Обычно, когда меня спрашивают, почему и как наша семья попала в Димитровград, я отвечаю, что тут замешана и внешняя политика СССР, и Хрущев с его обещанием показать всем кузькину мать, и ядерное оружие, и даже Карибский кризис. Так оно и есть, но, когда в 1980-м году мы уезжали из маленького зеленого Димитровграда в Махачкалу, я, 12-летний о таких сложных процессах не рассуждал. А оплакивал свои коньки и лыжи, своих друзей и школу, наш дом и двор, за которым прямо сразу начинался сосновый бор, с его светом, прохладой и аккуратными, выложенными плиткой, тропинками. Плитку клали там, где люди уже протоптали дорожку, выбрав самый оптимальный, самый удобный маршрут.
Если в Димитровграде все было устроено с расчетом на то, чтоб человеку было удобно, то в Махачкале человек должен был приспосабливаться под нечеловеческие условия жизни. Дом наш стоял на улице Атаева в районе Старой автостанции. Во дворе вместо детской площадки – проржавевшие гаражи, а вместо клумб и сосен – крохотные огороды, забранные сеткой. Пожухлые перья лука торчали из грядок, как руки заключенных. А из окон располагавшейся напротив общаги сельхозинститута звучал голос Ротару. «Луна, луна», – пела София Михайловна, невесты и женихи с суровыми лицами, сжимая в кулаке талоны на дефицитные югославские туфли и фату, шагали в салон для новобрачных «Счастье», и тоска сжимала сердце.
Долгие годы единственное, что примиряло меня с городом, – это море, в которое я был влюблен. Я помню это нетерпение, это «ожидание моря», когда на подъезде к Махачкале слева вдруг появляется тонкая голубая лента, а потом разрастается, надвигается, и видны уже белые барашки волн, и йодистый запах водорослей перебивает запах вареной курицы и малосольных огурцов, скучной поездной еды. Море.., это к нему мы отправлялись, сбежав с уроков, поднимаясь по кривым улочкам, ведущим на Анджи-Арку, а затем спускаясь с нее к пляжу на лесопилке, по дороге качнув рукоять крана в одном из бестолковых и шумных общих дворов, чтобы отпить глоток ледяной воды, от которой ломило зубы. Мы пробирались в порт и плавали между прогнивших старых свай в густо-зеленой тяжелой воде, ныряли с пирса солдатиком, а иногда катались на прогулочных катерах «Чайка» и «Жемчужина». И кроме моря не было, считай, у меня ничего. А потом появилась «Батырка».
Какие только названия не давали этой мастерской, спрятанной в глубине дворов по улице Батырая, а прижилось только это. Туда меня в 96-м привел Джамал Османов. Я робел, ждал, что там меня встретят люди все поголовно в растянутых мешковатых свитерах, с отрешенными лицами, и что вести себя станут надменно. Но, когда мы вошли в это одноэтажной строение, ко мне сразу же обратились на «ты» и с порога сунули в руки белоснежную фарфоровую тарелку, дали кисть и сказали – рисуй! И я остался рисовать.
Оказалось что тут, в Махачкале, так и не ставшей мне домом, в Махачкале, где мужчины носили странные кепки-аэродромы, мохеровые шарфы, заправленные под пиджак, и туфли с наборным скошенным каблуком, есть другой мир. Сюда странными тропами стекались удивительные люди, которые говорили о выставках, книгах, фильмах, о том, что искусство превыше всего.
20 лет уже этой мастерской, основали ее художники Джамал Османов и Миша Турнилов, затем, как полагается, были приливы и отливы, и в результате остались Сапижат (она же Сапик), Наида и Сергей, а еще Диана, Альфия, Изета (Иза) и я. Мастерская – это, наверное, всегда молодость. В обычной жизни столько всякой ерунды, гнили и гадости, а приходишь сюда –и все смывается, сползает с тебя. И хотя все мы занятые люди, у многих семьи, но часто на работе и дома только о том и думаешь: как бы все дела поскорее закончить и улизнуть в мастерскую.
Раньше у нас здесь вообще коммуна была. Дневали и ночевали. Спали вповалку на одном диване. Ложились поперек, чтобы побольше народа уместилось, под ноги табуреты, стулья и выключались. Валились с ног от усталости. Один вставал, шел работать, другой ложился на свободное место. И круглые сутки работала наша печка. Старая, большая, родня тем гончарным печам, про которые мы читали в детских книжках. Туда, внутрь, входили бесконечными рядами только что расписанные тарелки и выходили с проявившимся ярким цветом, совсем другие. И воздух был раскален от этой печки и от нашей молодости.
Разумеется, все это дело незамеченным не осталось, и к нам в «Батырку» потянулся народ. Сначала знакомые кого-то приводили, а потом этот кто-то начинал приходить сам и приводить уже своих знакомых. Таким же образом однажды здесь появился Педро. Черный, как баклажан. Ну, Педро и Педро, что мы в самом деле Педров не видали что ли? Но позже случилась одна забавная история. Сидела себе как-то Сапижат и увидела Глаз.
«Смотрю, кто-то в дверь заглядывает. Я к выходу, а он как припустит! Ну я ему и кричу: «Педро!». Повернулся. Слава Богу, – думаю, не ошиблась. А то ведь неудобно, они же для нас все на одно лицо. Зашел, значит, сел. Я ему чаю. Сидим, разговариваем. Долго уже сидим. Я все спрашиваю «Еще чаю?» и жду, что он вот-вот скажет «Спасибо, хватит», в смысле, засиделся я, пойду, пожалуй. Но не тут-то было! Пьет как ни в чем ни бывало. Даже по нужде ни разу не вышел. И так мы где-то часа три просидели, а потом он спрашивает: «Простите, а как вас зовут?» Оказалось, что я совсем постороннего негра в мастерскую затащила! Но кто ж мог представить, что в Махачкале найдутся два Педро?!»
А однажды возникли как-то в мастерской маленькие корейские люди. Их тоже, конечно, кто-то привел, но не помню уже кто. Просветленные до невозможности проповедники Церкви Христа. Но геенной огненной не стращали, а только встали в круг, взялись за руки и пропели какой-то свой псалом. Чтоб было, значит, всем счастье. К нам вообще попадают какие-то все больше духовные люди. Музыканты, поэты, фотографы. А если иностранцы, то славные, простые совсем. Вот был один парень, американец и все говорил: «Мне так нравится в Махачкале, так нравится!» Мы удивлялись, что ему после его Америки здесь может нравиться? А оказалось, что его родители миссионеры и он с ними где-то в джунглях полжизни прожил. Конечно, ему после этих самых джунглей Махачкала показалась оплотом цивилизации!
Не все иностранцы были такие простодушные. Один, к примеру, намеривался открыть в Дагестане свой маленький бизнес. Ну, типа разводить кенгуру… Или страусов. Точно никто не помнит, некоторые говорят, что не о кенгуру шла речь и не о страусах, а о ламах. Бывали в мастерской люди поэкзотичнее, а в отдельных даже проскальзывало что-то, как бы так поточнее выразиться, цереушное, что ли… Но и от таких особенно не таились, встречали приветливо, интересовались: «Ну, как дела на шпионском фронте?» Даже не помню, как сложилась традиция праздновать в «Батырке» Старый Новый год, но через пару лет мы уже привыкли, что могут заявиться гости, Муксин Камалов, который сразу же с порога начинал петь оперные арии, Амир Амиров – молчаливый, неотделимый от фотоаппарата, группа «Плюс Минус» или «Розовое здание» в полном составе. Стенгазеты с шаржами и коллажами, которые мы легко и весело рисовали к каждому празднику, до сих пор рулонами лежат у нас на стеллажах.
Иногда, если обжиг затягивался, мы оставались в мастерской на всю ночь. Вытаскивали на крышу матрасы, лежали, смотрели в небо, которое казалось совсем близким. И, наверное, неудивительно, что события, которые волновали весь город, проходили мимо нас. В 90-х начался всплеск национальных движений, братья Хачалаевы шли на захват Белого дома, ходили слухи, что прямо на улицах раздают оружие, а к Эльбин-банку несколько дней кряду съезжалось огромное количество машин, и между ними ходили и сидели мужчины с воинственными лицами. Видимо, подтянулись с гор для поддержки «своих» и ждали отмашки, сигнала к выступлению. Тревога висела в воздухе, все будто бы звенело от напряжения, в любой миг могло взорваться и полыхнуть.
А мы жили, будто бы вечные и неуязвимые, будто бы в защитном коконе, сквозь который не проникает ни злоба, ни сама война. И сейчас продолжаем жить так же. Диана рядом вздыхает, Сапик смеется или Наида роняет кисточку – это все звуки, которые составляют привычный, необходимый фон. Гудят печи, краска ложится на фарфор, вокруг нас, как стражи, стоят тополя и акации, и из роддома, что совсем рядом, иногда доносится крик – рождается человек.
Редакция просит тех, кто помнит наш город прежним, у кого сохранились семейные фотоархивы, звонить по номеру: 8-988-291-59-82 или писать на электронную почту: pressa2mi@mail.ru или mk.ksana@mail.ru.
