. А привели меня и еще нескольких ребят в боксерскую секцию наши соседи, знаменитые на всю республику боксеры, братья Гамзаевы. Тренер спортивной секции сразу меня заприметил, всех убрал в сторону и сказал: «Вот этот человек нам точно нужен». Я сразу возгордился и грудь колесом выкатил, а тренер добавил: «У него морда большая, с закрытыми глазами не промажешь. С ним все и будут боксировать». Так я стал боксером, а потом и футболистом, играл в юношеской команде «Пищевик» и в первой дагестанской команде мастеров – «Динамо».
В послевоенные годы спортсменам государство выдавало талоны на усиленное питание. Я обменивал их в столовой на Маркова, 31 на продукты и нес домой. Мне было чуть больше 13 лет, когда умер мой отец, так что я как мог, помогал семье. Занятия спортом позволяли мне и другим ребятам не только нормально питаться, но и одеваться.
При приеме в спортивную секцию выдавали трусы и майку, а когда выигрывал соревнования, получал трико дербентской швейной фабрики «Дагюн». С одеждой в те времена вообще были проблемы, ну, а щеголять в спортивной форме могли вообще единицы. К одежде было, можно сказать, трепетное отношение. Один раз из-за порванной фланелевой рубашки сцепился даже с вором в законе.
Это случилось в 1958 году возле ресторана «Дагестан». В этом заведении тогда еще играл известный всей Махачкале замечательный пианист Павлик. Мой старший брат в то время уже закончил Серпуховское авиаучилище и работал летчиком. В этот год он приехал домой в отпуск и на первые заработанные деньги повел свою девушку в ресторан. И там к нему привязался «Будулай». Хорошо, что рядом оказался знакомый, прибежал ко мне, оповестил. Понятное дело, я побежал в ресторан выручать брата.
«Будулай» был известной в Махачкале личностью. Вечно ходил нечесаный и с густой бородой. Может поэтому его окрестили цыганским именем, хотя по-настоящему звали его Рамазан. Был у него еще и брат Рустам, тоже весьма известная в криминальных кругах фигура. Бандюганом был, наверное, даже покруче брата. Жили они оба на Буйнакского прямо напротив горотдела милиции, который располагался тогда в доме номер 24.
В общем, захожу я в «Дагестан», смотрю – этот «Будулай» совсем разошелся. Навис над моим братом и матерится вовсю. Я выволок его из ресторана на улицу, и там он вдруг схватил меня за грудки и потянул. Байковая рубашка порвалась – и мое терпение лопнуло. Дело в том, что эту рубашку мне привез из Москвы отец Эдика Путерброта, с которым мы были одноклассники и большие друзья. Она была отличного качества и очень красивая. Как сейчас помню, застегивалась на две пуговицы. В Махачкале мало у кого такие рубашки тогда были. В общем, я ходил в ней по городу и форсил, а этот гад мне ее порвал.
Я ему как дал справа в морду, он аж к остановке отлетел по ступенькам. Я за ним, и там еще пару раз успел его хорошенько стукнуть. Нас обоих забрали в милицию, на Пушкинскую, 25. С «Будулаем» они даже разговаривать не стали. Он тогда в очередной раз вышел из тюрьмы, и, наверное, они только и искали повода его опять посадить. Я сразу это понял и сказал милиционерам, что случилось недоразумение, что меня за Рамазаном послала его жена (замечательная, к слову, была женщина, жалко, что такой гад в мужья ей попался), а он не захотел идти, ну и пришлось силу применить. Понятное дело, нас отпустили. Рамазан понял, что я его спас – больше ни ко мне, ни к моим братьям он не подходил.
Несмотря на всю жесткость, а порой и жестокость, которая бывала в отношениях между людьми, было и что-то настоящее, честное. Враг не маскировался под друга, и если уж бил, то в лицо, не в спину. Да и врагов тогда было мало. Персонажи типа «Будулая» были скорее исключением. Несмотря на то, что мы иногда недоедали и носили латанные-перелатанные вещи, люди были добрее, чем сейчас, душевнее. Может быть, я тогда был молодым и многого не видел или не знал, но мне дороги те, прежние, отношения между людьми. И мне дорог тот город. Махачкала для меня тогда была самым замечательным местом на Земле, и я даже не мог подумать, что где-то может быть лучше, чем здесь.
Редакция просит тех, кто помнит наш город прежним, у кого сохранились семейные фотоархивы, звонить по номеру: 8-988-291-59-82 или писать на электронную почту: pressa2mi@mail.ru или mk.ksana@mail.ru.
