– Дом отец построил небольшой: 6х6 метров, — вспоминает Григорий Алексеевич, – нас было пятеро братьев. Старший брат Николай, 1910 года рождения, Иван, 1914 года рождения, Петро, 1917 года рождения, затем я – 1922 года и самый младший Василий. Все пятеро ушли из этого дома на войну. Иван погиб в районе Ленинграда, Василий — на Курской дуге. Я тоже считался погибшим, родителям пришла похоронка из-под Новороссийска, где шли ожесточенные бои. Но об этом особый рассказ.
ОСТАТЬСЯ В ЖИВЫХ
Это были очень тяжелые бои. Противник посылал на нас танки, бомбила артиллерия, все рода войск нас атаковали, а наше вооружение было слабым. Шел такой артиллерийский обстрел, что земля горела под ногами. Перечитайте исторические книги: «Новороссийск», «Малая земля», «Севастополь». Семь месяцев немцы не могли взять Севастополь, хотя их военная техника намного превосходила нашу, бойцы и командиры мужественно дрались за свою землю.
Под Новороссийском я был тяжело ранен. Чтобы вражеские солдаты не заметили, отполз в кусты и потерял сознание, а когда вечером санитарки подбирали раненых, они меня заприметили… — По-моему, этот танкист живой, сердце бьется, – сказала одна из них. Положили меня на плащ-палатку – и в медсанбат, там я пришел в себя, а позже нашел санитарку, которая меня спасла от смерти. Ее звали Надя, красивая блондинка, девушке было всего 19 лет. Позже я узнал, что она жила в Махачкале, отправлял ей посылки, даже хотел жениться на ней, правда, меня опередили. Тогда мне было обидно: наверное, Надя выбрала другого, потому что я был на костылях. Потом, конечно, обида прошла. За воинскую доблесть в боях под Новороссийском меня наградили медалью «За отвагу», в общей сложности у меня двадцать воинских наград.
СМЕРТЬ ОТМЕНЯЕТСЯ
— А что касается похоронки?
— Это целая история. Меня уже отпели в нашей церкви, поставили свечи… Короче говоря, осталось только похоронить. И тут появляюсь я: из госпиталя в Нальчике меня переводят во
2-й Махачкалинский военный госпиталь. Не прошло и часа, как меня выносили на носилках из вагона, о моем появлении в городе узнали родители.
У меня было тяжелое положение с ногой – ее хотели ампутировать. Но известные дагестанские профессора Цупак, Изляницкий меня поставили на ноги, и я снова отправился на фронт. Я считаю, что поправился после тяжелого ранения только благодаря врачам и молитвам моих родителей.
Я вступил в коммунистическую партию на фронте, у нас многие молодые поступали так перед боем, не ведая о том, уцелеют они или нет. В атаку шли с криком «За Родину, за Сталина!». Это историческая правда, и о ней нельзя забывать. Но правда и в другом. Мы все верили в бога и его заступничество.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
После возвращения из госпиталя на фронт я принял участие в наступлении.
Вместе с танковыми войсками мы освобождали от оккупантов украинскую землю, Польшу, Чехословакию, дошли до Кенигсберга, а за месяц до Великой Победы нас погрузили в эшелоны и отправили на Дальний Восток… Я хорошо помню эту весну 1945 года, апрель.
Победу мы встретили на небольшом полустанке недалеко от Байкала. Такая радость была неимоверная, поезд остановился прямо в поле, неподалеку было маленькое село, его жители встречали нас с цветами, хлебом-солью, флагами. Многие молодые бойцы обменивались адресами с сельскими девушками, завязывались романы… Но впереди была еще одна война… японская.
НА БЕРЕГАХ АМУРА
— Мы приехали на Амур на третий день после окончания войны с Германией. В лесах страшные комары и мухи так кусали, что мы даже сетки на лица надевали, передвигаться приходилось на санях, очень осторожно, ведь японские военные «засели» в сопках. Правда, у них не было самолетов, а наши «яки» находились в районе Харбина.
Кругом соломенные хижины, рисовые поля, болотистая местность, проехать невозможно, а у нас танковые сани, студебеккеры с ракетами, так что сам поход к месту боев был очень тяжелый.
— Японские солдаты, как говорят историки, были самураями-смертниками. Вы это можете подтвердить?
— Да, случаи были, хочу рассказать об одном из них.
Мы передвигались по Амуру. Погрузились в наше судно и пошли вниз по реке, а там заливы, на них стоянки кораблей. На одной из стоянок заметили японских солдат, разоружили их и посадили в трюм. Утром открываем трюм, а там все солдаты мертвые. Оказалось, они сделали харакири заточенной железкой.
На этой войне я получил контузию. Танк, на котором я воевал, свернул с большака на обходную дорогу и подорвался, а я получил тяжелое ранение.
НАСЛЕДНИКИ
После войны Николай, Петро и я вернулись домой. Николай стал работать заведующим гаражом «Дагпотребсоюза», Петро стал механиком в гараже МВД, а я сначала инженером-экономистом в «Дагпотребсоюзе», а затем заместителем директора отгонных пастбищ в Кочубейской зоне.
Сегодня из детей Алексея Васильевича Литовченко в живых остался один я. У меня пятеро детей: трое своих и двое приемных.
ВСЕ МОИ ДЕТИ
Когда я работал в Кочубее, мой водитель Владимир Нестеренко попал в аварию и погиб. У него остались двое детей – сын и дочь. Я их вырастил. Сын работает в поселке Кочубей, дочь – в Астрахани. У обоих большие семьи. Мы постоянно общаемся.
Мой старший сын Алексей живет в Москве, у него трое детей, младший Олег — в Свердловске, у него два сына, один его сын, мой внук, сейчас учится в Махачкале, дочка Наталья — в Пятигорске. Внуков у меня 16, вот такой я богатый дедушка…
88-летний высокий, стройный, подтянутый, как юноша, Григорий Алексеевич Литовченко провожает меня за кованые ворота своего дома – дома, где в истории семьи, проживающей на улице Танкаева, отразилась история всей России последних 100 лет.
