Сумеешь ли, хоть и двуног,
Ты человеком стать?
Едва ли.
Тебе, мздоимцу, — видит Бог,
Свет благочестья знать едва ли.
Забыв свой долг, по службе рос, Тем выше задирал ты нос.
С усами из двух-трех волос
Ты жениху под стать едва ли.
В кругу таких, как ты, ослов Хвалебных ожидаешь слов.
Не тайна даже для глупцов:
Ты—мразь, что отыскать едва ли.
Тремя храним твой жирный зад, Ты уничтожил луг и сад.
Тебе, столь сыт и столь богат,
И похоть исчерпать едва ли.
Стих Сулеймана, хоть убей, Не усладит твоих ушей.
Тебе в партийности своей
Надолго жировать едва ли.
1930
* * *
Блажен отец, чей сын иль дочь Наделены умом коль будут, Долг выполняя день и ночь,
Достойными во всём коль
будут;
В делах благих искушены
И людям трудовым нужны,
Любовью их окружены,
Свой прославляя дом, коль
будут;
И ноги дьяволу связать,
Умея на своём стоять,
Без искаженья исполнять,
Что велено отцом, коль будут;
И разуму-уму верны,
Вперёд жизнь двигая страны, На подвиги окрылены
И первыми притом коль будут;
И раболепства лишены,
И знаньями полным-полны,
Законы все соблюдены,
Живя своим трудом, коль будут.
Ты, Сулейман, лишь тех воспой,
Кто светел мудростью большой.
В том счастье: дети всей душой
С бедняцким большинством коль будут.
1932
* * *
О, время, не понять тебя:
Иса себя Иваном кличет.
Всё ценное у нас судьба
Теперь, увы, обманом кличет.
Сровнялись ныне низ и верх, Дел нет, а лишь слова у всех. Покинул мудреца успех,
Люд ясный ум изъяном кличет.
Стремится к власти пустозвон,
Сын ишака — безродный он.
От пуза жрать ему резон,
Он всякий труд дурманом кличет.
Нет Бога ныне у людей,
Равны суннит и иудей.
«Отбросьте прошлое
скорей!»
— Эпоха криком пьяным кличет.
Макаем в сыворотку хлеб.
Теряем честь. Наш дух ослеп. Жизнь, нам суля в две пяди склеп,
Грядущее туманным кличет.
Вчерашний бек полез в совет, Где к бедноте пощады нет, Развязность младших к тем, кто сед,
Законом богоданным кличет.
Эй, Сулейман, учись терпеть, Тебе делиться не с кем ведь. Мир бренный и тебя, заметь, Как всех, непостоянным кличет.
1935
* * *
О, люди, «жирная» свобода
Для нас теперь «худою» стала.
На нас бычки иного рода,
Ревя, переть порою стали.
Иные, улыбаясь вроде,
Душою плачут о народе.
Охотиться среди угодий Стервятники гурьбою стали.
И видя, что вокруг творится, Боль в души стала больше литься.
От горьких дум и мне не спится,
Устал я, дни мне тьмою стали.
О, Боже, с ношей нам такою Ходить доколе под луною?
А коль подумать над судьбою, То глупою игрою стала.
Кто погонять быков не может,
«Мих» и «масмар» не знает тоже.
Прогнивший холст сочли пригожим,
Смеяться над парчою стали.
До коих пор лишенья знать нам?
Куда ж теперь, друзья, бежать нам?
Сатин, атлас уж не видать нам,
В почёте бязь—горою стала.
Что месяц—то начальник новый,
Нас каждый «доит», как корову.
У нас, как от шипов терновых, Болячек больше вдвое стало.
Слова громки, дела—пустые. Говоруны у нас лихие.
Коза самцу рога крутые
Ломать в горячем бое стала.
Эй, Сулейман, напрячь вниманье! Пора оставить нам
собранья:
Словам не будет
окончанья,
— Они пустой трухою стали.
1936
* * *
Дом, что воздвиг рабочий класс,
— Высок сверх меры,
оказалось.
Играет на чунгуре власть— Поёт химеру, оказалось.
Являла власть свой нрав вполне,
Занижен человек в цене.
За мной два лиса, зайцем мне Бежать в неверье, оказалось.
Отняв у праведных покой,
Ведут нас будто на убой.
В постели роются чужой,
Нам дети—тайна, оказалось.
Доколе вас нам одобрять?
Подонка человеком звать? Бесчестье верой нарекать? Мы раболепны, оказалось.
Иудой всякий клоун вам;
Отцов предать веля сынам, Нам души рвёте пополам;
Мул—«иноходец», оказалось.
Зачем приехал, Сулейман,
На сход напрасный, на майдан? Я здесь, терпя всю
жгучесть ран,
Плясал невольно, оказалось.
1937
