Выбор пьесы для очередной постановки всегда был для худруков сложным делом, если, конечно, их волновала судьба не только вверенного им театра, но и судьба местной театральной публики, формирования их вкусов и эстетических взглядов. Такова уж миссия репертуарного театра, коли находится он на госсодержании, таков его крест. «Но постойте, ― скажет удивленный читатель, ― сейчас в государстве нет никакой идеологии! Какие же вкусы и взгляды должен формировать театр?!» Я думаю, идеология есть всегда, но далеко не всегда она бросается в глаза. Значит, и Скандарбек Тулпаров тоже придерживался какой-то скрытой идеологии, когда выбирал для постановки пьесу немецкого драматурга Герхарта Гауптмана. А может быть, выбор случаен? Давайте попробуем разобраться и понять, если выбор был не случаен, то чем продиктован и достиг ли цели?
Конечно, любой режиссер знает, что, меняя исполнительский состав спектакля, в особенности исполнителей главных героев пьесы, нельзя не изменить саму структуру авторской идеи. Представьте себе полного, страдающего одышкой Гамлета, который фехтует с врагами, превозмогая свою полноту и грузность. От той идеи, которую показал Козинцев в своем фильме «Гамлет» с помощью молодого, лёгкого на подъем Смоктуновского, не останется и следа! Вернее, эта идея будет настолько трансформирована, что станет неузнаваемой для простого зрителя. Хорошо это или плохо? Не знаю. Мне кажется, что любая идея трансформируется в зависимости от времени, от людей, которые обращают на неё свои взоры, в зависимости от того, что они хотят видеть. Это не хорошо и не плохо, это данность. Если режиссер плохо чувствует свое время, не понимает зрительских потребностей своего города, страны, то он, как правило, начинает плагиатствовать. Как правило, режиссер берет классическую пьесу, ну, например, «Горе от ума», по которой поставлена уйма спектаклей, из всех обрывочных воспоминаний самых разных спектаклей и исполнителей он создаёт свою «картинку» будущего спектакля. И даже не надо ломать голову над тем, как осовременить этот спектакль, достаточно впустить в него молодых исполнителей, просто современных актеров и ― пирог «а ля премьера» готов! Дело в том, что сами актеры, их мысли, взгляды, речь, пластика, всё это осовременит спектакль и сделает более-менее понятным для нынешнего зрителя, если, конечно, режиссёр не будет актерам выкручивать руки и требовать играть «тогдашнего» Грибоедова (хотя это уже смешно, потому что невозможно!). «А в чем же смысл работы режиссера?» ― удивится театральный зритель. А в том, чтобы организовать работу над спектаклем, чтобы художники нарисовали, актеры сыграли, портные сшили, хореографы поставили танцы, а монтировщики просто вовремя выкатывали фурки с декорациями. Получается этакий образ администратора-распорядителя. К сожалению, в подавляющем большинстве театров так и бывает, режиссер разводит актеров по мизансценам, чтобы они, как говорится, не сталкивались лбами, работает с хореографом, художником и на этом свою миссию считает законченной.
На самом деле всё гораздо сложнее. Гений Станиславского для тогдашних его зрителей открылся вместе с современным ему Чеховым. Вместе с непонятной и далёкой итальяно-китайской «Принцессой Турандот», но с командой единомышленников и своих сподвижников Вахтангов делает эту пьесу современной и понятной для своего поколения. Поэтому становится по-человечески понятным желание режиссера спектакля «Перед заходом солнца» Скандарбека Тулпарова пригласить на главную роль народного артиста России, художественного руководителя Кумыкского театра Айгума Айгумова. Тулпаров ищет сподвижника, мощную фигуру, личность, на которую можно будет опереться не только как на авторитетного человека для своих земляков, но и как на творческую фигуру. Не секрет, что спектакль живет не только во время своего исполнения, но живет и после в форме разговоров, обсуждений, мыслей и даже поступков. На роль Инкен, юную возлюбленную пожилого богача, режиссер приглашает никому не известную актрису Юлию Майорову, можно сказать, что это был ее дебют на сцене Русского театра. Почему такое несоответствие? С одной стороны, мастодонт театральной сцены, любимец публики, а с другой стороны, никому не известная актриса, этакий «кот в мешке», который легко может превратиться в «кирпич на шее». Режиссерская авантюра? Да, авантюра. Вообще, я считаю, что без доли здравого авантюризма режиссура превращается в затхлое болото, а труппа – в «серпентарий одномышленников», театр становится неким «отхожим местом», где зрители подсматривают в щелочку за чужой жизнью, словно подросток в женском душе, и хихикают от удовольствия над чужими глупостями и ошибками. Я абсолютно не согласен, что ТЕАТР – это диалог со зрителем. Чушь! Красивая фраза кем-то придуманная и брошенная на потребу безъязыкой толпе! Лично я считаю, что ТЕАТР – это ЧУДО ПРОЯВЛЕНИЯ явного, но пока не проявленного!
Не хочу и не могу долго философствовать на эту тему, но здесь мы приходим к тому, что существует мир идей (по Платону), который стремится к проявлению в нашем физическом мире. Но наш мир меняется, он не стоит на месте, поэтому и сама форма идей трансформируется от одной постановки к другой. Это чисто социальное, карьерное и человеческое несоответствие опытного пожилого актера и молодой неопытной актрисы сыграло на руку этому спектаклю, Тулпаров сделал шахматную комбинацию и получил ферзя. Представляю, сколько нервных клеток было потрачено во время репетиций и сколько жутких сомнений глодало душу режиссера ― еще бы, ведь на кону почти полтора года репетиций!
Кто-то из критиков наверняка будет вспоминать, как играли в этой же пьесе Михаил Царев и Наталья Вилькина в Малом театре или Освальд Глазунов и Цецилия Мансурова в Театре имени Вахтангова. Много было исполнителей и постановщиков, потому что эта пьеса очень благодатный материал, ведь «Перед заходом солнца» — одна из немногих пьес XX века, которую и по тематике, и по уровню ее художественного осмысления можно сопоставить с творениями таких титанов, как Шекспир и Гете. Прямая генетическая связь с «Королем Лиром» здесь очевидна. Еще более ощутимо влияние Гёте с его фаустовской темой горделивого бунта свободной личности против неумолимых законов бытия. Но не будем отходить от наших исполнителей – А. Айгумова и Ю. Майоровой. Этакая простушка, училка с провинциальными замашками, которая и представить не могла, что окажется в доме такого знаменитого и влиятельнейшего человека Матиаса Клаузена. Именно поэтому она не воспринимает признание в любви от него как прихоть стареющего ловеласа, желающего напоследок урвать от жизни несколько лакомых кусочков, она понимает, что больше никогда в жизни не встретит такого человека – никогда! Да, она из другой социальной ниши, ее поколение более инфантильно и меркантильно, и скорее всего, она выйдет замуж за такого же, как она, учителя и будет жить скучно и однообразно. Матиас Клаузен в исполнении Айгумова великодушен, но не патетичен, добр, но не мягок, прост, но не доступен. Вообще же он оставляет впечатление уставшего от жизни человека, этакий динозавр, оставшийся в одиночестве и не знающий, как теперь жить. И это верно, потому что его чувства к Инкен становятся логичным желанием найти выход из создавшейся ситуации, в противном случае это выглядело бы просто, как «седина в бороду, бес в ребро». Образ, созданный Айгумовым, не ходульный и схематичный, он живой, и за ним интересно наблюдать. За счет каких сценических средств это удалось сделать?
Еще с институтской скамьи я помню, как нам втемяшивали в голову выражение Станиславского: «Ищи у доброго, где он злой, а у злого, где он добрый». Я думаю, что Айгумову удалось создать живой образ человека за счет того, что он избегал схем и не боялся показать «другого» Матиаса. Он был у него и растерянный, и даже побитый в последней сцене у матери Инкен. Он был взрывной и даже несдержанный в сцене с детьми, порой доходящий до бешенства на грани самодурства. Он был хвастливым в сцене, когда они с Инкен обедали в одном из ресторанов в Швейцарии. Самое главное, что он был разным, а значит, живым, потому что не выпадал из общего контекста пьесы, ему нравилось быть счастливым самому и делать счастливой эту простушку-училку, хотелось просто счастья. Многим современным дагестанцам хочется простого человеческого счастья, будь то пожилой человек, простой врач или учитель и, самое важное, что в спектакле для них показали не сказку про «алые паруса», а двух побитых жизнью людей, которые нашли силу друг в друге, стали единым целым. По выражению архитекторов, «арка ― это две падающие друг на друга опоры, ставшие силой», то же самое можно сказать про Инкен и Матиаса. Думается, что режиссер Тулпаров на это и рассчитывал, когда подбирал исполнителей главных ролей, он понимал, чем можно задеть за живое современного зрителя, он предвидел, что личные качества актеров, их психофизические данные будут просвечивать сквозь написанные Гауптманом образы, делая их ближе и естественнее для театральной аудитории.
Дети Матиаса Клаузена скорее напоминают «потревоженный осиный улей», по выражению одного из сыновей Матиаса. Каждый из них имеет свое собственное лицо, темперамент, привычки, но их роднит инфантильность и зависимость от отца, которого они тихо ненавидят и втайне даже презирают. Все эти «фрейдовские комплексы» вылезают наружу, когда в их дом входит любовь в лице Инкен. Любовь – вот та идеология, которой служит режиссер Тулпаров! Услужливый Эрих (артист Артур Абачараев) превращается в истеричного и желчного психопата, благопристойная Беттина (артистка Вера Гречанникова) становится нервной скандальной бабой, жизнерадостная Паула-Клотильда (артистка Марина Карпачёва) загнана в угол, рассудительный Вольфганг (заслуженный артист Казахстана Константин Переверзев) просто теряет логику и смысл собственных поступков. Оттилия (артистка Оксана Науменко) теряет свою чистоплотность и веселость, а Эгмонт (артист Александр Степанов) по идее должен порвать с семьей. Любовь их отца к Инкен становится лакмусовой бумажкой для них самих. Но эта любовь меняет не только детей Матиаса, но и остальных участников драмы, Штайниц, друг Матиаса, (народный артист Дагестана Юрий Колчин) становится грубым и раздражительным, Винтер (заслуженный артист Дагестана Владимир Мещерин) погружается в себя, адвокат Ганефельд (артист Вахтанг Керечашвили) показывает всю свою жалкую продажную сущность. Наверное, мать Инкен (заслуженная артистка Дагестана Ирина Давидьянц) как никто другой поняла к концу спектакля, что нельзя вставать на пути двух любящих людей, какие бы благие побуждения тобой ни руководили. Этот довольно сложный театральный ансамбль работал слаженно и четко на протяжении всего спектакля, что было и заслугой режиссера, и заслугой актеров, их взаимопонимания и сыгранности.
Порадовало то, что театральные декорации работали на протяжении всего спектакля вместе с актерами, развевались от ветра шторы, зажигалось над головами электрическое солнце, колыхались в непогоду деревья… Честно говоря, зритель уже устал от расписанной гуашью плоской фанеры, а здесь был приятно удивлён объемом и драйвом.
Хочется пожелать, чтобы режиссер не останавливался на достигнутом и использовал ак-терский ресурс как можно полнее, не боялся ошибаться и казаться не многозначительным. Многозначительность порой уводит в неопределенность, а этого «добра» на современной сцене хватает с избытком!..
