— Мои первые сюжетно-осознанные воспоминания о родном городе — нафталиновая духота шифоньера. Пять минут назад я в компании дворовой мелюзги забрасывала на меткость камешки в чердачное окно. Мой камень угодил в голову соседской девчонке. Я стрелой помчалась домой, где укрылась в самом надежном убежище — платяном шкафу. В щелку я внимательно наблюдала за входной дверью и ждала, когда придет милиция — арестовывать меня. «Трагедия» эта разыгралась на улице Малыгина, 69, в конце 50-х. Мне было около четырех лет.
Жизнь в общих дворах того времени не замирала ни на минуту. Круглосуточно кто-то набирал воду из крана, хлопали двери в общем туалете. Сохло белье на веревке — менялись только размеры штанов и рисунок простыней. Постоянно кто-то жарил рыбу — тот самый легендарный залом, для которого не нужно было подливать масло на сковороду — такой был жирный.
Событием был приезд старьевщика. Флегматичная кляча тянула огромную телегу, набитую хламом. В обмен на старую одежду, обувь, книжки хмурый мужичок вручал колечко, карандаш или тетрадь. Завладев таким богатством, мы были счастливы, как папуасы Новой Гвинеи.
Отец, прошедший войну, участник Парада Победы на Красной площади, был одним из тех, с кого начиналась дагестанская авиация, и умел буквально все. Разумеется, самый первый во дворе телевизор был у нас. Теплыми вечерами его выставляли в раскрытое окно, быстро подтягивались соседи со стульями, двор превращался в летний кинотеатр. Фотоаппарат ФЭД, мотоцикл ИЖ-49 дополняли отцовский «джентльменский набор».
Мама была фельдшером. В доме всегда булькал стерилизатор со шприцами: постоянно надо было к кому-то бежать — делать укол, ставить банки. Считалось, что у мамы легкая рука.
Эта красивая пара — высокий шатен в синем летном кителе и изящная стройная блондинка — были душой любой компании. Везде, где мы жили, наша семья становилась центром любых праздников. Гуляли шумно, весело, с безобидными розыгрышами и обязательно — с танго и вальсом под пластинки. Среди родительских друзей были военные, заводские работяги, телеоператор, пилоты, медики. Дружили не по социальному статусу, а по душевным качествам. Со многими — всю жизнь.
Меня водили в детский сад на улице Пушкина. Во дворе детей встречал белый гипсовый Володя Ульянов. Он стоял в расслабленной вандейковской позе, опираясь локотком на стопку книг. На гипсовой рубахе почему-то красовалась октябрятская звездочка.
Иногда меня поручали старшему брату. Он учился в шестой школе, и когда по какой-то причине сад не работал, приводил меня в класс, и я терпеливо высиживала на последней парте все уроки. Четвероклассники казались мне недосягаемо умными и взрослыми. Я с пиететом наблюдала, как, обмакнув в непроливайку перьевую ручку, они легко выводят в тетрадях длинные предложения. Для очистки перьев использовали многослойные тканевые кругляшки. Чернильницы носили в специальных мешочках, которые затягивали веревочкой и привязывали к ручке портфеля.
Брат тоже все время что-то изобретал и мастерил — плоты, воздушных змеев, голубятню. Я в качестве родственного довеска всегда болталась рядом. Могу, например, по памяти восстановить весь процесс сборки самодельной удочки — от отлива свинцовых грузил до перемотки и крепления катушки. Крючки завязывали особым узлом, а леску оплавляли пламенем спички.
Позже мы переехали на улицу Кошевого в «военный городок». Жили в отдельной квартире, где топили печь и готовили еду на примусе. Во дворе тянулись ряды деревянных сараев, в них хранили дрова, уголь, жили чьи-то гуси и утки. Единственным удобством в квартире был водопровод, но во дворе все же был настоящий колодец с ведром на цепи, накрученной на деревянный барабан. Окна квартиры выходили на пустырь, который весной становился кроваво красным от цветущих маков.
Первый класс в 10-й школе мне запомнился снежной зимой. Однажды после уроков я нашла единомышленников для ваяния снеговиков. На внутреннем дворе школы выбрали подходящие сугробы и с крыльца прямо в них и шагнули. Моментально увязли по самые макушки…
Коррекции и модернизации подвергалось все, что попадало мне под руку. Однажды «попала» моя детская шуба из натурального меха. Из нее я выкроила муфту, воротник и манжеты к пальто для моей любимой куклы. Ее прислали родственники из ГДР, и по наворотам она могла составить достойную конкуренцию современным Барби. Когда меховые обрезки были обнаружены, расстроенная мама попыталась найти сочувствие у соседки — учительницы домоводства. Та внимательно осмотрела мою работу и заметила: «Клара, посмотри, как хорошо посажен воротник!» Следующим объектом для творческих поисков стала подружка из соседней квартиры. Нам показалось, что гладкие, зачесанные на прямой пробор волосы взрослят шестилетнего ребенка. Пара взмахов ножницами — и лицо украсила задорная челка. Клиент был доволен. Но мать девочки закатила скандал на весь подъезд. Девочке запретили подходить ко мне, а мне — к ножницам.
Позже меня записали в класс фортепиано при Клубе рыбников. Самым страшным был перекресток улиц Ленина и Гамзата Цадасы. Машины на скорости слетали с моста и вливались в сплошной поток. Не было надежды, что девчонка с бантом и огромной нотной папкой самостоятельно переберется на противоположную сторону. В конце концов, я судорожно цеплялась за чей-то плащ и перебегала улицу.
Городской ландшафт украшали выбеленные козлики, бесполые монстры с веслами и отбойными молотками. Их тогда клонировали по всей стране. Но одну парковую скульптуру вспоминаю с нежностью — три динамичные, утонченные фигуры, летящие в лезгинке в парке Ленинского комсомола, работы скульптора Гейбатова.
Класса с шестого нас стали выводить на демонстрации. Мы не страдали диссидентским свободомыслием, для нас это было развлечением. После торжественного дефиле по площади с ритуальным «Ура!!!» мы бросали транспаранты в грузовик и уходили в «загул». Его программа много лет оставалась неизменной: улица Буйнакского — коктейль в павильончике «Весна», сок, мороженое, Родопский бульвар — воздушная кукуруза, сахарная вата. Потом снова подняться на улицу Ленина и в чудном домике-теремке, что на бульваре, выпить томатный сок (к счастью, чья-то умная голова догадалась сохранить это строение как памятник архитектуры).
Иногда программа расширялась походом в музей. Его старое здание было в районе гостиницы «Ленинград», и перед фасадом красовались те самые пушки, которые сейчас направлены на площадь. По узкой, скрипучей деревянной лестнице нужно было подняться на второй этаж, и с закрытыми глазами я могла найти тот манок, которым тогда, несомненно, гордились сотрудники музея. Это картина В. Реджанини «Первые шаги» (ныне картина находится в фондах ДМИИ). Стараешься не дышать на стекло, глазами перебираешь каждую складочку драпировки, ощущаешь тепло детской кожи, мысленно запускаешь пальцы в глянцевый ухоженный мех, переводишь взгляд на легкие летящие локоны. Пытаешься подсмотреть хоть один мазок или штрих в этом рафинированном пространстве. Когда я сейчас привожу в музей школьников, они так же затихают перед этой работой, растворяясь в полной иллюзии материальности зрелища.
Землетрясение в мае 70-го года превратило Махачкалу в палаточный город. Некоторое время думали: продолжать занятия в школе или отменять? Пока думали, тряхануло прямо на уроке. Мы выбежали во двор школы и увидели фантастическое зрелище: земля оживает и вибрирует под ногами. Через несколько секунд конвульсии прекратились, и воздух наполнился абсолютной тишиной…
В то время мы уже жили в своем доме. Жильцам пятиэтажек, что напротив, он, видимо, казался крепостью, во всяком случае, в холодные майские ночи во время землетрясения у нас ночевало человек тридцать. Экстрим на этом не закончился. Через год в Махачкалу заползла холера. Город жил в режиме «почтового ящика»: каждый, кто желал выехать, должен был пройти карантин и подтвердить, что он здоров и не повезет в себе холерную палочку. Все студенческие общежития были забиты этими несчастными.
В ночь перед первым моим школьным экзаменом по литературе площадь Ленина напоминала сборище юных неформалов. Ученики школ подтягивались сюда, чтобы узнать темы сочинений. Была выработана целая система, в которую были вовлечены родители, чиновники и просто сочувствующие. Мы сидели прямо на асфальте, мурлыкали песни под гитару, валяли дурака, изображая хиппи: клешеные джинсы, рубашки кантри, цветные тесемочки на лбу. Около часа ночи на переговорный пункт звонили из других городов, где уже наступило утро и был вскрыт заветный конверт. Весь процесс напоминал авантюру, и нам было сладко ощущать себя участниками этого ночного заговора.
Редакция просит тех, кто помнит наш город прежним, у кого сохранились семейные фотоархивы, звонить по номеру: 8-988-291-59-82 или писать на электронную почту: pressa2mi@mail.ru или mk.ksana@mail.ru.
