Поэзия весны насыщена ароматами цветов, сладкозвучными трелями вестников пробуждения природы, романтическим ожиданием обновления мира. Словно душа оттаивает и исцеляется от долгой зимней спячки монотонных дней. Тогда возникает странное и сладостное ощущение парения над землей: хочется жить, творить, любить.
3 марта – Международный день писателя, 8 марта – Международный женский день, 21 марта – Всемирный день поэзии – такое вот гармоничное сочетание календарных дат в первом месяце весны. Клубок женско-творческой нити, который предстоит распутать моей собеседнице – заместителю председателя Союза писателей Дагестана, заслуженному работнику культуры России и Дагестана, поэту, переводчику Марине Ахмедовой. Мы говорим о весе поэтического слова в современном мире, о женской поэзии как таковой, о том, что волнует сегодня творческую личность.
— Марина Анатольевна, тяжело ли нести бремя известности, будучи творческой натурой?
— Действительно популярной женщиной в Дагестане я считаю Фазу Алиеву. Если писатель занят настоящим делом, а писатель смотрит не только вокруг, но и вглубь себя, мне кажется, такому человеку популярность не в тягость. Писатель любит людей. Помните это горьковское определение — «инженер человеческих душ»? Он должен быть с людьми, в гуще народной. Популярность только помогает. В моем случае, ведь я еще и переводчик, это так.
Если писатель не самовлюблен и у него отсутствует комплекс нарцисса, то это не тяжело.
— Поэт в России больше, чем поэт… К дагестанским авторам это применимо?
— Дагестанская поэзия, с одной стороны, родом из аулов, с другой — из Московского литературного института. Большинство наших именитых писателей родились в селении, а не в городе. Расул Гамзатов, А. Абубакар и многие другие окончили Литературный институт. В то время это выражение было лозунгом писательской общественности Советского Союза. Тогда и творческие связи были крепкими.
Поэты в России всегда владели народными умами. Поэзия Батырая, Махмуда, Ирчи Казака, Гамзата Цадасы, С.–Стальского – она принадлежала народу. Настоящий поэт никогда не продавался и стремился к истине. Поэт должен говорить правду, которую он чувствует. К сожалению, у нас появился пласт стихотворцев, которые пишут посвящения и дифирамбы всевозможным властителям. Власти предержащие, быть может, стоят поэм, но осмысленных, а не вороха льстивых четверостиший. Настоящий поэт не пойдет по этому пути, который далек от подлинной поэзии.
Я романтик в душе, наверное, поэтому часто разочаровываюсь в людях. Может быть, это и хорошо, что я им безоглядно верю. Вот пришел молодой автор, показал стихи. Я похвалила отдельные строчки. А ему сразу хочется издать сборник, то есть идет тенденция коммерциализации творчества. Все–таки настоящий поэт – больше, чем поэт. Другое дело, что мало настоящих. Вообще в России эпидемия графомании. Почти двести лет была цензура. Но хороший поэт прорывался и через нее. Цензура, как плотина, задерживала графоманов. Сейчас плотину убрали, и неудержимым потоком хлынула разная муть: стишки, гламурная поэзия – все, что угодно.
— Вы родились в СССР, а сейчас на дворе капитализм. Что изменилось с тех пор?
— Все можно оценивать двояко. А в целом писательскому сообществу жилось лучше, чем сейчас. Средний гонорар у молодого писателя в Советском Союзе в государственном издательстве был – рубль за строчку. Поэт мог издаваться в Москве в издательствах «Современник», «Молодая гвардия». У нас в Дагестане были Дагучпедгиз и Дагестанское книжное издательство. Работала система защиты интеллектуальной собственности, то есть, в каком бы уголке страны стихи дагестанского автора ни издавались, сюда, в Союз писателей Дагестана, приходил гонорар. Сегодня писатели не получают никаких гонораров. Даже от госиздательства. Вместо него выдаются книги, а многие писатели раздают книги, потому что не умеют торговать. Не говорю о себе. Я стараюсь идти в ногу со временем, считаю, что наши книги должны быть на прилавках магазинов.
Прежде организовывались поездки через Бюро пропаганды художественной литературы. Писатели давали литературные вечера. У нас даже был свой транспорт для этих целей — автобус «Кубанец». Помню, приехали мы на ферму. Девушки, раскрасневшись от тяжелого труда, доили коров. И глядя на них, мне стало стыдно. Подумалось: вот приехали мы, столичные поэты, писатели, а тут люди трудятся. Они же нас внимательно слушали, задавали вопросы. Потом, когда я высказала свои сомнения вслух, вроде того, зачем мы им нужны, председатель колхоза только руками развел от удивления: «Да вы что? Они рады вам. Ведь они, кроме коров, ничего не видят. Вы для них новые люди, с которыми интересно поговорить». И потом я поняла. Нам интересно посмотреть на их жизнь, а им – нас послушать. Так мы объездили весь Дагестан. Я русский человек, живу в Дагестане уже более 30 лет. Не всякая дагестанка может похвастаться тем, что видела весь Дагестан. А я могу, потому что была везде. От Бежта до равнин. Бюро заключало договоры, а потом писательские группы ездили на такие встречи. Если бы сейчас эта славная традиция возродилась, я бы с удовольствием ездила. Ведь в поездках мы беседовали и узнавали людей. Конечно, многие из них были далеки от литературы. А представьте себе, когда писатели приезжали к людям – простым труженикам села, эти люди начинали по–другому относиться к литературе вообще. Ведь у них в гостях были писатели! Им, по крайней мере, было интересно открыть книгу, прочесть своим детям стихи и обязательно рассказать: а вот к нам эти писатели приезжали. Все-таки что-то ценное мы утратили, но я уверена: когда-то это восстановится, в другом, конечно, виде, но все же вернется.
Прекрасные Дома творчества были в Москве, Подмосковье, в Прибалтике, в Минске, под Киевом. Каждый писатель со всей семьей мог туда съездить. Ведь в них были созданы условия для работы. А главное — смена обстановки. В Махачкале было очень жарко, хотелось другого климата. Я полюбила Дубулты, и, надо сказать, многие переводы стихов Гамзатова сделала именно там. А еще в Домах творчества царила великолепная творческая атмосфера. Можно было свободно общаться с такими поэтами, как Рождественский, Евтушенко, и другими. И все это делали с удовольствием независимо от литературных рангов, иерархии. Прежде почти каждый второй дагестанский писатель бывал там, ведь оплачивать приходилось только дорогу. Дома творчества сохранились. Но из нашего Союза писателей не ездит почти никто. Дорогое удовольствие. Сейчас писателю в современной России живется на порядок хуже. Правда, о себе так не могу сказать. Я много перевожу, зарабатываю свой хлеб честным литературным трудом. Но заработать можно, если переводишь с национального на русский, а если наоборот? Знаю людей, которые переводят, ничего не получая за это. И это надо менять.
И Сталин, и Хрущев, и Брежнев понимали, что писателей надо поддерживать. Много было негативного, но власть чувствовала настоящий талант. И мы получили великую литературу, и, несмотря на цензуру, публиковались смелые вещи. Сейчас уже 20 лет, как царит демократия, но ничего выдающегося по-прежнему не написано.
— А люди изменились? Что вас отталкивает в человеке?
— Часто спрашиваю себя: что с нами происходит? Наверное, если человеку создать тепличные условия, то он перестанет стремиться к чему-либо. Мне нравится выражение Джона Кеннеди: «Не спрашивайте, что должна сделать страна для вас, задайте себе вопрос, что вы можете сделать для страны».
Мы благодарны дагестанской власти, которая нас поддерживает. Наши писатели участвуют в общественных проектах, в конференциях, мы регулярно проводим творческие вечера. Все-таки писатель должен участвовать в общественной жизни.
Ожесточение друг к другу – это мировая тенденция. Наш народ в целом теплее, вдумчивее. Но часто видишь безразличие, чего не было раньше. Взрослые равнодушны к детским проблемам. А дети ждут общения. Не могу сказать, что это тенденция, и все-таки это есть. Были моменты, когда и на меня находило ожесточение: из-за чьего-то предательства, доносов, негатива. Вообще, я думаю, это состояние не должно прилипнуть к доброму сердцу. Если и нашло, то надо его отогнать, как злую собаку. Я всегда говорю своим внукам, что хороших людей больше. Может быть, сейчас все не так, ведь я замечаю, что генетически хорошие люди замыкаются в себе. Наверное, чтобы не ожесточиться. Думаю, что добро спасет мир. Предпочитаю жить с чистой душой.
— Какие темы вас волнуют? О чем вы пишете, хотите писать сегодня?
— Есть глубокие темы, к которым я хочу подойти. Раньше я не писала о Дагестане. Не знала и не понимала его, а сейчас самое главное не то, что понимаю, а то, что люблю. Мой однокурсник когда-то написал: «Мне просто понять захотелось все то, что любить не смогу». А я полюбила Дагестан, когда его поняла. Мне хочется написать историческую поэму о Дагестане, который глубоко связан с Россией. Наступает момент, когда можно приступить к этой работе.
— Женская поэзия отлична от мужской?
— Я не люблю слово «поэтесса». Оно нежное, а я отчасти мужественный человек. Марина Цветаева, Ольга Бергольц в моем понимании — поэты.
Мужская поэзия существует, как и мужской характер. Другое дело, что у ряда поэтесс в творчестве чувствуется мужское начало. Вообще, думаю, что настоящая поэзия должна сочетать в себе два этих начала.
В свое время я составила книгу «Горянки», куда вошли наши современные дагестанские поэтессы. Книга была издана в Москве – зеленый том в золоте. Уже двадцать с лишним лет прошло. Сейчас мне вновь хотелось бы создать антологию женской дагестанской поэзии. Потому что в Дагестане женская поэзия – это нечто иное, чем в России или в арабском мире. Речь идет о горской поэзии. Горская женщина – это не женщина Средней Азии, это другая судьба, жизнь, история. Когда пытаются горских женщин нарядить в чадру – это все-таки не свойственный ей атрибут одежды. Горская женщина – это шлем Парту Патимы. Это женщина Ахульго. Натура горской женщины – это Анхил Марин, которой ниткой зашили губы. Это не покорная раба, а воительница. Я бы ее сравнила с женщиной викингов. Поэзия отражает ее воинственность. Я рада, что сейчас это понимаю. Я кровно породнена с горскими родами, и уже через 30 с лишним лет жизни в Дагестане могу сказать, я знаю, что такое горская женщина. Хочу создать хороший сборник женской поэзии, начиная с фольклора и заканчивая молодыми поэтессами. Дагестанская поэзия – не русская и не русскоязычная поэзия, это именно дагестанская – аварская, кумыкская, лакская и другие… Хочется собрать все самое лучшее, чтобы было единство содержания и формы. И чтобы этот сборник был в каждой школе. Женщина Дагестана всегда была активной, бойкой, мужественной, лидирующей. И в то же время, чего, кстати, нет у европейских женщин – всегда возвышающая мужчину. Она всегда подчеркивает, что мужчина – первый. И это правильно.
— Вы сильная женщина? Бывают моменты, когда хочется опереться на мужское плечо?
— Действительно, в моем характере много мужского. Я росла со старшим братом, участвовала в драках. И сейчас воинственность во мне осталась. Но я тоскую по женственности. Хочется опереться на сильное плечо. Сейчас это плечо сына. У меня растут два внука и годовалая внучка. Но уже сейчас видно, что это настоящая бойкая горянка.
— Каким был ваш самый удивительный подарок к 8 Марта?
— Для меня не имеет значения, какой подарок. Главное, чтобы он был от души. Люблю неожиданные подарки. А вообще отношусь к людям, которые любят дарить.
— Весь мир театр… Если не «роль» поэта, какую другую «роль» выбрали бы себе?
— Я рано начала сочинять стихи, в пятилетнем возрасте. Их записывал мой дедушка, они и по сей день сохранились в тетрадке, которую дедушка подписал «Маринкины вирши». Я росла в инженерно-технической семье и не помышляла о том, чтобы стать поэтом. Для меня стихи были чем-то глубоко личным.
Зато мечтала поступить в Ленинградский институт океанологии. Моим героем был Жак-Ив Кусто. Мечтала стать, как и он, океанологом. Судьба распорядилась иначе: я поступила в Литературный институт. Но я не жалею. Ведь стихи всегда жили внутри меня, я не могла их не писать. Самое важное, когда не можешь не писать.
