Порт-Петровск – старая Махачкала

В газете описаны улицы Махачкалы в районе Бондарного завода, улиц Пушкина, 26 Бакинских комиссаров. А я вырос в другой части города, в районе, ранее хорошо застроенном, но со временем отдалившемся от центра. Родители мои, врачи (в тридцатые годы редкая профессия), жили в комнатушке на ул. Красноармейской, в том районе, где сейчас на перекрестке пр. Р. Гамзатова и ул. Леваневского построено высотное здание. А я жил тогда в сельской местности у тети, маминой сестры. Со временем родители получили шикарную (по тем временам) двухкомнатную квартиру и взяли меня к себе. Знакомые, правда, укоряли родителей, в какую даль они забрались, на Молочный хутор. А дом этот находился по теперешнему адресу:
ул. М. Гаджиева, № 6. (Сейчас об этом доме даже смешно подумать!), но тогда это была окраина, по нашей стороне улицы за домом было еще несколько домиков, а напротив дома – пустырь, граничащий с забором, где располагались военные казармы, а за ними, где сейчас рынок №2, – болота, поросшие камышом, и тучи комаров. Метрах в 100 напротив нашего дома была водоразборная колонка-автомат: если бросить в щель 1 копейку и передвинуть рычаг, из крана набегало ровно ведро воды, движение рычага в обратную сторону – опять ведро воды (носить воду домой было моей обязанностью). Напротив дома на пустыре обычно играла детвора – мои сверстники с нашей и соседних улиц. Иногда на пустыре по нескольку дней останавливались и жили в самодельных палатках сельские жители, приехавшие на арбах, запряженных волами, иногда разбивали шатры цыгане, а в осенние дни на пустыре был «скотный рынок».
Старожилы рассказывали, что наш дом до революции построил предприимчивый армянин, и был это доходный дом. Это строение в виде прямоугольной коробочки с улицы было одноэтажным, а во дворе с npoтивоположной стороны – двухэтажным. С парадного входа с улицы в трех комнатах находился ресторан, затем также с улицы был в двух комнатах магазин, где работали жена и дочери хозяина. Во дворе с закрывающимися аркой воротами была обложенная кафелем баня с душем, в сарае корова и лошадь, а в проеме ворот стоял фаэтон. Во дворе в комнатах на первом и втором этажах – гостиничные номера. Также на
2-м этаже жил хозяин с семьей. Приехавшие из Темирхан-Шуры путники могли остановиться с дороги, привести себя в порядок, отдохнуть и приобрести все необходимое. Очевидно, дом был национализирован, потому что в мою бытность в нем проживало 12 семей в
12 квартирах. Мы жили в квартире №3, самой престижной комнате «большого зала ресторана», смежной комнате и прихожей с парадным входом на улицу. Наверное, поэтому в зимние вечера, в дни, когда не было электрического освещения, к нам в гости приходили соседи (у нас была самая большая керосиновая лампа). Женщины шили, вышивали, вязали, хором и сольно пели песни – русские, национальные, украинские. Приятно и незаметно проходили длинные зимние вечера. В те годы телевизоров не было. Был у нас дома сделанный отцом самодельный радиоприемник, но включал его только он сам, когда бывал дома. В те годы врачам нередко приходилось выезжать в районы для ликвидации вспышек всевозможных заболеваний (чесотка, бытовой сифилис и др.), ибо санитарно-гигиеническое и культурное положение населения районов оставляло желать лучшего. Кстати, отцу моему Карно Артемовичу Серолпяну удалось выявить и ликвидировать очаги имевшего место в Дагестане заболевания проказой (неизлечимого в те годы), за что ему и была присвоена ученая степень кандидата медицинских наук. Сейчас, наверное, может показаться странным, что когда-то не было электричества. А в те годы была одна электростанция (напротив почты, где сейчас ШВСМ им. Али Алиева), и подавала она свет в город обычно в вечерние и ночные часы. Электростанцию жители называли «дизель», очевидно, из-за характерного звука работающего дизеля. При этом дизель, оставшийся, очевидно, еще с царских времен, порой требовал ремонта, и горожане часто жили при керосиновых лампах. Газеты писали, и все жили надеждой, что вот-вот закончится строительство Гергебильской ГЭС и в городе будет свет ежедневно и даже круглосуточно. С электростанцией связано и другое воспоминание: вода, охлаждавшая работавший дизель, была горячей и сливалась в емкость под стеной электростанции. Емкость была покрыта листами железа и в холодное время года все бездомные, нищие, мальчишки-беспризорники спали вповалку на этих теплых листах. Я учился во второй школе, бывшей женской гимназии, в здании, где был госпиталь во время войны, потом опять школа, а сейчас ГЕРЦ. Когда заканчивались уроки во второй смене, особенно в зимнее время, на улице было темно. Девчонки, жившие на улицах Шоссейная, Маячная, Левина, Краснофлотская, просили мальчишек подождать их, потому что боялись одни проходить мимо ночующих на железных листах бездомных. (Справедливости ради надо сказать, что беспризорники нас, школьников, не трогали. Хотя вспоминаю такой случай: я из школы шел домой. Ко мне подошел мальчишка, мой ровесник, в грязных лохмотьях и спросил, есть ли кто у нас дома из взрослых, ему нужен совет. Дома он с тетей о чем-то шептался, затем она накормила его домашним обедом, и он ушел. Единственное, что мне тетя сказала, что ночью родителей этого мальчика арестовали, квартиру заперли и опечатали, и он остался на улице. Беспризорники позвали его ночевать на теплых листах, но там сняли и разделили между собой его одежду, а ему отдали свою. Единственное, что хотел мальчик, – попасть в детский дом в г. Буйнакске, ну а в каком совете он нуждался, мне тетя так и не сказала. Странные события происходили в те годы. В продаже были школьные тетради с отпечатанными типографским способом рисунками на обложке. Рисунки были разные, но в каждом из них можно было найти какую-либо зашифрованную надпись. Нa моей тетради был рисунок воина – вещего Олега, он в военных доспехах сидел на коне, а около него стоял старик-кудесник. Суть рисунка была в том, что без особого труда на мече воина можно было прочесть зашифрованную надпись: «Долой ВКП(б)». В школе был переполох, а наша классная руководительница приказала нам принести завтра в школу все тетради, какие только есть дома. Мы хоть и были детьми, но прекрасно понимали что к чему, и на следующий день у всех ребят были тетради без единой обложки!
Идти домой из школы нужно было через площадь (теперь им. Ленина). Сейчас она ухоженная, чистая, разноцветная, а тогда это был пустырь в форме глубокого корыта, а в центре небольшое болото, поросшее камышом. На возвышенных окраинах с одной стороны было здание почты, а с другой стороны – строящееся здание Совпартшколы (затем госпиталь, теперь Мединститут), далее часовня, где размешалась музыкальная школа, еще выше – церковь. С другой стороны от Совпартшколы – пожарная команда с вышкой-каланчой и дежурными, отбивавшими в медный колокол «склянки» каждые 15 минут. Все свое свободное время пожарные плели рыболовные сети. За пожарными на большой огороженной территории располагался военный городок – «казармы», как говорили в народе. Дети командиров, жившие там, учились в нашей школе, с одним из них я дружил, поэтому был «вхож» на территорию военного городка.
В предвоенные годы в школах было много кружков, и после окончания уроков большинство детей оставались на занятиях в кружках. В нашей школе был драматический кружок, физкультурный, духовых инструментов, струнных инструментов и др. Особое место для старшеклассников занимал Осоавиахим. Младшие с завистью смотрели на тех, кто, пройдя комиссию, был зачислен в отряд планеристов, парашютистов и приходил в школу на занятия после утренних полетов в синих комбинезонах. Я с одноклассниками посещал кружок юных моряков. Потом из Осоавиахима нас передали в Дом пионеров. Большинство из наших кружковцев-юнморотрядовцев стали профессиональными моряками: староста Петр Тимофеев (капитан 2-го ранга). Виталий Пащиц (капитан 1-го ранга), Виктор Петров (капитан рыболовного тральщика – Герой Социалистического Труда), Глеб Санаев (капитан корабля), Федор Зимбель и другие. Те, кто постарше, были зачислены в Подплав (Ленинградское подводное училище, эвакуированное в Махачкалу, размещалось в здании Сельхозинститута), туда зачислили и Женю Федорченко, Жору Бузденко (погиб). Жизни многих кружковцев унесла война.
Работавших в Махачкалинском порту и в рыбном флоте опытных моряков с первых дней войны призвали на службу в Военно-морской флот. Их место на торговых судах заняли наши кружковцы (кто был постарше). А ходили торговые суда тогда в иранские порты Пехлеви и Бендаршах, перевозили поставки по «Ленд Лизу»: слитки цветного металла, консервы и другие товары, необходимые фронту. Меня определили на работу в ОСВОД заместителем начальника спасательной станции (там после мобилизации оставались на работе только пенсионеры), оттуда с Виталием Пащицем и другими, окончившими школу, мы выехали в г. Баку поступать в Высшее Военно-морское училище (эвакуированное из Ленинграда ВВМИУ им. Дзержинского или BBMУ им. Фрунзе). Не знаю, как бы сложилась моя судьба моряка, но из-за болезни с осложнением я был отчислен, поступил в Ленинградский кораблестроительный институт, эвакуированный в г. Горький, но после второго курса по болезни опять-таки вернулся домой, надеясь продолжить учебу там же. Но со временем я стал врачом.
С первых же дней ВОВ город преобразился: школы освободили для развертывания госпиталей (нашу школу №2 и школу №4 разместили в Доме пионеров, где сейчас гостиница «Ленинград», собирали у населения подушки, простыни. В город хлынул поток эвакуированных с Украины и Юга России. Улицы были заполнены людьми, уставшими, голодными, ищущими спасения от фашистской неволи и жестоких казней только за то, что они евреи или сочувствовали советской власти, коммунистам. Для них были отведены отдельные улицы и по мере возможности их переправляли на судах по ту сторону Каспия, в Среднюю Азию. Следует отдать должное руководству Дагестана и дагестанской милиции: не было ни эпидемии (санэпидслужба быстро купировала очаги), ни разбоя, хотя улицы были затемнены. Уже потом я узнал, что по законам военного времени бандитов расстреливали без суда при задержании, и эта мера сдерживала преступников. Мы, школьники, старшеклассники-комсомольцы, записались в комсомольский батальон. Выполняли задания – ходить по закрепленным улицам (меня закрепили за ул. Левина) – проверять чердаки домов и выбросывать все ненужное, горючее, чтобы, если будет бомбежка, «зажигалками» предотвратить пожары, следить за соблюдением светомаскировки, чтобы все окна были затемнены. Организовали сбор и вывоз металлолома, для чего была выделена подвода с лошадью, дежурили по ночам на крышах домов, чтобы наблюдать, а потом докладывавать, откуда выпускают осветительные ракеты. Нa удивление, с немецкой точностью, в определенное время – в 9 часов и в 11 часов, над городом кружили немецкие самолеты, а кто-то (естественно, немецкие агенты) указывал цели для сбрасывания бомб. Нас, комсомольцев, закрепляли за молодыми работниками милиции, очевидно, набранными из горных районов, порой малограмотными, плохо знающими улицы города. Мы помогали составлять протоколы о нарушениях светомаскировки и др., а по утрам собирать и сдавать (читать категорически запрещалось) листовки, сбрасываемые с немецких самолетов.
Кажется сейчас удивительным, но в той обстановке (когда стихал поток беженцев) в городском саду работала танцплощадка, и ровно за 20-30 минут до объявления воздушной тревоги ее закрывали, чтобы все успели разойтись по домам. В городе действовал комендантский час – в ночное время ходить разрешалось, только имея специальный пропуск. У меня и сейчас хранится случайно сохранившийся выданный мне тогда пропуск. Редели ряды одноклассников, кто был
постарше (в те годы практиковалось оставлять неуспевающих в том же классе на второй год), уходили в армию, некоторые с родителями эвакуировались в глубь страны. По возрасту я был младшим в классе. Родители были заняты на работе, детских садов еще не было, и чтобы не был без присмотра, меня определили в школу, полагая, что если не буду успевать, оставят на второй год. Но я успевал, вот и получилось, что у меня был в запасе еще год до призыва. В школе в нашем и других классах учились дети эвакуированных артистов. В те годы в Махачкалу эвакуировали театры им. Ермоловой из Москвы, а также из Ростова, Харькова. И в этих сложных условиях в Махачкале работали театры, причем зал театра был всегда переполнен зрителями. В здании кинотеатра «Темп», помню, даже выступала оперетта: декораций не было, ставили стул, лестницу, и ведущий комментировал: это балкон, это дерево, а артисты исполняли арии, и все это возмещало недостаток декораций. Всем классом мы ходили смотреть «Жрицу огня», «Баядерку». Было даже соревнование, кто больше посмотрит спектаклей. Были и у нас свои выступления: в госпиталях в палатах читали стихи, помогали писать письма раненым, но это в основном девочки.
Фронт приближался к городу: за городом (где сейчас Новая автостанция) был сооружен ДЗОТ (долговременное земляное укрепление), причем настолько замаскированный, что, находясь рядом, я так и не смог его разглядеть (на учебных занятиях в комсомольском батальоне). Школьники и все жители города прокопали глубокий противотанковый ров (по ходу прохождения современного КОРа) от ДЗОТА до Эмировского озера, улицы перекрыли баррикадами (толстыми стенами из бутового камня) с бойницами: одну – поперек у начала ул. Краснофлотской (сейчас Заманова), другую – на площади им. Ленина от здания Правительственного дома (где аптека) до почты. Перед баррикадами установили «ежи», сваренные из кусков рельс. Город готовился стать неприступной крепостью для фашистов.
Слава бойцам, живым и мертвым, остановившим фашистские полчища, благодаря которым эти укрепления остались только в памяти живых.