В течение трех дней, 19-21 февраля, А. Кудрин выступил с открытой лекцией на экономическом факультете ДГУ, провел встречу с представителями дагестанского бизнес-сообщества, чиновниками, общественниками, деятелями науки, которую посетил и Глава Дагестана Рамазан Абдулатипов; принял участие в общественной дискуссии «Северный Кавказ и вызовы XXI века» – проекте, организованном Институтом экономической политики имени Е. Гайдара при поддержке Комитета гражданских инициатив совместно с Дагестанским государственным университетом. В докладе «Какие реформы нужны России?» руководитель КГИ подчеркнул важность решения проблем, существующих сегодня на Северном Кавказе, обозначив при этом, что одним из направлений работы проекта Комитета гражданских инициатив в рамках данного семинара является изучение проблем Северного Кавказа.
В своих выступлениях Кудрин дал экспертную оценку экономическим процессам, происходящим сегодня в России и в мире, рассказал о своем видении структурных проблем экономики современной России, дал свой прогноз относительно девальвации рубля, цены на нефть, ВВП и возможных экономических сценариях вследствие отношений, сложившихся сегодня у России с Западом.
Все мероприятия в рамках работы Комитета гражданских инициатив проводятся на площадке Дагестанского государственного университета и при непосредственной поддержке лично ректора университета Муртазали Рабаданова, который выступил модератором всех встреч с участием Алексея Кудрина.
В числе прочих мероприятий экс-глава российского финансового ведомства встретился с дагестанскими журналистами. На брифинге, состоявшемся в кабинете ректора ДГУ, Алексей Кудрин отвечал на вопросы, которые так или иначе касались тематики встреч и мероприятий, проведенных им в Махачкале.
ВВП, ИНФЛЯЦИЯ, КУРС РУБЛЯ…
Гуля Алиева, ИА «Россия сегодня»:
– Насколько выполним антикризисный план Правительства, чем он должен быть дополнен?
– Антикризисный план Правительства РФ вполне рациональный, но, на мой взгляд, должен быть дополнен структурными реформами, которые одновременно будут являться и антикризисными мерами, потому что, кроме вопросов текущей поддержки некоторых отраслей и предприятий, которые имеют скорее локальный характер или отраслевой, требуется перестройка некоторых основ экономики и перехода к более высокой производительности. А впоследствии через 3-4 года и в более долгосрочной перспективе – к экономическому росту. Поэтому только мерами текущего характера не перейти к новой модели экономики. Собственно, кризис всегда и является тем механизмом, который приводит в соответствие дисбалансы в экономике и сейчас лучшее время для того, чтобы этот дисбаланс устранять и повышать производительность экономики. Поэтому тот план, который принят, я думаю, будет на 90% исполнен. Но его нужно дополнять другими мерами.
– Каков ваш прогноз по инфляции, ВВП и курсу рубля на ближайшее время и перспективы до конца года?
– Я сохраняю свой прогноз, о котором раньше уже сказал. Если цена за нефть будет 80 долларов в среднем, то падение ВВП будет 2 или более %. Если 60 долларов – падение составит 4% ВВП и даже больше. Инфляция будет от 12 до 15%. Сегодня делаются официальные прогнозы, что будет 12, но я думаю, будет чуть выше.
Курс рубля – самое неблагодарное дело. Это менее прогнозируемая величина в силу ряда обстоятельств. В конце октября прошлого года я уже дал прогноз до конца 2015-го, что он будет на уровне чуть больше 60. Это при условии, что не будут усилены санкции, и цена на нефть будет где-то около 60 долларов, хотя бы.
Андрей Меламедов, «Новое дело»:
– Насколько сегодня правительство готово вкладываться в инфраструктурные проекты, субсидировать процентные ставки по кредитам для малого и среднего бизнеса и ставки по ипотечному кредиту?
– Поскольку Правительство РФ принимает решение, которое не затронет сокращение оборонных расходов, и если социальные расходы будут полностью выполняться, то в условиях снижения доходов бюджета и расходов будут сокращены как раз инвестиционные статьи. Поэтому вложения в инфраструктуру за этот период уменьшатся. Что неправильно. Правильнее было бы затронуть и более тщательно распланировать социальные расходы, провести оптимизацию и оборонных расходов, при этом увеличить расходы на инфраструктуру и на техническое оснащение сфер образования и здравоохранения. Это даст впоследствии больший результат для выхода из кризиса. Сейчас пока мы видим, что Правительство идет по консервативной, своей ранее заданной структуре бюджетных расходов и даже ее ухудшению, о чем я неоднократно говорил.
Приведу пример. В этом году было запланировано увеличение военных расходов на 600 млрд. А общие расходы надо уменьшить на 770 млрд рублей, при этом не трогая военные. Вот это ухудшение структуры бюджета, что, я считаю, будет мешать адекватному выходу из кризиса.
Ипотечные кредиты будут поддержаны, но их в любом случае автоматически будут меньше выдавать, чем раньше. В силу того, что и процентные ставки стали выше, и банки будут их меньше выдавать. И даже если их будут поддерживать в виде субсидирования, все равно это ограниченный ресурс. После нефтяного бума и некоторой перегретости рынка в сфере инвестиций в недвижимость строительная отрасль теперь будет больше страдать в результате сдувания этого пузыря.
ПРОГРАММЫ НЕВЫПОЛНИМЫ
Расул Хайбуллаев, «Махачкалинские известия»:
– В нашей стране реализуется много федеральных целевых программ. В том числе две программы, принятые по нашим соседним республикам. Насколько федеральные целевые программы эффективны, и подводился ли какой-то их итог? Что, на Ваш взгляд, помешало принятию аналогичной программы по Республике Дагестан, хотя мы с Чечней и Ингушетией находимся в схожих ситуациях по развитости инфраструктуры и т.д.?
– Сейчас федеральный бюджет перешел на программный метод планирования. Я считаю, это должно было повысить эффективность бюджетных расходов. То есть, когда вы излагаете и соединяете сумму финансов с целями, на которые эти деньги тратятся, и результатом, который должен быть получен. К сожалению, Правительство не вполне реализует те принципы программного метода планирования и отчетности, которые закладывались в эту форму. Мы еще с Набиуллиной (Эльвира Набиуллина, экс-министр экономики РФ, ныне глава ЦБ. – Прим. ред.) почти год отрабатывали подходы и принципы программного планирования. К сожалению, сегодня программный подход стал немного формальным. Т.е., когда сказали, теперь бюджет планируется так, ответили, ну хорошо, мы сейчас перепакуем все цифры, нарисуем определенные цели и результаты. Тем не менее даже в этих программах слабо связаны результат и финансы. И более того, за 3 года мы уже идем на второе уменьшение бюджета (одно было в прошлом году) без изменения целей и результатов по программам. Они где-то корректируются, но в основном не меняются. Это еще больше выхолащивает эту систему, в том числе и потому, что (я об этом предупреждал) заранее закладываемые в эти программы средства или объемы финансирования были нереалистичны. Они не исходили из возможных рисков снижения цен на нефть, сокращения доходов, циклического кризиса. Были завышены средние темпы роста на много лет. Тем самым эти программы уже заранее были невыполнимы.
Я считаю, пока первый блин по программному планированию оказался комом. Собственно, на этот счет я и Правительству писал свои оценки. С ними в целом согласны представители экономических ведомств. Сейчас кризис даже усугубил положение.
В отношении республики скажу так: я был той исторической личностью, которая сделала трансферт на дотации Дагестану самым большим в стране. В силу перестройки формулы выравнивания бюджетной обеспеченности мы пришли к существенному увеличению трансферта в Дагестан. Это не означает, что республика стала получать как все. Система выравнивания приводит не к полному увеличению до уровня ведущих регионов, а к определенному проценту от среднего по стране. И Дагестан никогда не превышал 80% от среднего по стране. Т.е. все равно он был всегда ниже, даже с этим самым высоким трансфертом. Потому что мы не можем совершенно лишить регионы стимулов к собственному заработку. Богатые регионы меня упрекали, что мы слишком много перераспределяем. Но, я думаю, если мы живем в федеративном государстве, то доступ к услугам здравоохранения, образования и другим социальным благам, в целом гарантированным государством, должен приближаться и выравниваться по стране, независимо от доходов территории. А дальше уже нужно думать о других формах и стимулах поддержки налоговой базы, но люди от этого не должны так остро страдать. Это главный механизм и главная дотация, которая дополняется некоторыми отраслевыми субсидиями на отдельные программы.
Я не считаю, что нужно специально создавать программы по каждому региону. Но тем не менее государство в рамках своих ограниченных возможностей говорит – есть особые случаи, выходящие за рамки обычных правил. Такими случаями были Чечня и Ингушетия как пострадавшие от антитеррористической операции. Есть особый регион Калининград, Петропавловск-Камчатский, Владивосток. Сегодня это Крым. Я думаю, что не стоит нам Дагестан относить к первому, второму или к третьему примеру.
Я в целом против отдельных региональных программ. Есть одна федеральная программа «Юг России». Я думаю, можно решать задачи на некоторых общих принципах, хотя там не такие большие средства, и она, конечно, не меняет ситуацию в принципе, но она позволяет решать какие-то точечные проблемы.
– При Александре Хлопонине разрабатывалась программа развития СКФО, но она тоже не была принята. Даже закладывали под нее 1,5 триллиона. Такие аппетиты были…
– Ну… аппетиты всегда больше тех возможностей, которые существуют. Хотя мне, как бывшему министру финансов, говорят, что я все урезал, был против всего, за экономию, был очень жесткий… Но за это время бюджет страны увеличился в 4 раза. Просто я урезал все, что предъявлялось сверх этого роста в 4 раза (смеется). И когда идет обсуждение бюджета, ежегодно предъявляется заявок министерств и ведомств чуть ли не в половину годового бюджета дополнительно к тому, что реально может в бюджет войти. Поэтому мы отрезали избыточные запросы и находили какой-то реалистичный баланс.
Я против того, чтобы была отдельная программа по Дагестану, но я считаю, что у республики есть возможности и в рамках природных условий, портовых возможностей, сельского хозяйства, промышленности и прочих видов деятельности, которые можно было бы реализовать. Почему это не реализуется в полной мере? Непрозрачность власти, неумение четко регулировать, засилье федеральных контрольных органов над бизнесом (я допускаю, что это так), избыточная административная нагрузка, деление на кланы, на своих и чужих, как происходит у нас даже в обычных регионах. Мы должны устранять барьеры для развития бизнеса, который должен чувствовать себя более свободно. Что мешает? Или отсутствие достаточных полномочий… Мы сейчас обсуждали, что нужны более обоснованные предложения с тем, чтобы отстаивать их на федеральном уровне и просить больше не денег, а определенных полномочий, возможностей. И уметь эти полномочия внутри правильно использовать. Кто мешает вам сделать Дагестан привлекательным для бизнеса? Это все в ваших руках. Я даже думаю, что усилия, прилагаемые государством по зонам опережающего развития, это немного искусственные усилия.
РОССИЯ – ЗАПАД
Магомед Магомедов, РИА «Дагестан»:
– Наряду с экономическим, есть определенный кризис политических отношений. При этом многие журналисты называют вас политиком либеральных взглядов. Человеком, с которым в перспективе Запад будет готов разговаривать. Но при этом мы наблюдаем в западных странах определенный кризис гражданского общества. Мы видели слежение за собственными гражданами, на что открыл глаза Эдвард Сноуден. Мы видели вмешательство со стороны США в суверенитет Югославии, Ирака, Ливии, Сирии… Список очень большой. Мы видим, как в Соединенных Штатах жестко подавляются протестные выступления. Мы видим политику двойных стандартов. Наряду с ситуацией вокруг французского журнала Charlie Hebdo была атака на пресс-центр наших соседей в Грозном, где тоже погибли люди и под ударом оказались журналисты. Тем не менее последняя история резонанса на Западе не имела. Насколько должен меняться Запад и мы в перспективе, чтобы наладить понимание? И есть ли вероятность, что в России построится такое гражданское общество, которое будет приемлемо и удобно для людей, нежели это кризисное, как я считаю, общество на Западе?
– Первое – я не вижу кризиса гражданского общества на Западе. И я не вполне согласен с вашими примерами этого случая. Я не согласен с вами, что пример французского журнала, редакция которого была расстреляна, можно сравнить с любым другим внешне похожим случаем. В том случае не только французское общество, но и весь мир почувствовали особую опасность свободы слова в мире. Многие почувствовали, что это очень серьезная тенденция сокращения свободы слова в принципе. Появится громадный список того, что не нужно затрагивать в наших разговорах. И, прежде всего, это будет связано с властными отношениями. Я выскажу свое личное мнение, почему это получило такой резонанс и носит прецедентный характер. Мы, в общем, имеем серьезную проблему, которая еще не разрешилась до конца. Она цивилизационная. Это проблема свободы слова, на которую у нас с вами нет даже окончательного ответа. Моя позиция – действительно, понимая чувства мусульман, не провоцировать их в силу особых чувств самих мусульман. Они еще не подошли к этому моменту, когда могли бы согласиться с такими публикациями и относиться к ним нейтрально, понимая, что это не затрагивает их личные отношения с Богом, их традиции. Об этом говорят люди, которые хотят на эту тему говорить. Но это не является посягательством на веру. Никто не хочет их обидеть. Это определенная культура в такой группе общества. Тем не менее, учитывая это, я бы, конечно, всегда был осторожен. Особенно вдвойне в России, где очень много мусульман. Сама проблема намного глубже той ситуации. По мере нашей готовности я считал бы правильнее снижать такие ограничения, и всем быть более толерантными к такого рода стихам, рисункам, арт-перформансам.
Я также не вполне согласен, что все перечисленные вами случаи применения вооруженных сил в международных конфликтах можно назвать…
Расул Хайбуллаев:
– Вмешательством?
– Да, вмешательства тоже бывают. Безусловно. Кстати, любое вмешательство в дела другого государства я осуждаю. Но я осуждаю как другие страны, так я буду осуждать и Россию, если она будет себе это позволять. Я считаю, что в современном мире недопустимы вмешательства в дела другой страны. И, повторяю, моя позиция будет относиться так к любому государству. Я не буду это оправдывать никогда. Но, тем не менее, решения принимались в рамках полномочий президентов или парламентов, когда это допускалось. И в тех случаях, если происходили отклонения от законных оснований применения таких сил, то общество сохраняло силу рассмотреть эти вопросы, вынести на всеобщее обсуждение и принять по ним какие-то решения. В этом я вижу силу гражданского общества. Потому что если такие случаи произошли, они не могут быть оставлены без внимания, без парламентского обсуждения и без принятия парламентских решений. В том числе, может быть, в рамках профильных комиссий.
Например, если сегодня возникают какие-то вопросы по поводу участия России в каких-то конфликтах, то именно парламентский контроль может быть окончательной точкой, где будет сказано: мы, депутаты Государственной Думы, в рамках профильных комитетов рассмотрели такие сигналы о применении вооруженных сил Российской Федерации или российских добровольцев и считаем, что все происходит в рамках действующего законодательства, отклонений не происходит. Все полномочия государственные органы власти осуществляют корректно. Я бы видел в этом и обязанность как гражданского общества (общественных организаций), так и парламентских структур. В нашей стране я этого не слышу. Это слабость нашего парламента – неготовность отвечать на такие вопросы.
Вот почему я не вполне с вами во всем соглашусь. Но ваш главный вопрос другому посвящен, я так понимаю. Когда мы сможем вернуться к какому-то взаимодействию? Я уверен, что мы (Россия и Запад. – Прим.авт.), какие бы у нас сложные отношения ни возникали, все это должны делать без ухудшения политических отношений и риторики. Бронепоезд всегда должен стоять на запасном пути. Но это не должно мешать политическим, экономическим отношениям между странами, использованию технологий, финансовых ресурсов. Я считаю, что в силу Минских соглашений, которые заключались, в том числе и по инициативе Российской Федерации, мы должны будем преодолеть этот кризис. И я уверен, мы вернемся к нормальным отношениям и к снятию санкций. Может, не к быстрому, но, в конечном счете, это произойдет. Тем самым Россия опять будет полноценно участвовать в мировом экономическом процессе, интеграции в мировую экономику. Я даже не вижу другой альтернативы. Были сложные периоды в истории России и Запада. Они были преодолены. Я уверен, что мы снова их преодолеем.
Гянджеви Гаджибалаев, «Молодежь Дагестана»:
– Как вы считаете, против вас будут введены санкции Западом?
– Нет, я думаю, не будут. Я надеюсь (смеется).
АНТИКРИЗИСНЫЕ МЕРЫ. «СТРАТЕГИЯ – 2020»
Заур Газиев, «Свободная республика»:
– Наша страна вошла в кризис. Очевидно, что прежняя экономическая модель не работает, и она не способна поддержать то качество жизни, к которому мы привыкли последние лет десять. Какие конкретно меры предлагает сегодня Правительство для того, чтобы наше падение не было таким кошмарным? Если можно по пунктам: первое, второе, третье… если вам это известно. Просто мы по новостям ничего, кроме Украины, не видим.
– Открываете антикризисную программу Правительства РФ. Там есть первое, второе, третье, четвертое, пятое… А дальше этого недостаточно. Нужны структурные меры. В преамбуле антикризисной программы правительство написало: «Мы подготовим в течение ближайшего времени программу структурных мер», и я надеюсь, что она все-таки будет подготовлена. Только тогда она позволит выходить на новую модель экономики.
Эдуард Уразаев, «Черновик»:
– У нас была «Стратегия – 2020». Над ней работало несколько тысяч ученых во главе с Владимиром Мау (ректор Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации, член Президиума экономического совета при Президенте Российской Федерации. – Прим. ред.) Ее переделали. Насколько ваши представления соответствуют этой программе? Насколько вы доверяете российской статистике? По Дагестану мы знаем, что статистика у нас кривая.
– Та «Стратегия – 2020», к которой был привлечен большой коллектив ученых, причем ведущих, не была принята на вооружение. Она ведь не закончилась принятием программы. Причем там не было полной программы. Я ее читал. Это экспертные предложения по многим направлениям, но они не охватывали все. Например, там не было анализа и реформы правоохранительной деятельности, что не может остаться вне структурных мер. Тем не менее эти предложения были сданы, и они не получили никакого развития и внедрения. Впоследствии каждое министерство в той степени, в которой могло, воспользовалось этими разработками. Я считаю, что это большая потеря, большая недоработка. Я в свое время предлагал ее как-то продвинуть, но этого так и не произошло. Сегодня она во многом устарела, но на 80% ею можно воспользоваться.
Статистика, конечно, всегда несет какое-то искажение, но, во-первых, ее методы совершенствуются и дорабатываются. Те ученые, которые занимаются темой более глубоко, в направлениях, которые они анализируют, используют дополнительные методы контроля и интерпретации данных. Они уходят глубже, чем статистика. Если это настоящие ученые. Для каких-то целей статистику можно использовать, а для научных целей, может быть, она и недостаточна.
20 ДОЛЛАРОВ ЗА БАРРЕЛЬ
Джангиши Гадисов, «Дагестанская правда»:
– Сегодня многие эксперты предсказывают падение цен на нефть даже ниже 20 долларов за баррель, что напрямую связано с нашей экономикой. Наше Правительство вообще учитывает, что может быть такое в принципе?
– Я не отрицаю, что падение цен на нефть может дойти до 20 долларов одномоментно. Т.е. на какой-то очень короткий период. Я (и большинство аналитиков) не думаю, что это может случиться надолго, даже больше, чем на несколько месяцев. Поэтому мы ориентируемся на среднюю цену за нефть в диапазоне от 60 до 80 долларов. На этот год. То, что цена сейчас вернулась к 62 (чуть-чуть сейчас упала до 60), ни о чем сейчас не говорит. Ни о том, что она будет выше 60, ни о том, что она будет ниже 60 долларов за баррель. Я в своих выступлениях вчера и сегодня говорил, что сейчас сложилось много факторов, которые пока давят на уменьшение цены на нефть. Года 2-3 будет привыкание мира к новым ценам на нефть, и только в течение 2-3 лет волатильности, движения цены вверх и вниз, мир, наконец, осознает, на какую более долгосрочную цену готовы будут все. Т.е. не в результате чьего-то решения. Это экономический процесс. В течение 2-3 лет мы поймем, на какой цене остановились мировой спрос и предложение.
– Наше Правительство готово к этому?
– Наше Правительство надеется, что это будет больше 60 долларов. Но я в своих выступлениях уже говорил: это неизвестная цена. И 40 надолго может быть, и 80. Было и так, что цена доходила до 100 долларов за баррель и падала до 12. Практика показывает, что может быть все.
