Быть в центре внимания, эпатировать через искусство публику – не его стиль, но творчество этого художника всегда на острие. С точкой зрения Магомеда Дибирова можно внутренне не соглашаться, но, увидев его работы, зритель вынужден сдавать самому себе некий экзамен на откровение.
В его творчестве не срабатывает принцип умолчания запретных тем. Дибиров рисует «портреты времени» и не считает, что делает при этом нечто сверхъестественное.
Почерку художника свойственен аналитический характер «письма», в котором каждая деталь глубоко символична. Многие ищут в его работах скрытую иронию, обличительную подоплеку… и пока эта тема остается открытой. Но, художника это мало волнует, ведь ему важнее то, что его искусство не дает оставаться равнодушным – оно заставляет задумываться, мыслить, то есть прежде всего чувствовать себя человеком.
Мужчина и Женщина
– Как-то в разговоре Вы упомянули, что в Вашем творчестве нет женских образов. Но мне все же удалось найти две работы…
– Имеете в виду «Четырехкратный уровень» и «В Багдаде все спокойно»? Да, образы в этих картинах есть, но в них женщины играют второстепенную роль. Идея – вот что важно, и женские образы – лишь способ донести эту идею до зрителя.
– По-Вашему, женщина в жизни общества тоже играет второстепенную роль?
– Мужчины и женщины равноправны, в чем-то женщины могут даже превосходить сильный пол. Но, как правило, дагестанская женщина всегда сознательно уступает мужчине…
– И все-таки мужчины доминируют в Ваших работах. Особенно политики…
– Около 90% политиков – мужчины. Женщин-политиков мало, да и назвать среди них столь же политически подкованных, как мужчины, я не берусь. Может, вам такие известны?
– Возьмем, к примеру, Кондолизу Райс, Хиллари Клинтон или Хакамаду. Вполне яркие личности, а у нас..
–…таких доминирующих образов у нас нет. Нет женщин столь же опасных, как мужчины.
– Опасных той властью, которой они обладают?
– Тем, на что многие из них способны. Дагестанские женщины не уходят полностью в карьеру, они могут бросить все ради семьи, потому что здесь они могут раскрыть свою женскую суть больше, чем где-либо еще.
«Детство художника»
– Давайте поговорим о Вашей работе «Детство художника». Вас воспитывала бабушка? (На картине «Детство художника» изображена бабушка, качающая люльку с ребенком – прим.авт.)
– Мать и бабушка. Я относительно рано потерял отца – в 13 лет. Для меня мать – самое святое в жизни, поэтому и ставить вопрос о том, кто важнее или главнее в этой жизни (мужчина или женщина) не совсем логично и справедливо. Это одно. Другой момент – мысль, прозвучавшая в этой работе. Ребенок в люльке достаточно крупный, он в ней не умещается. В этом смысл: суть художника заключена в том, что его нельзя загнать в определенные рамки.
– Кто пробудил в Вас творческое начало?
– Было желание рисовать, и я рисовал. Старший брат всегда поддерживал..
– А Вы всегда рисовали с подтекстом?
– Так, как подсказывало мне собственное чувство справедливости.
– Ох уж эта дагестанская жажда справедливости…
– У дагестанцев свое понимание справедливости.
– Дагестанец жаждет справедливости лишь тогда, когда это касается лично его?
– Грубо говоря, да. А моя гражданская позиция звучит так: хочу, чтобы всем было хорошо. Я понимаю, что в чем-то это может быть утопия. Но меня не интересует политика, как некоторые думают, я просто выражаю свои мысли, и мне от этого становится легче. Неважно, насколько эти мысли сложные или, может быть, в чем-то даже запретные, но если я живу в обществе, где не могу выразить своего мнения, то такое общество нездорово, а может быть, и больно.
– Вам нравится слышать критику в свой адрес?
– Да, я слышал критику от коллег, от разных людей. Это нормальное явление. Нельзя всем нравиться. Человеку не может нравиться все подряд, разве что абсолютные ценности. Но есть поклонники моего творчества. И я их ценю.
Деньги, картины, тщеславие…
– Интерес к вашему творчеству чувствуется. А интерес – это, как правило, деньги.
– Мое искусство изначально не являлось коммерческим. Я никогда не ставил целью быть продаваемым художником. Мне хотелось говорить то, что я думаю. И есть люди, которые понимают мои мысли, им нравится мое искусство.
– Мне почему-то кажется, что уровень профессионализма художника сегодня измеряется той денежной цифрой, за которую он может продать свою работу.
– Это неверный критерий оценки. Конечно, имя любого человека сегодня можно разрекламировать. Но, как долго оно продержится на слуху, зависит от того, насколько он талантлив. Художник не может «раскрутить» сам себя. Этим занимаются галеристы, его окружение. Как вы, наверное, знаете, по совету галериста Марата Гельмана в 90-е годы прошлого века люди приобретали перспективные, с его слов, работы художников за очень приличные деньги.
– Это же неверно приобретать картину только из-за имени автора.
– Но с этим невозможно бороться. Тщеславие, желание иметь в коллекции «имя художника» берет верх над художественным чутьем. Сказать, что я не стремлюсь к славе, было бы неправдой. Но я не хочу быть известным и продаваемым любой ценой. Если бы я этого хотел, то сидел бы дома и рисовал гламурные портреты, чтобы кому-то угодить. Рисую для того, чтобы мои работы не только кому-то нравились, но и для того, чтобы эти люди задумывались.
– Выбор символов продиктован общественным мнением?
– Я опираюсь исключительно на свое художественное чутье. Если говорить о политиках – это мое личное видение их внутреннего мира.
– Замахиваясь на образ политика, испытываете ли чувство внутреннего удовлетворения типа: я смог изобразить человека в таком нетипичном для общего понимания обличье.
– Желания кого-то задевать у меня никогда не было. Цель – отобразить реальный мир, то время, в котором мы живем.
– Вы с удовольствием созерцаете свои работы?
– Скажу так: стены моего дома не увешаны картинами художника Магомеда Дибирова. Я точно знаю – если вывешу их дома, то мне сразу захочется переделать многие из них. А этот процесс бесконечен.
– Отомстить кому-либо своим творчеством не пытались?
– Мое искусство исключает смех над кем-то или мстительность. Хотя можно принимать соответствующие заказы и неплохо на этом зарабатывать. Но это не мое.
– Вы не злой гений…
Сначала гражданин –
потом художник
– Давайте поговорим о выставке в Грозном. Ваше искусство там было понято?
– Я не ожидал такого приема. Не люблю пафосных слов, но многие были в восторге. Они не ожидали, что можно так искренне выражать свои мысли там, где ты непосредственно живешь.
– Вы не думаете, что Ваши картины отражают именно современность, и потомки могут не понять их сути, подтекста.
– Многие художники изображали то время, в котором жили, и их творчество продолжает оставаться в рамках классического искусства. Оценят ли мое искусство потомки? Ничего не могу вам сказать, и никто не сможет. Время покажет.
– Ваши работы интересны музеям?
– В Дагестанском музее изобразительных искусств, если не ошибаюсь, 5 моих работ. Одна работа у Президента России, несколько работ имеются и у главы Чечни Рамзана Кадырова. Но это не главный критерий моего профессионализма. Работа, хранящаяся в музее, – лучший показатель моей состоятельности как художника. Остаться в музее – все равно, что вступить в маленькую вечность.
– У Вас в работах много насыщенного красного цвета.
– Кто-то воспринимает красный цвет как символ власти, кто-то – как цвет агрессии и так далее. Для меня он своеобразный призыв, привлекающий внимание зрителя.
– Как правило, художник – это чудаковатый человек с отвлеченным взглядом, ищущий вдохновения…Вы считаете себя художником в общепринятом понимании этого слова?
– Думаю, люди понимают, что я художник, глядя не на меня, а на мои работы. Привлекать внимание людей какими-то чудачествами – это не мое. Да и умение красиво рисовать – это скорее ремесло. В моем понимании быть художником – значит, мыслить как художник. Иногда меня спрашивают: о чем вы думаете? Как все это тяжело и ужасно. Я им отвечаю: если хотите, думайте о цветах, да о чем угодно. Если у человека нет своей позиции, взгляда человека и гражданина – вот что, действительно, ужасно.
