ГЛАВНЫЙ ИМПУЛЬС ТАУС МАХАЧЕВОЙ
За ее плечами – учеба в Америке и Англии, выставки и перформансы, награды и мировое признание. Она живет современным искусством и хочет рассказать о нем Дагестану. Надеется, что переняла некоторые черты характера от своего знаменитого дедушки – Расула Гамзатова.
Художница Таус Махачева в эксклюзивном интервью «МИ» рассказала о принципах в искусстве и в жизни, о том, как важно сегодня получить современное образование и быть всегда обращенным к своим корням.
Досье «МИ»: Махачева Таус Османовна. Родилась 14 августа 1983 года в Москве. Имеет диплом бакалавра Голдсмит колледжа (Лондон, 2007) и магистерскую степень Королевского колледжа искусств (Лондон, 2013). Финалист премии «Будущее Европы» (Музей современного искусства, Лейпциг, 2014) и премии «Инновация» в категории «Новая генерация» (2012).
Избранные выставки: «Переписывая миры» (
СУПЕР ТАУС
– Таус, Вы недавно вернулись из Парижа, где 11 мая выставлялись в музее Помпиду. Расскажите подробнее об этой поездке и Ваших последних проектах.
– Мне кажется, эту выставку немного неправильно позиционируют средства массовой информации, как «мою персональную выставку». Это был проект куратора Алисии Kнок, который называется Museum ON/OFF (музей включен-выключен. – Прим. «МИ»), посвященный музеологии и тому, как современные художники по-разному работают с музеями – реальными и воображаемыми. У Алисии на выставке было номадическое (временное) пространство, куда она приглашала художников на неделю. Именно в этом зале я представила несколько работ и свой перформанс. Вернее, перформанс сделала не я, а мое альтерэго Супер Таус – она супергерой, в которого я иногда превращаюсь. Перформанс был посвящен подвигу, как мне кажется, настоящему подвигу двух смотрительниц одного из дагестанских музеев – Марии Коркмасовой и Хамисат Абдулаевой. К сожалению, их больше нет в живых. В музее, в котором они работали в 90-е годы, была совершена попытка кражи полотна художника Александра Родченко. Какой-то вор вырезал картину из рамы сапожным ножом, свернул и побежал. Хамисат Абдулаева это заметила, сказала об этом Марии, из зала которой и было украдено это полотно, она побежала за вором и просто-напросто вырвала у него холст! Меня поразил этот импульс и отсутствие обдумывания поступка. Есть ли у него оружие? Представляет ли он угрозу? Существовал один единственный посыл – бежать и спасать культуру, искусство. Мне кажется, что в нашей сегодняшней ситуации очень многое держится в искусстве и культуре на этом порыве. На вере людей в ценность культурного наследия. Супер Таус решила им поставить памятник. Памятник не анонимному смотрителю, а двум конкретным женщинам. Это очень важно, потому что у нас в республике достаточно памятников конкретным мужчинам и есть всего несколько памятников конкретным и абстрактным женщинам. Супер Таус ходила по музею Помпиду с огромной скульптурой (
(Таус приносит небольшую скульптурную композицию, на которой изображены две женщины, держащие в руках спасенное полотно. – Прим. МИ»).
– Дальше над скульптурой работали профессиональные бутафоры Мария Калмыкова, Максим Проценко и Василиса Земскова.
– А как парижане, посетители музея, восприняли вашу задумку?
– Вы знаете, если мне не изменяет память, я до этого во Франции никогда не выставлялась. Я очень волновалась, потому что совсем не понимаю французскую культуру. С английской у меня хоть какое-то знакомство есть, потому что я там училась. С другой стороны – это искусство. Я ведь не на военную зону приехала работать. Но в итоге реакции на мой перформанс были достаточно дружелюбные.
Люди подходили, спрашивали. Я рассказывала, что это памятник конкретным людям и конкретному подвигу, это попытка входа в историю западного искусства. Я показывала и другие работы в «номадическом» пространстве – «Гамсутль», например. Еще я скопировала специально для этой выставки фильм «Национальный цирк» 1967 года из Российского государственного архива кинофотодокументов. Одно изображение из работы «О пользе пирамид в культурном воспитании, укреплении национального сознания и формировании морально-этических ориентиров» было напечатано как фотообои размером 4,60 на
ПРОИЗВОДИТЬ СМЫСЛЫ
– Почему Вы решили заняться современным искусством? Повлияла учеба за границей?
– Да нет. У меня мама искусствовед (Патимат Гамзатова, средняя дочь Расула Гамзатова. – «Прим. «МИ»), бабушка была директором музея, который сейчас носит ее имя (Дагестанский музей изобразительных искусств имени П.С. Гамзатовой. – Прим. «МИ»). Искусство мне всегда было очень близко, я уважаю труд сотрудников музея, и если бы не была художником, то работала бы в музее как поддерживающая структура, но мне хотелось всегда производить какие-то смыслы. И это желание сохраняется до сих пор.
– Ваша первая большая персональная выставка в Дагестане прошла при поддержке благотворительного фонда «Пери». Сотрудничаете ли Вы сейчас с ними?
– Пока никаких проектов не планируется, но это прекрасный фонд, с которым я поддерживаю дружеские отношения. К примеру, 22 мая приезжала моя подруга, куратор музея «Гараж» из Москвы Екатерина Иноземцева. Она находилась в исследовательской поездке по всему Кавказу, и ее последней точкой был как раз Дагестан. Екатерина попросила меня помочь организовать встречу с молодыми художниками республики, потому что она отбирала работы для выставки в музее в 2017 году. Я попросила у ребят из «Пери Инновации» площадку для этой встречи, и они ее охотно предоставили.
– Почему после учебы в Москве, США и Англии, выставляясь за пределами России, решили приехать в Дагестан и работать здесь? Потянуло к родным корням?
– Есть несколько причин. Я всегда работала с дагестанским материалом, а когда работаешь с ним – очень важно присутствовать в регионе. Потому что в такой повседневности ты что-то узнаешь от своих друзей, от таксистов, продавцов, из прекрасного Инстаграма, в котором периодически находишь удивительные группы и удивительных людей. Это присутствие для моей художественной практики было важно. И, во-первых, несколько лет назад мой муж переехал сюда работать (Гимбат Гимбатов – директор АО «Дагэнергосеть». – Прим. «МИ» ). Мне важно находиться с ним рядом настолько, насколько я могу, учитывая мой номадический образ жизни. Любой современный художник, который востребован, не может иметь стабильную жизнь и выполнять все обязательства. Есть выбор – либо ты работаешь, либо нет. У меня очень много поездок по работе. Я хочу это изменить, конечно, ездить меньше, и чтобы люди, которые работают в этой мастерской (интервью проходило в творческой мастерской Таус Махачевой в Каспийске. – Прим. «МИ»), это делали за меня (смеется). Это потихонечку получается, но не все сразу.
– Семья и творчество. Как сочетаете?
– Да нормально (смеется). Я замужем уже 8 лет, и мне кажется, если бы не поддержка мужа, я не была бы там, где нахожусь. Одно дело, когда твоя жена начинает заниматься современным искусством и это что-то совершенно непонятное, а другое – когда есть какое-то признание. Это совершенно разные вещи. И я ему благодарна за то, что он меня поддерживает с самого начала, тогда, когда я не была устоявшимся художником.
Я ПРОСТО ДЕЛАЮ ТО, ЧТО ДЕЛАЮ
– Вы были одной из первых, кто показал в Дагестане современное искусство на высоком уровне. Ваши проекты эпатировали местную публику. Не боялись быть непонятой дагестанским зрителем?
– Я не была первой. Есть совершенно фантастические проекты моих коллег – Апанди Магомедова, Ибрагима Супьянова, Мурада Халилова, Мусы Гайворонского и т.д. Просто я сделала большую выставку. Может, так вышло потому, что я ни разу не показывалась здесь, вложила очень много усилий в одну выставку. Мне повезло с поддержкой фонда «Пери», именно поэтому мы смогли привезти даже иностранных журналистов и моя первая большая персональная выставка в Дагестане получила такую огласку. Но это не значит, что я была первой, что не существовало более высокого художественного уровня. Я просто делаю то, что я делаю. И, конечно, бывает неприятно, когда ты видишь какие-то негативные комментарии в Фейсбуке или в других соцсетях, но я стараюсь их не читать. Я как-то расстроилась из-за чего-то, кто-то что-то сказал, и я пришла к маме и говорю: «Ну, как так?» Она говорит: «Тауся, я как-то спросила у папы: «А почему ты не отвечал тем людям, которые писали про тебя плохо?» И он ответил: «Знаешь, Патя, я просто хотел писать». И я это очень четко поняла. Этот негатив тебя засасывает, и ты перестаешь проявлять щедрость любого типа к своим коллегам, к людям. Это может тебя поглотить.
ГОРЫ КАК ОЩУЩЕНИЕ СЧАСТЬЯ
– У Вас есть работы, посвященные Гамсутлю, канату и канатоходцам… Это особая любовь к горам досталась в наследство от знаменитого дедушки?
– Наверное, это и наследство от дедушки, и какое-то ощущение счастья, дома, когда ты просто ездишь в горы. Это лежит в основе того, как человек понимает самого себя, это отношения с природой. И это не всегда просто отношения с природой, потому что, например, в работе «Канат», где снимался Расул Абакаров – фантастический канатоходец, мне очень повезло, что он согласился принять участие в этом проекте… Он ходит по канату и балансирует произведениями искусства. Это не только про отношения «Я и природа», становление себя, но это еще и про ситуацию в культуре, историю дагестанского искусства. Там много смыслов. И действительно, во многих моих работах отправной точкой является какое-то географическое место. Тот же Гамсутль. Когда я его увидела, то подумала, что это просто фантастика. Важно не останавливаться на первой идее, когда ты занимаешься современным искусством. Самый простой вариант на тот момент – это было сделать серию документальных фотографий или документальное видео с одним жителем этого аула Абдужалилом, который, увы, недавно умер. Но я решила начать с этого, я поговорила с ним и записала интервью, я сфотографировала место. Потом поняла, что мне нужно работать дальше и нужно придумать способ, чтобы рассказать историю места не через язык и не через слово, а через хореографию. Это то, что у нас с хореографом Анной Абалихиной и Юсупом Омаровым получилось сделать в этой работе. В один момент он повторял различные позы из батальной живописи Франца Рубо, это были эксперименты, связанные с современным танцем. В другой части видеоработы он, например, просто висел в полуразрушенном проеме, в окне над пропастью или повторял изгиб арки у входа в аул. Своим телом пытаясь починить эти руины и задать всем нам вопрос, какое у нас отношение к тому месту, откуда мы родом, если оно исчезает. Я понимаю, что говорю художественным языком, и я не знаю, какой у вас читатель, но мне кажется, что все равно есть какие-то узнаваемые чувства в работах, которые я делаю, и человек их в состоянии понять.
– Почему Вы выбрали Гамсутль объектом для творческого проекта, а не аул Цада, например? Собираетесь ли делать что-то подобное и в родном для вас селе?
– Гамсутль меня поразил своей красотой. У меня есть работа, которую я сняла в ауле Цада, она называется «Усилие», пока ничего нового не планирую в родном районе.
У дедушки было слово, у меня – художественный образ.
– Вы родились в творческой семье. Это как-то повлияло на выбор будущей профессии?
– Я выросла в Дагестанском музее изобразительных искусств. Недавно читала поздравление с Днем музеев своей подруги Кати Гагариной, она дочь Лены Гагариной, директора музеев Кремля. Процитирую Катю: «Может, оттого, что я всегда думала, что выросла в отделе графики и в отделе реставрации графики, хотя это очень отдаленно соотносится с реальностью, но ведь именно за это, за относительность реальности, мы и любим музеи, правда?» И действительно. Я сейчас вижу детей, которые приходят со своими родителями на работу и вырастают там. Ты совершенно не думаешь, что есть другой мир, кроме как состоящий из ценности художественных артефактов, которые тебя окружают. Когда я только начала увлекаться фотографией, дедушка был еще жив, и я сказала, что не хочу больше заниматься экономикой. На что дедушка ответил: «Ну и правильно, я тоже никогда не умел экономить». Он в такой легкой форме мог говорить обо всем, и о том, что так свойственно человеческой натуре, о точках соприкосновения человеческих душ. И мне кажется, что этой точкой является культура. У дедушки это было слово, у меня – художественный образ. Это в миллионы раз важнее, нежели владение несметными богатствами.
– Каким запомнили дедушку?
– Невероятно веселым и добрым. Таким всеприемлющим. Совершенно не было места для критики, догматизма. Мне очень хочется верить, что эти вещи я переняла от него.
– Есть ли у Вас желание отразить гамзатовские мотивы в своем творчестве?
– Мне кажется, я их отражаю. Частично (смеется). Я делаю работы, связанные с современностью, поэтому я отражаю более злободневные дедушкины стихи, которые были острыми и сатирическими, вскрывающими проблемы в обществе. Хотя в моих работах можно найти и любовь. Любовь к искусству, к культуре, к природе.
ДРУГАЯ ВИДИМОСТЬ ДАГЕСТАНА
– Вы как-то в одном из своих интервью говорили, что хотите написать образовательную программу по современному искусству для Дагестана. Есть спрос?
– Я приведу простой пример. Мои друзья гуглят Дагестан. Что у них появляется в разделе фото? У них появляется террористический новостной поток, спорт и иногда я. Искусство может быть инструментом другого типа репрезентации региона. На меня же есть спрос. И он больше на Западе, чем в Дагестане. Но, с другой стороны, я прекрасно понимаю, у нас очень ограниченные ресурсы. Люди, с которыми я сталкиваюсь, часто говорят о каких-то ворующих верхушках, о том, что ими кто-то пренебрегает. Но это не совсем правда. Я чувствую, насколько убийственно большой объем работы у Министерства культуры, насколько мало и урезаемо их финансирование. У молодых дагестанских художников тоже есть востребованность. Но самая большая проблема – это образование, в котором мы застряли. Мы застряли в советском образовании. И я действительно написала годичную образовательную программу, но в тот момент она не нашла поддержки. Может быть, в будущем что-то получится. Как только улучшится ситуация в образовании для молодых художников, ответы на запросы в гугле станут более интересными и можно будет увидеть огромное количество моих коллег с серьезной международной карьерой. Они смогут показать совершенно другое видение Дагестана. Если мы говорим с вами в терминах, интересных власти, а не просто в терминах ценностей культуры.
– Многие обыватели (в том числе и дагестанские) все проявления современного искусства, такие как инсталляции и перформансы, как таковым искусством не считают. Для многих искусство – это хорошо написанная картина. Что бы Вы им ответили?
– Есть слой населения, который так считает. Это зависит не только от художественного образования. У некоторых ребят, с которыми я общаюсь, нет даже понятия о том, что такое методология исследования. Вы пришли ко мне на интервью, прочитав мое последнее интервью, и мы с Вами говорим на одном языке, и мне легко. Это встречается, увы, не всегда, поэтому иногда приходится отвечать на вопросы, которые не имеют отношения к тому, что я делаю. И это говорит опять же об отставании образовательной системы в искусстве. Потому что радикальных реформ не было произведено, но требуются ведь грандиозные реформы! Я не представляю, как это сделать. Поэтому я не буду стенать, что кто-то их не провел. Я могу ввести что-то маленькое. Например, годичную систему образования современных художников, и я это в состоянии осуществить при достаточной финансовой поддержке. Я могу объяснить людям, с которыми встречаюсь, что современное искусство – это не только картина, что я работаю в жанре видеоарта, который получил свое развитие в 70-х. Я вижу всю историю искусств как мою историю искусств. То есть являюсь продолжателем художников, которые работали в 80-е, 90-е, 2000-е. Я не отпрыгиваю назад в 50-60-е годы. Я не игнорирую этот пласт. Поэтому мы думаем, что искусство – это только картины. Еще частично потому, что нет серьезных, больших институций, показывающих и рассказывающих о современном искусстве. Катя Иноземцева прочитала в Дагестане фантастическую лекцию о музее «Гараж». У них такая образовательная программа! У них инклюзивные программы, где готовятся экскурсии для слабовидящих и слабослышащих. Я была недавно в Альгамбре (архитектурно-парковый ансамбль. – Прим. «МИ») в Испании и поразилась тому, что там были сделаны копии изразцов cо стен, чтобы люди могли их трогать. Огромное количество образовательных программ происходит в музеях. Но я не понимаю, как это сделать здесь, когда бюджеты, выделяемые на культуру, так малы.
– Для кого Вы творите? Для себя или для зрителя? К примеру, дагестанский художник Дарвин Велибеков говорит, что ничего никому своим творчеством доказать не хочет, оно безадресное. А Вы?
– Я совершенно точно не творю только для себя. Есть необходимость в высказывании, но это высказывание адресовано кому-то. Мое искусство я делаю для зрителя и потому что я не могу его не делать. Мне важно, когда случайные люди, не имеющие отношения к искусству, мне говорят: «Боже мой, я увидел твою работу и понял, про что это». Это удивительно, когда тебе в Фейсбуке совершенно незнакомые люди пишут: «Таус, спасибо за вашу последнюю работу». И им ничего от тебя не надо. Они просто говорят: «Спасибо». Мне нравится через свои работы заставлять людей что-то чувствовать, переживать и о чем-то задумываться. Мне кажется, это главный импульс того, что я делаю.
Шуана МАГОМЕДОВА
