Воробьиная месть

«Ты, бандитка», – попытался я отогнать Кузю. Но она даже не глянула на меня и через мгновение была уже с наживой. Тогда я подбежал – рыжая зверюга юркнула под плетень. Поднял я птенчика, он был весь в крови.
До чего же пакостна эта Кузя, как поддела зубом-иглой, так всю ногу скворцу до самого верха разорвала.
Промыл я рану скворца одеколоном, потом смочил в нем шелковую нитку с иголкой, зашил рану и перевязал ее синей чистой проглаженной тряпицей. Перевязал натуго, чтоб не скинул.
Первое время скворушка квартировал в сарае, в ящике, выстланном соломой, а потом, когда мой птенец поправился, сладил я ему скворечню, целый домик.
Выйду, бывало, во двор, выпрыгнет из своего оконца на крылечко мой скворушка, стоит и поет мне сверху свои благодарности.
За лето скворец окреп и в осенний день полетел за теплом в чужие края.
Весной, правда, с припозданием, заявляется – я узнал его по моей синей повязке, – и заявляется он не один, а с подружкой.
Все бы хорошо, да в зиму-зимнюю заняли домик скворца воробьи-быстролеты. Миром не сдаются, будто мало им чердаков. Ну что ж – ушли так с битьем. Изрядную трепку учинили воришкам моим скворцы.
Чистоплотные новоселы выстлали свой домик полынью и зажили себе припеваючи.
Встанут чуть свет, напоются, а там и полетели. Видят, идет стадо коров или отара. Сядут на спины животных, прокатятся, да не задарма: почистят шерсть, выберут линялый волос себе на гнездо, не оставят ни единой мелочи живой, – как не радоваться таким ездокам…
Передохнут скворушки и понеслись в поле к тракторам: на вспашке каких только червей не выворачивает! А не то собирают жуков и гусениц в садах. Хорошие у моих певцов дела…
С новыми днями забот им прибавилось, появились скворчата. Вовсе стало круто. В сутки семнадцать часов они на крыле: двести раз приноси в день корму!
Но однажды, сильно проголодавшись, их огольцы учинили невозможный крик. Забыли мои скворцы про осторожность и полетели за кормом на пару. Тут затаившие на них зло воробьи порхнули в леток – и посыпались наземь слепенькие еще, совсем голые скворчата. Всех до единого повыкидывали.
Будто по уговору, внизу дежурила Кузя, всех мальцов и «прибрала к рукам».
Я видел в окно, как воробьи юркнули в скворечник. Покуда обувался, покуда бежал… Воробьи умчались, и…
Кузя уже из-за забора сыто и нахально облизывалась. С кошки какой спрос? Как была зверем, так зверем и останется.
Но вот воробей… Пичужка домовая, мирная, вроде без жадности к крови, а ты поди, на такую месть способная, на такое злодейство.
Подлетают мои, рады-радешеньки и в клювах у них жирные червяки извивами ходят. Сели на приступочку у оконца – тихо. Оглядываются… Смотрят на меня. Чем же я помогу вам, горюшата?.. Утекшую воду не воротишь…
Мои сюда, мои туда – нету нигде малых… В скворечник они так и не вошли. Улетели с горя в лес. С неделю-другую снова появлялись. Сядут в сторонке на кухоньку, смотрят на скворечник, в печали смотрят, как будто бы ждут: вот-вот пойдут оттуда голоса родные… Далеко до обычного срока улетели они на юг. Думал: все, не увижу больше.
И на счастье, ошибся: на новую весну воротились-таки! И опять в их домике запищали скворчата.