ПРЕДЧУВСТВИЕ
Предчувствие в единый строй
Зловещие приметы сводит.
Ко мне бессонница приходит
Перед грозящею бедой.
Жду – не дождусь восхода солнца
В плену нахлынувших тревог.
И сердце судорожно бьется,
Как электрический звонок.
Знобит, и делается сухо
Во рту, и тает сил запас.
И дергается правый глаз,
Как будто в глаз попала муха.
А постучатся в поздний час –
К дверям, со страхом стук заслышав,
Иду в смятенье, –
Путь тяжел,
Как будто под ногой не пол,
А прохудившаяся крыша.
Но разом страхи все прошли,
Когда открылась дверь
нежданно,
И ты , живой к живым, Али.
Вернулся из Афганистана.
Прочь маета!
Тревоги прочь!
И в эту роковую ночь
Я спать легла, о том не зная,
Что ты уехал,
И тебя
Отныне, плача и скорбя,
Вольна оплакивать всегда я.
Мне душно сделалось во сне –
Я пробудилась в тишине
От разливавшегося жара: Огонь неистовый во мне,
Как в очаге метался яро.
Я воду кружками пила,
И той воды мне было мало,
Как будто все во мне дотла
Неудержимо выгорало.
Сказали мне уже потом,
Что в этот час привстав с трудом,
Ты звал меня со дна ущелья,
Когда среди пустынных скал
Горячей кровью истекал
И от судьбы не ждал прошенья.
Мое предчувствие верней
Любого в мире предсказанья.
Но доли горестной твоей
Не угадала я заранее.
И радовалась я судьбе,
Сулившей долгий век тебе.
Но, словно молния ночная,
Ты осветил мгновенно нас
И в синем сумраке погас.
До срока землю оставляя.
Когда бы ведать наперед,
Что в эту пору сына ждет,
Через долины и отроги
По круто вьющейся тропе
Я б кинулась во след тебе
И встала б на твоей дороге.
Вросла бы в землю, как скала,
Лицом к тебе, спиной к теснине,
И ни за что бы не дала
Упасть буксующей машине…
ЗАЧЕМ
Чем выше и желанней крутизна,
Тем большею бедой грозит она.
Зачем же ты туда, простившись с домом,
Умчался, не сказав ни слова мне?
Спасибо горцам, людям незнакомым.
Которые на каменистом дне
Нашли твое израненное тело,
Обмыли, положили в саван белый
И с гор спустились, всей душой скорбя,
Чтоб в путь в последний проводить тебя.
Не знаю я, куда мне нынче деться:
Неутихающая боль моя
Меня находит, жаля прямо в сердце,
Как будто подколодная змея.
Я и сама себя казнить готова
За то, что в ту погибельную ночь
Я твоего не услыхала зова
И не смогла ничем тебе помочь.
И раз за разом в сумраке
пустынном
Я ухожу из жизни, мальчик мой.
И снова возвращаюсь, но к руинам,
А не к могучей крепости былой.
И пусть сиянье утреннее льется, –
Ему навстречу в дымке голубой
Я рук не протяну.
Зачем мне солнце,
Коль солнце не восходит над тобой?
И щедрость многоцветного заката
Теперь уже не радует меня:
Ведь этих красок ярких, как когда-то,
Ты не увидишь на исходе дня.
И в зноем одурманенной долине,
Томима жаждою, наверняка
Не зачерпну я пригоршней отныне
Серебряной воды из родника.
Как ею мне бездумно наслаждаться,
Коль, умирая, ты воды просил
И умер, не успев ее дождаться,
Истекший кровью и лишенный сил?
Все, собранные даже воедино,
Размолвки наши старые не в счет.
Я потеряла любящего сына,
Мне жизнь его отныне не вернет.
О, прежде чем навек за окоемом
Исчезнуть в запредельной стороне,
Хоть невзначай,
Прощаясь наспех с домом,
Зачем ты не подумал обо мне.
Зачем умчался в горы без оглядки,
Как будто бы играл со смертью в прятки?
… Чем выше и желанней крутизна,
Тем большею бедой грозит она.
ЧЕТЫРЕ БУКВЫ
Всего-то в нежном имени твоем
Четыре буквы, как четыре солнца,
Чей свет отвесный над землею льется
И щедро согревает все кругом.
Четыре радуги. Венчая скалы,
Играют после шумного дождя.
Из сердца моего беря начало
И в трепетное сердце уходя.
Четыре буквы, жарких, словно пламя,
Роняя искры, рвутся с языка,
Звучат четыре чистых родника
По-своему в нестройном птичьем гаме,
Четыре дерзких сокола крылами
На части разрывают облака.
Четыре удивительных цветка –
Неповторим рисунок их веселый.
И на восходе труженицы-пчелы
К ним ревностно спешат издалека.
Четыре буквы, ставшие такими
Заливистыми песнями!
ГIали,
Не для тебя ль все вместе это имя
Мы в память деда свято берегли?
Оно сверкнуло из-за окоема.
Влетело ветром утренним в окно
И вымело из маленького дома
Тоску, что поселилась в нем давно.
И тут же перестала хмурить брови
И выпрямилась бабушка твоя.
И с головы сняла платок свой вдовий,
Сияющей улыбки не тая,
И вымолвила:
– Слава богу! Снова
ГIали пришел к нам через столько лет! –
И, словно возвращенный из былого,
В зрачках ее забытый вспыхнул свет.
Потом в помолодевшей сакле нашей
Запахло абрикосовою кашей
И сладостным урбечом.
За столом
Пристроился не весь аул два ли.
– ГIали вернулся! –
Люди повторяли,
И день для нас по-вешнему расцвел,
И не было в его глазах печали…
Всего-то в нежном имени твоем
Четыре буквы, но они так много
Изменили! Новая дорога
Открылась для меня тем ясным днем.
Я мамой стала, –
Счастье и тревога
Соединились в сердце у меня:
Тебя оберегала я от зноя
И холода, не ведая покоя,
И не спала, твой чуткий сон храня.
Казалось, я и по ночам ликую,
И если – плача, голодом томим –
Ты просыпался, тотчас грудь тугую
Прикладывала я к губам твоим.
Забыть про это время не могу я!..
Всего-то в нежном имени твоем
Четыре буквы…
Господи, ужели
Они навеки так заледенели,
Что их не растопить живым огнем?
Четыре буквы в нежном, невесомом
И незабвенном имени, – прости,
Но буквы те застряли в горле комом,
И я не властна их произнести.
Четыре буквы – как четыре раны,
Четыре обжигающих огня,
Четыре очага, чей жар багряный
Уже вконец испепелил меня.
Четыре буквы – как четыре крика,
Что, обращая тишину во прах,
Летят над суетою пестроликой
И эхом отзываются в горах.
Четыре буквы – груз мой непосильный,
Четыре в грудь вонзенные шипа.
Четыре буквы на плите могильной,
Четыре буквы…
В них моя судьба.
БЕРЕГИТЕ СЕБЯ, СЫНОВЬЯ!
Сыновья, сыновья,
Не дразните мятежное пламя,
Потому что извечно
В любой неземной стороне.
Если хищный огонь
Расправляется яростно с вами,
Ваши матери тоже
Сгорают на этом огне,
Сыновья, сыновья,
Горячась в суете бесполезной,
Не сбивайтесь с тропы,
Будьте зорче в пути – и мудрей.
Если вы разобьетесь,
Сорвавшись в скалистую бездну,
Оборвутся в груди,
Разобьются сердца матерей.
Сыновья, сыновья,
Уходя торопливо в дорогу,
Оглянитесь назад,
На мгновенье замедлите шаг
И услышьте, как мать,
Тяжело прилепившись к порогу,
Шепчет в горьких слезах:
«Да хранит вас в дороге Аллах!»
Разглядите еще раз,
Как, взор материнский туманя,
Наплывает печаль
И струится из ласковых глаз –
И подумайте сами
В томительный миг расставанья:
Может, дома остаться
Не так уж и плохо для вас?
Не забудьте про то,
Что, покуда разлука продлится,
В опустевшем дому,
С именами детей на устах,
Будет мать бедовать,
Как в полете уставшая птица,
Что упала на землю
И бьется в колючих кустах.
И в похмелье, когда
Надвигается пьяная ссора,
Сыновья, сыновья,
Пожалейте своих матерей,
Чтоб душе на себя
Ни принять ни греха, ни позора,
Чтобы раз навсегда
Невзначай не озлобится ей,
Сыновья, сыновья,
Матерям посочувствуйте прежде,
Чем в угарном дыму
За кинжалы схватиться всерьез,
Чтобы не было пятен кровавых
На вашей одежде,
Чтоб на совести вашей
Тех пятен искать не пришлось.
Сыновья, сыновья,
Если вам порезвиться охота
И по горным дорогам
Машину отчаянно гнать,
К ветровому стеклу
Прикрепите карманное фото –
Пусть глядит вам в глаза
С безответной тревогою мать.
Сыновья, сыновья,
Милосердны, пожалуйста, будьте,
Чтобы те, кто когда-то
Вскормили вас грудью своей,
Не стояли, как будто
На самом глухом перепутье,
Над пустынным надгробьем
Погибших до срока детей.
Пусть рассудка у вас
Не отнимут ведущие к бедам
Слепота и бравада –
Отриньте решительно их.
Сыновья, сыновья,
Если вы погибаете, следом
Погибают и матери,
Даже оставшись в живых.
Им уже не помочь.
Их утешить нельзя словесами,
Почернели их лица
И смысла их дни лишены.
Вы не те деревца,
Что на свет пробиваются сами,
В муках истовых вы
Матерями на свет рождены.
Пусть душевная черствость
Вам будет вовек незнакома, –
Чтоб не плакали матери,
Жгучую боль затая,
Оглянитесь назад,
Уходя из родимого дома,
Берегите себя,
Берегите себя, сыновья!
ДЕРЕВО
Ударила молния в ствол
–Огонь через корни прошел.
И мигом свернулась листва.
И юная крона мертва.
И мечется пламя по ней,
Как тысячи маленьких змей.
И пляшет порывисто дым,
Как бес, что игрой одержим,
По черным ветвям и стволу.
И свет превращает во мглу.
Но лес, переживший грозу,
И силы сберег, и красу.
И новые краски обрел.
Лишь этот обугленный ствол,
С которым случилась беда.
Не будет цвести никогда.
Наверно, со временем тут
Другие деревья взойдут,
Примерят зеленый наряд
И землю листвой осенят.
Но так и останутся в ней
Витки обгоревших корней
И боль, что земле все равно
Отныне избыть не дано.
Огонь через корни прошел,
Дымится истерзанный ствол,
И я, задыхаясь в дыму.
Пытаюсь приникнуть к нему.
Что пламя нещадное мне,
Коль грудь моя тоже в огне?
Что этот клубящийся дым,
Коль сердце наполнено им?
Огонь не погубит огня,
И дым не задушит меня.
О дерево! Мы без вины
Одною бедой сражены.
Давай же, как брат и сестра,
Обнимемся возле костра,
Чтоб здесь на исходе пути
Друг в друге опору найти.
ЗАБУДЬТЕ
Забудьте ту, какою я слыла,
Забудьте ту, какою я была, –
На белом свете нет ее в помине,
Как нет и дня вчерашнего отныне,
Как нет травы на скошенных лугах,
Как нет воды в иссохших родниках
И дерева в безжизненной пустыне.
Осыпавшийся цвет невозвратим,
Ушел мой сын – и я ушла за ним.
Была огнем я, а не тусклым дымом.
Жар-птицею, гордящейся своей
Крылатой долей,
Медом для друзей,
Для недругов мечом неотразимым.
Мне память эта нынче не мила –
Забудьте ту, какою я была.
Нет крыльев у меня, исчезла сила,
Поникла я, пройдя через грозу,
И прежнюю веселую Фазу
В себе без всякой жалости убила.
Забудьте ту, какою я была,
Завял цветок, и стал простор унылым.
Не кровь по спавшимся струится жилам,
А черная тягучая смола.
С печальных будней смыта позолота,
Не стоящая жалкого гроша.
И радости лишенная душа
Не одержима жаждою полета.
Крутое бремя страха и тоски!
Как будто в приступе смертельной злости
По мне прошлись незримые катки
И разорвали тело на куски,
И с гулким хрустом разрубили кости.
Осыпавшийся цвет невозвратим,
Ушел мой сын – и я ушла за ним.
Земля вокруг безмолвна и пустынна…
Я не себя оплакиваю, нет, –
Я так оплакиваю нынче сына.
Как будто бы сама в расцвете лет
Его я погубила беспричинно.
Прощай, умолкни, смех беспечный мой!
Не нужно больше ни нарядных платьев.
Ни белой шали с вычурной каймой
— Я убрала их, главное утратив.
И в ларчике резном еще вчера
Хранимые, как будто амулеты,
Мои кулоны, бусы и браслеты
Почти бесстрастно, словно мишура,
Отложены, отринуты, отпеты,
И в горском танце, полном красоты,
Плыть лебедью мне вновь не доведется.
Свинцом холодным ноги налиты,
И каждый шаг недешево дается.
Осыпавшийся цвет невозвратим,
Ушел мой сын – и я ушла за ним,
И, точно изведенное отравой,
Недужным сердце сделалось, – оно
Теперь похоже на мешок трухлявый –
Из темных дыр просыпалось зерно.
Я извелась,
Мне тягостно и худо,
Сама себе кажусь я иногда
Кувшином опрокинутым, откуда
Вся, без остатка вытекла вода.
Ту женщину, которую вы знали,
Во мне уже найдете вы едва ли.
Осыпавшийся цвет невозвратим,
Ушел мой сын – я ушла за ним.
Вся без восторга я была и света,
Была волной, не ведающей сна,
Была горой, что зеленью одета
И в солнечную высь вознесена.
Была я степью и дремучей чащей,
И шумом дня, и музыкой его,
И дерзкой птицей, над землей парящей,
И не боялась в мире ничего.
Была я твердой и неутомимой,
Меня сломать невзгоды не могли.
И только ты, мой дух несокрушимый
Своею смертью сокрушил, Али.
Ушел ты в область вечного покоя,
А я живу, избыв свой прежний пыл.
Живу, мой сын,
Но я не та, какою
Ты знал меня и
преданно любил.
РОЗЫ
Даже в полдень стылый сумрак,
Мерзнут розы у меня в руках.
И хоть близко кладбище от дома,
До него мне быстро не дойти:
Снег валит,
Не видно окоема.
Замело в округе все в пути.
Первый снег ложится покрывалом
На твою могилу невесом.
Веки обжигает розам алым,
Выхолаживает все кругом.
Но мои пылающие раны
Остудить нельзя уже никак –
Даже если белые бураны
На меня обрушит Шалбуздаг.
Я иду, расслабленно сутулясь,
Оставляя частые следы.
Я, быть может, вовсе бы согнулась
Под железной тяжестью беды.
Приутихла бы под свист метели,
Отошла бы в пепельную ночь.
И друзья помочь бы не сумели,
Да сумели недруги помочь.
Было право хуже святотатства,
Было ниже всяческого зла
То почти открытое злорадство,
Что в глазах колючих я прочла.
Не оно меня ли воскресило?
Не глаза ли въедливые те
Дали мне и мужество, и силу,
И надежду выстоять в беде?
Пусть, бесстрастьем недругов пугая,
Лик мой будет строг и величав, –
Мимо них пройду совсем другая,
Спину выпрямив и зубы сжав.
А какой досталась мне ценою
Выдержка, –
Об этом будет знать
Только сын, которому со мною
Никогда не свидеться опять.
ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРОЙ ДЕНЬ
Осенний вечер дремен и лилов,
Все в звездах небо над Махачкалою –
И словно бы склонилось над землею,
Как дерево под тяжестью плодов.
Стирает смерть, как мягкая резинка,
Обиды и размолвки, и тогда
От сердца к сердцу длинная тропинка
Становится короткой неспроста.
Живые мертвым все прощают разом,
Во всем виновность видя лишь свою.
Али, мой сын!
Вместить не в силах разум,
Что над могилой я твоей стою.
Отныне больше кладбища ночного
Я вовсе не страшусь, –
Я поняла:
Те, что ушли, не возвратятся снова,
Не причинят намеренного зла.
Судьба со мной сурова не впервые,
В наивности меня не упрекнешь.
Не мертвые, а именно живые
Хотели бы всадить мне в спину нож.
Я думаю об этом на исходе,
На склоне пятьдесят
второго дня
С тех пор, как горе сгорбило меня,
И новую звезду на небосводе
Найти стараюсь, боль в груди храня.
Сегодня, если истинно поверье,
От тела отделяется душа
И в небо сквозь распахнутые двери
Неслышно входит, стать звездой спеша.
Чем более добра душа творила,
Тем ярче эта новая звезда.
Раздвинув серебристые светила,
В урочный час пришла она сюда.
Среди других ее я отыскала,
И мнится мне:
Сквозь трепетную тишь
С ночного неба грустно и устало
Ты, улыбаясь, на меня глядишь.
И мне теплей под этим теплым взглядом,
И я к тебе взываю:
– Подожди!
Я не могу с тобой зажечься рядом,
Ты далеко, но встреча впереди.
Я вижу, как струится свет бесплотный,
А там, где ты, –
Средь звездного огня, –
Клочок остался чистый и свободный,
Кусочек неба – место для меня.
Нет, это ни рисовка, не причуда, –
Внемли людей бесхитростной мольбе.
– Ты бережно храни его, покуда
Я в свой черед не вознесусь к тебе.
Остынет тело, канув в сумрак знобкий,
Душа отъединится от него
И без труда поднимется по тропке
Мерцающего света твоего.
Гореть мы станем тихими ночами
Неразделимо, как одна звезда.
И гулких гроз, и черных туч меж нами
Уже не будет больше никогда.
СЛОВО К МАТЕРЯМ
Вы, матери, скорбящие с тех пор,
Как сыновья навек глаза закрыли,
Вы, путь торящие к могиле
День изо дня, –
Как страшен приговор,
Какого вы совсем не заслужили!
Вы, никому не делавшие зла,
Не вас ли жизнь на празднике недолгом,
За чьи грехи сама не зная толком,
Непоправимо счастьем обнесла?
Вы, потеряв отраду и опору,
Под серым небом с нынешнего дня,
По строгому тому же приговору
В свои ряды примите и меня.
…Расставшись с миром, светлым и тревожным,
Лежал мой сын в живых огнях росы,
И были у него песком дорожным
Присыпаны пшеничные усы.
Над узкой бездной журавли трубили,
Вершины стыли сумрачно вдали…
Земле, где с ним так счастливы мы были,
Я предала погибшего Али.
О матери, когда в бреду горячем
Вы вновь и вновь заплачете навзрыд,
Мой горький плач сольется с вашим плачем
И вместе с ним просторы облетит.
Я вашего единства не разрушу,
Я – среди вас, когда глухая боль
Вам постепенно проедает душу,
Как шерсть помалу проедает моль.
Когда вы молча мечетесь ночами,
Не ведая, куда себя девать,
Вы вспомните о том, что рядом с вами
Еще одна страдающая мать.
В еще одном дому, самой судьбою
На гибель не за что обречена,
Всегда поддерживавшая собою
Родную кровлю, рухнула стена.
Лучами золотистыми согрето,
В раскидистом саду еще одно
Густое дерево лишилось цвета,
Смертельной молнией опалено.
Я с вами, матери, когда нежданно
Услышав, как разбилась тишина
От грома свадебного барабана,
Отходите вы грустно от окна.
Когда, под гнетом своего несчастья,
Тяжелым камнем павшего на вас,
Вы, проявляя нежное участье,
Помочь другим спешите в трудный час.
Когда, встречая утро без надежды,
Замедленным движением руки
Вы достаете черные одежды
И черные, без бахромы платки…
Как сестры мы, –
Протягиваю руки
Навстречу вам,
Одна у нас беда:
К нам сыновья из роковой разлуки
Уже не возвратятся никогда.
