Немало перипетий пережили и некоторые дагестанские художники. Достаточно назвать таких, как Муэтдин Джемал и Халил-бек Мусаясул. А судьба первого в нашей республике линогравюрщика-художника, заслуженного деятеля искусств РД Имама-Али Халилова тоже была неоднозначной. Были годы невзгод и звездного счастья…
Он и сейчас много творит. Правда, линогравюрой уже не занимается. Признается, что это больше под силу молодым художникам. Предпочтение в последние тридцать лет он отдает живописи.
Угольный портрет
Родился Имам-Али в поселке Дагестанские Огни в 1937 году. Отец его — Халил — был альфрейщиком — расписывал различными орнаментами стены и потолки. В народе к отцу обращались не иначе как уста Халил. Дедушка его был инженером и архитектором. А дедушкины родные братья: Казим-Магомед и Мирза-Магомед учились в свое время в Петербурге в кадетском корпусе и впоследствии состояли на царской службе.
В 1944 году семья Халиловых переехала в селение Рутул. Маленькому Имаму-Али было очень трудно. Незнание русского языка не позволяло ему полноценно учиться в школе. Когда в 1948 году он с родителями переехал в селение Ялак Ахтынского района, то пошел в новую школу, где к большой его радости велось преподавание русского языка. Уроки давала молоденькая русская учительница, которую звали Елена.
— Мне так сильно хотелось овладеть русским языком, что я готов был дни и ночи сидеть в школе, — вспоминает Имам-Али. — Все в селе надеялись, что учительница навсегда останется у нас. Но, к сожалению, через три года Елена уехала. Ее отъезд многие восприняли как личную драму. К ней все относились с огромным уважением.
В школе у меня было огромное желание не только овладеть русским языком, но и стать художником. Но вот беда: рисовать было не на чем. Не было бумаги и не было карандашей. В классе на двоих выдавали один карандаш. И ни в коем случае нельзя было его использовать не по назначению. В один из дней я с одноклассниками возвращался из школы. Сели на камнях отдохнуть (школа находилась далеко). У одного из ребят была старая рваная фуфайка. И сам он был какой-то смешной. Я взял уголек, который валялся невдалеке и прямо на большом камне нарисовал портрет этого чудака. Получилось довольно удачно. Все улыбались, хвалили меня. А однокласснику понравилось больше всех. Потом он все приставал, просил, чтобы я еще раз его нарисовал. Я и рисовал. Не только его, но и других тоже. Про себя эти рисунки называл «угольными картинами». С того времени я и стал как бы невольно художником. Мне тогда было всего десять лет.
Заграничные впечатления
В 1960 году молодой Имам-Али приехал в Махачкалу и поступил в художественное училище, которое носит сейчас имя Муэтдина Джемала. Учеба давалась легко. К нему уже в годы учебы стали обращаться с различными заказами. Это позволяло хоть как-то зарабатывать. Когда он с отличием окончил училище, то решил вдруг обратиться к такому виду редкого искусства, как линогравюра. До него никто ею в республике не занимался.
— Работа очень кропотливая, — говорит Имам-Али. — Нам в Союзе художников поставляли по заказу линолеум. Я брал столько, сколько мне было нужно, и специальным инструментом вырезал на нем картины. А потом делался оттиск на бумагу. Хочу не без гордости сказать, что мало кто мог овладеть этой универсальной техникой. Помню, кроме меня, этим делом занимались только художники братья Сунгуровы. Очень жаль, что они погибли трагически еще совсем молодыми. К линогравюрщикам было особое отношение. Мы, естественно, гордились. Стало быть, и зарабатывали больше других. Но и труд был просто адский.
Через десять лет художник оставил работу линогравюрщика и перешел к живописи. Сейчас, к сожалению, в республике никто линогравюрой не занимается.
Когда Имам-Али впервые побывал за границей, то был изумлен тем, как живут там люди. Даже в бывших социалистических странах народ жил гораздо лучше, чем в СССР. Первое знакомство состоялось с Балканами. В 1976 году он как турист совершил круиз по Дунаю. Увидел Югославию, Болгарию, Турцию, Испанию. Но самое большое впечатление осталось от африканского государства Марокко.
— Это страна камней, — объясняет художник. — У них даже улицы каменистые. Поэтому я никак не мог понять, как марокканцы выращивают фрукты и овощи. А ведь тем не менее у них все растет. Получается, что деревья растут прямо на камнях. Хотел написать картину и назвать ее «И на камнях растут деревья». Может, еще соберусь. Страна бедная, но люди очень приветливые. Впрочем, так же приветливо нас встречали и в Турции. Яркое впечатление осталось и от Испании. Все в этой стране контрастно. Уважение, почтительность, и тут же коррида. Неистовые вопли, крики, травмы и кровь. Умирают не только быки, очень много погибает и тореадоров. Я не смог заставить себя пойти на корриду, смотрел ее по телевизору. Потом под впечатлением написал картину. Так и назвал ее «Коррида». По-моему, получилось. Полотно висит на стене в мастерской.
— Да, — соглашаюсь я. — Действительно, получилось. А сколько всего картин вы написали? Художник задумывается, пытается что-то подсчитать в уме. Но потом улыбается и признается:
— Не могу сказать. Кажется, около тысячи… Помолчав, добавляет: — Может, и больше.
Интересуюсь:
— А чем больше нравится заниматься — живописью или гравюрой?
— И тем, и другим. Мне и линогравюра тоже нравилась. Да только сейчас уже как-то не с руки. Да и спроса нет. Раньше картины заказывало государство, исправно деньги платили. А сейчас государство само по себе, а художники сами по себе. Когда приехал из-за границы, помню, думал: «Вот уехать бы туда». Но не смог. Надо жить в своей стране, какой бы она ни была.
— Сейчас не жалеете?
— Нет. Не жалею.
Я осматриваю мастерскую. Комната не очень большая, но и не тесная. Очень уютная. Посреди столик, а на нем в разных ящичках открытки и фотографии. И вдруг вижу несколько открыток с набором картин Халил-бека Мусаясула. На обороте надписи на английском языке. Спрашиваю:
— Откуда это?
Имам-Али усмехается:
— Длинная история. Когда был в Турции, познакомился с одним лакцем, который жил в этой стране уже давно. Звали его Муса Рамазанов. Он был ювелиром. Принес он набор этих открыток и отдал мне. Я, в свою очередь, невольно стал их пропагандировать. Рассказывал друзьям и знакомым, что вот, мол, есть у меня открытки с работами дагестанского художника. Не знаю, откуда об этом узнали в КГБ. И вот однажды приходит человек из комитета госбезопасности и говорит, чтобы я не рассказывал больше никому об этом художнике. Объяснил, что эта тема под запретом. Я, конечно, этого не знал — это было в восьмидесятые годы. Но и испуга не испытал. Просто пообещал, что не буду больше об этом распространяться. Этого человека я прекрасно понимаю, он сам был подневольным. А открытки оставил почему-то. Вот так они у меня до сих пор и сохранились. А знаете, в какой стране мне больше всего не понравилось?
— В какой?
— В Румынии. Это была первая страна на Балканах, где я увидел пьяниц (смеется). Нигде их не видел за границей, только там. Впечатление было не очень приятное. Хотя в России их тоже хоть отбавляй. Кстати, они ничем друг от друга не отличаются.
Встречи с Расулом Гамзатовым
— Союз художников Дагестана раньше располагался в здании, где размещается и Союз писателей, поэтому Расула Гамзатовича видеть приходилось нередко, — рассказывает Имам-Али Халилович. — В 1970 году должна была состояться выставка молодых художников. У меня был товарищ, тоже художник, Виктор Горьков. И вот когда до начала выставки оставалось не больше часа, идет по коридору Расул Гамзатович. С ним еще несколько человек. Поэт поздоровался с нами, и, когда собирался пройти дальше, Виктор вдруг спрашивает его, не придет ли он на выставку.
— Зачем? — спрашивает Расул Гамзатов.
Виктор, видимо, решил пошутить и с улыбкой говорит:
— Будете, Расул Гамзатович, вместо фона для наших картин. Я удивился такой фамильярности и незаметно даже толкнул товарища. Но, к моему удивлению, Расул Гамзатов не обиделся и также в шутливой форме ответил:
— Вместо фона побудешь сам. Может, писать картины станешь после этого лучше.
Вообще, он был потрясающим человеком. Всегда знал, что сказать и кому что ответить. На обед, помню, он ходил в ресторан, который находился рядом с вокзалом. Его, как правило, окружала своего рода «свита». Смотрели они на него обычно с подобострастием, как будто боялись, что он может их уличить в чем-то нехорошем.
Я нарисовал несколько его портретов. Старался запомнить своеобразную мимику, наклон головы, улыбку.
Это был светлый человек. И, как мне кажется, добрый. Во всяком случае, от него всегда исходило тепло. Своим веселым нравом он мог поднять настроение и другим.
Сейчас принято жаловаться на жизнь, на невнимательное отношение со стороны властей. Но я не буду. Надо ценить то, что было. Я был принят в Союз художников СССР, награжден Почетной грамотой Президиума Верховного Совета СССР. Я единственный из дагестанских художников, кто занимался оформлением дагестанского раздела международной ярмарки в Югославии. Поэтому, если повернуть время вспять, я бы снова так прожил свою жизнь. Хотя многое пришлось пережить — страшный голод в войну… Но все равно ни о чем не жалею. Потому что здесь моя родина.
