Отец мой Муид Абдуразакович Рамазанов был родом из села Леваши. Когда был совсем еще ребенком, в село приехали «государевы люди», которые набирали мальчиков для обучения в реальном училище в Темирхан-Шуре. Большая часть сельчан отнеслась к этому с недоверием, а вот дедушка согласился отправить сына на учебу.
Папа мечтал о поступлении в университет, но камнем преткновения стала латынь. Без знания этого предмета о поступлении нечего было и думать. Однако репетитор стоил 5 рублей в месяц, а семья отца была небогатой. Так что отец поступил в военное училище в Одессе, а по окончании его сам попросил о направлении в Хасавьюрт, где в то время стоял Лерийский полк. Там он и познакомился с мамой.
Мама рассказывала об их жизни, о балах в Офицерском собрании, на которые она непременно надевала национальный кумыкский костюм, хотя в обычной жизни, как и все молодые хорошенькие женщины, старалась следовать моде. Но вот о Первой мировой и о том, как воевал отец, в семье не очень много говорили.
1917 год отец встретил в чине штабс-капитана. Наверное, он был добр с солдатами, потому они его и предупредили, что сейчас лучше бежать и затаиться. Ну, он и отдал предприимчивым людям все, что мог – арабского скакуна, шелковое офицерское белье, так называемое «золотое оружие», оставив себе лишь Георгиевский крест, а они его тайно вывезли в Дагестан.
Жили родители в Темирхан-Шуре, где в 1920-м году родилась и я, а в 1924-м году мы приехали в Махачкалу. Время было смутное, целыми эшелонами отправляли на Север мулл, кадиев, офицеров. Но брат отца работал в ЧК, он посодействовал, поручился за папу и отца приняли на работу в Совнархоз. Он тогда располагался в доме на углу Дахадаева и Буйнакской в здании бывшей гостиницы, большой такой домина с внутренним двором, с галереей по второму этажу. Вот там нам и дали квартиру.
Мне 90 лет, но я и сейчас могу перечислить всех соседей. Помню Волковых из Саратова, Сериных, семью Башира Далгата, он был прекрасным адвокатом, его имя знали по всему Северному Кавказу. Его дочка Узрият (мы ее звали Диата) была моей лучшей подружкой. Там была романтическая итсория. Первая жена Далгата Оля умерла родами. Вместе с ребенком. И через некоторое время он женился на польке Елизавете, она была очень похожа на его первую жену. Но память об Ольге в этом доме была жива, и портрет ее висел. Даже дети знали «это первая папина жена».
Через пару дверей от нас жил Малачиханов, он работал в Иране и вернулся оттуда с женой, женщиной необщительной, о которой ходили слухи, что она иранская принцесса. В нашем же дворе жил нарком просвещения Астемиров, нарком местной промышленности Алхазов с женой армянкой, начальник гормилиции, забыла его фамилию, и предсовнархоза Ханмагомедов. О его жене Наиде-ханум тоже говорили, что она не из «простых», что ханская дочь. У них дома стоял рояль – она прекрасно играла – и разрешала мне и Диате садиться за ее инструмент.
Я так подробно перечисляю имена, должности и национальность, чтобы подчеркнуть – не было тогда никакого чванства, межнациональной и межконфессиональной розни. В нашем же дворе жила семья сторожа Совнархоза Талаева, и семья дворника, чьей фамилии я не помню, но все дети играли вместе, а соседи никогда не ссорились. Весь двор в Песах угощался мацой, котрую раздавала тете Мария, на Пасху все лакомились куличами и яйцами, а на Байрам дети объедались конфетами и халвой. И к праздникам все дружно мыли коридоры, стекла на веранде, а на балконы вывешивали ковры для красоты. И я не помню случая, чтоб ковер украли. Хотя в городе было полно «черных» – так называли чумазых беспризорников. Они сидели на всех базарах, играли на деревянных ложках и пели какие-то жалобные песни.
Как-то дядя привез мне в подарок великолепную фарфоровую куклу. У нее были прекрасные локоны, и глаза она закрывала и открывала. Стоила она освежающе дорого – 16 рублей, в то время как буханка хлеба стоила 15 копеек. Из-за этой куклы мы чуть не рассорились с Диатой. Дело в том, что у нее была такая же, и, когда зашел разговор, как назвать кукол, мы обе выбрали имя Мерседес. Ничего удивительного, в то время мы уже до половины дочитали «Графа Монте-Кристо». Переживала я страшно. Мало того, что подругу потеряла, так еще и не узнаю, что там с графом, книжка-то Диатина. Квартиры наши разделяла заколоченная дверь и вот однажды в эту дверь постучали с той стороны, и раздался голос девочки-соседки, которая зашла к Диате в гости. «Хочешь знать, что там дальше?» – спросила она и так, через дверь, пересказывала мне то, что Диата читала ей вслух.
До войны каждое лето в город с гастролями приезжал театр лилипутов и мы бегали на каждое представление. Выступали они в Русском театре (сейчас на его месте Кумыкский) и давали «Сильву», «Баядеру», «Марицу» и прочие оперетты. Примой у них была такая Аткарская, она была чуть выше остальных. Чуть выше был и актер, исполнявший главные мужские партии. Я сейчас думаю, как управлялись оркестранты? Ведь они тоже были лилипутами, а контрабас или валторна, они же такие большие…
Напротив нашего дома по Дахадаева, 4 располагалась школа фельдшеров-акушеров, там обучались сельские девушки. И общежитие их было в том же дворе. А по определенным дням в этой школе работал клуб под названием «Чашка чая». Моя мама и другие женщины из нашего дома приносили туда ковры, нарядную посуду, скатерти, разные лакомства и устраивался благотворительный вечер, а все сборы шли в пользу девушек-горянок. Туда сходилась вся элита города, это считалось хорошим тоном. На этих вечерах играли самые известные в городе музыканты (Аван – грузный немолодой армянин и Лева – подвижный худощавый еврей), выступал Татам Мурадов со своим коллективом. Я помню совсем юную Барият Мурадову, которая пела на таком вечере.
Мы, дети, любили смотреть на кавалеристские учения. Это все происходило на месте нынешней площади, только в те времена она была не мощенная и, казалось, что уровень ее ниже уровня улиц, может, из-за песчаных насыпей. Ну, вот на этой площади шли учения. Верховые на полном скаку рубили лозу, а мы кричали им «Шашки – выдергинавай!» и хохотали.
Там же, на площади, в одноэтажном здании располагались музыкальная школа и училище, куда мы с Диатой и записались. Главным там был Готфрид Гасанов, и мы, девчонки, считали его эталоном мужской красоты.
В 30-е годы в городе появились раскулаченные с Кубани. Так в нашем доме поселилась домработница Наташа. Ей было лет 18-20. Одевалась она, как положено казачкам, носила платок, пышную юбку и кофточку с оборками. И все рассказывала нам про свою семью, в какой строгости жили, как много работали, как садились за стол все вместе большой семьей. Нам было ее жалко, ведь рухнул ее мир.
А в 1938 впору было пожалеть уже и нас. Арестовали практически весь дом. Малачиханова, Ханмагомедова с женой, Астемирова, Алхазова. Арестовали и папу. Пришли, как полагается, ночью, устроили обыск и увели отца по обвинению в подготовке вооруженного восстания. Тогда в Караганду ушел целый эшелон. Вернувшись, папа рассказывал, что в вагонах они были, как сельди в банке, люди задыхались, умирали, и никому дела не было. Но отправили по этапу его не сразу. Сначала держали в здании НКВД на Пушкина. Подвешивали за руки, лили на голову тонкой струйкой воду, требовали, чтоб сознался. Следователь его, татарин, отличался какой-то особой жестокостью, его потом убрали из органов. Туда же в тюрьму мама с передачей отнесла отцу и мою записку «Папа, я поступила в мединститут!».
О войне я узнала по радио, учебник по марксизму-ленинизму упал с колен, а я разревелась от ужаса. Мой брат служил на границе. Сразу скажу – он выжил, вернулся. В отличие от многих мальчиков, моих однокурсников.
Про войну я бы не хотела говорить. Помню толпы беженцев, которые исчезли, когда немцы подошли к Грозному, помню, как пряталась ночью под кровать и грохотали зенитки, как мама продавала свои украшения, меняла простыни голландского полотна за пол-литровую банку кукурузной муки. Меня от нее выворачивало. Особенно, когда из такой муки соседи жарили оладьи на рыбьем жире. Мама выменяла на что-то 3-литровую банку грузинского мандаринового варенья, его я и ела. Оно меня и спасло. У него был вкус другой, мирной жизни.
Скажи кому сейчас, что мандариновое варенье может спасти человека – не поймут, рассмеются.
Редакция просит тех, кто помнит наш город прежним, у кого сохранились семейные фотоархивы, звонить по номеру: 8-988-291-59-82 или писать на электронную почту: pressa2mi@mail.ru или mk.ksana@mail.ru.
