Выжить помогла надежда

Женщины, старики и даже дети испытали на себе все тяготы войны. С годами из памяти стираются многие эпизоды, но те, кто пережил тот ужас, помнят и по сей день все в мельчайших подробностях и вряд ли когда-нибудь смогут забыть.
На одной из махачкалинских улочек в стареньком деревянном доме живет пожилая женщина — Марфа Кононовна Зубалий, одна из тех, кто выжил в плену немецких концлагерей. На интервью со мной она решается неохотно, ссылаясь на плохое самочувствие, и все-таки соглашается. В назначенный час подхожу к квартире. Дверь открывает пожилая женщина, немного тучная, с седыми волосами и добрыми глазами.
– Проходи, дочка, – говорит она мне и, тяжело ступая, проводит в свою комнату.
– Живу я не одна, а с внуком. Он у меня такой рукодельник — и ремонт в квартире сделал, и мне, бабуле, во всем помогает! Я почти сама его воспитала. Никогда не думала, что после всего пережитого доживу до таких лет! Похоронила и мужа, и двоих своих деток, – с дрожью в голосе рассказывает она.
Какая же моя юность была тяжелая. Жизнь узников концлагерей не представляла никакой ценности. Для многих это страшное место стало последним пристанищем.
С трудом поднимаясь и передвигаясь по комнате, Марфа Кононовна достает из ящика серенький потрепанный документ и протягивает мне.
– Посмотри, дочка, я уже почти не вижу ничего, почитай.
В нем на первой странице сведения, подтверждающие, что в период Великой Отечественной войны Диденко (девичья фамилия) Марфа Кононовна была насильственно вывезена из Украины на принудительные работы в Германию, в город Пренслау.
Родилась она в 1924 году в селе Демки Ирклиевского района Черкасской области в крестьянской семье, в которой, помимо нее, росли еще четверо детей, три сестры и брат.
Ее счастливое детство закончилось в 1941 году, когда в их село ворвались немцы. Дом Марфы Кононовны стоял в центре села. Пятнадцатилетней девчонкой она ради любопытства вместе с остальными детьми бегала к воротам посмотреть, как колоннами немцы заезжали в их село на мотоциклах.
Тогда они еще не очень понимали, что происходит, не понимали, что немцы – их враги, а война — это страшное событие.
Уже скоро они стали хозяйничать в деревне, ходили по домам, отбирали скотину, требовали для себя пропитание, одежду.
– Наступили тяжелые времена, – рассказывает Марфа Кононовна, с волнением погружаясь в воспоминания.
– Помню, как мы, рискуя своей жизнью под видом, что собираем дрова, через ольховые леса носили своим еду, передавали сведения. Это уже потом, после войны, мы узнали, какие же это были ценные сведения! – вздыхает она. – Если бы поймали тогда, то тут же и расстреляли бы.
Чуть позже молодежь из села стали забирать в Германию, в их числе оказалась и юная Марфа. Везли пленных, как скот, в товарных поездах – телятниках. В каждом вагоне было столько людей, что не было возможности даже присесть, было очень душно, многие теряли сознание. Самые смелые откручивали гайки в полу и пытались бежать, однако все попытки были тщетны, их очень скоро настигали немцы с собаками и возвращали. Спустя несколько дней пленных привезли в Германию.
– По приезде в лагерь первое, что бросилось мне в глаза, — это огромные скирды женских волос, – вспоминает она. – Ужас охватил меня. Немцы стали сортировать всех прибывших, осматривать, одних оставляли, других тут же отправляли в газовые камеры. Я, наверное, в рубашке родилась, раз не попала сразу в горящую печь. Запах от горящего человеческого тела стоял такой непереносимый, что резало в глазах и перекрывало дыхание.
Оставшихся в живых разместили в сараях барачного типа одного зажиточного немца (бауэра), вся территория была обнесена колючей проволокой. Днем мы работали, вставали в 5 утра, перед уходом на работы нам давали кусок хлеба. Да, хлебом, конечно, его трудно было назвать. А вечером давали похлебку из гнилой картошки.
Часто вспоминаю, какой же я хлеб ела. Из опилок. Ой! Это же сколько я опилок съела за четыре года!? Мы стали забывать вкус настоящего хлеба. Голод ощущали постоянно. Бывало, лежим ночью на нарах и мечтаем, мечтаем о том, что кончится скоро война, будь она проклята! И заживем мирной и счастливой жизнью, будем есть досыта! – вздыхает Марфа Кононовна. От этих горьких воспоминаний слезы наворачиваются на ее глаза. Достав платочек и смахнув слезу, она продолжает.
– Но время шло, война продолжалась. Мы уже теряли всякую надежду на спасение. Продолжались каторжные работы, работали в кандалах и в снег, и в дождь. Одежда была одна – и зимой, и летом, на ногах – деревянная обувь. Спали на сыром полу, одежда служила нам и подстилкой, и одеялом. На ночь нас запирали и держали без света. Ох! Это надо самому испытать, чтобы понять, каково нам там было, словами всего и не передашь!
Вот если бы нынешняя молодежь пережила все то, что пережили мы, они бы ценили каждый прожитый день, а не прожигали бы ее так бесцельно.
Так продолжилось более четырех лет. Известие о том, что война закончилась, пришло неожиданно. Никогда не забуду женщину-одесситку, жену одного немца, которая все время подкармливала нас. В ту ночь перед победой она нам вместе с хлебом бросила через забор записочку с известием о том, что придут наши солдаты, и наказала не спать всю ночь. Помню, тогда многие немцы из страха быть расстрелянными переодевались в форму узников.
Рано утром появились наши, мы сразу и не поняли, кто это. Словно цыплята, забились в уголочек и закричали: «Ой, мы русские, русские, не убивайте нас!» А солдаты подошли к нам, стали обнимать, целовать: «Мы вас, ребята, здесь не оставим», — пообещали они. Сколько радости-то было. Что творилось в душе каждого из нас!
Закончился последний бой, всех узников вывели на большую дорогу и наказали бежать, никуда не сворачивая. Так и дошла Марфа Зубалий до Берлина, стояла на Брандербурских воротах и наблюдала за тем, как русские солдаты устанавливали советский флаг на Рейхстаге. Стояла и не верила происходящему: неужели все позади?
– Как сложилась ваша послевоенная жизнь? – спрашиваю ее.
– К счастью, до победы дожили все мои родные, – отвечает она. – Я приехала последней домой. Со временем устроилась на завод. Жениха моего Ивана Зубалия после войны, как и многих других ребят, забрали на службу в армию. Знали мы друг друга хорошо, росли вместе, жили по соседству, учились.
Долгое время переписывались, а в последнем письме Ваня написал: «Не пиши больше по этому адресу, я уезжаю к тете в Дагестан». Так и остался здесь жить, а вскоре и меня вызвал телеграммой. Здесь и сыграли свадьбу, родили двоих детей, дали им образование. Около 30 лет мы с мужем проработали на Махачкалинской железной дороге.
Сегодня Марфа Кононовна живет с внуком. Он ее единственная отрада после потери мужа и детей.
На отсутствие внимания бывшая узница не жалуется, соседи, учащиеся школы помогают во всем: и в магазин сходят, и в квартире приберут. А вот социальные службы особо не жалуют.
– Если раньше и были предоставлены льготы, то сегодня многие из них отменили – так и живу, дочка, – улыбается Марфа Кононовна.
Попрощавшись с этой удивительной женщиной, я задумалась. Мне показалось, что я забыла сделать что-то очень важное. Да. Забыла поблагодарить ее и попросить прощения за то, что вспоминаем об участниках войны очень редко, редко благодарим их за ратные и трудовые подвиги, за мирное время, в котором живем, время, которое далось дорогой ценой.