НЕ ХУДОЖНИК, НЕ ПОЛИТИК
Бэла Боярова: – Вы родом из Хасавюрта. Это город в общедагестанском понимании – кузница спортсменов и предпринимателей. Как получилось, что такой человек, как вы, художник, мог появиться в такой среде? Город не располагает к рождению человека с тонкой душевной организацией.
Магомед Дибиров: – Я б не сказал, что у меня тонкая душевная организация
Б.Б.: – Но мы предполагаем так.
М.Д.: – То, что я делаю… там нет цветов и бабочек, все в социальном понимании этого слова. Хасавюрт в свое время и криминальный, и торговый, и спортивный город, поэтому влияние среды сказалось и на моем творчестве. Иногда мне и самому сложно сказать, художник ли я вообще или политик, потому что многие мои работы носят политический оттенок.
Лариса Дибирова: – Помнится, в прошлом нашем интервью вы утверждали, что не являетесь политиком.
М.Д.: – Меня называют политиком в искусстве, а я считаю себя социальным художником. Меня интересуют только социальные проблемы.
Б.Б.: – Вы опередили меня… я хотела спросить: «Вы политический художник?»
Л.Д.: – Вы ведь ни одну значимую политическую фигуру не оставили без внимания.
Б.Б.: – Даже не фигуру, а политические процессы, получившие резонанс в обществе. И так как вы сказали, что не знаете, политический ли вы художник и художник ли вы…
М.Д.: – Так получилось, что у некоторых людей я не ассоциируюсь с художником. Для них художник – тот, кто рисует красивые картинки.
Л.Д.: – Ну это проблема сугубо индивидуального восприятия того, что и кто понимает под словом «искусство».
Б.Б.: – Факт в том, что вы художник, пишущий на злобу дня.
– Это да. Но те проблемы, которые я затрагиваю, они были и двадцать-тридцать лет назад.
Л.Д.: – Вернусь к политическим фигурам. Муху Гимбатович, Саид Джапарович, Рамазан Гаджимурадович… как рождается видение людей в ваших работах?
М.Д.: – Интуитивно. Мнение мое может быть и ошибочным, но то, что я вижу, то, как чувствую, так и пишу.
ПОЧЕМУ НЕ ПУТИНА С МЕРКЕЛЬ?
Б.Б.: – Кстати, картина «Идальго», где Рамазан Абдулатипов на фоне табасаранского ковра, у вас есть Рамзан Кадыров с пальцем, поднятым вверх. Почему именно они? Ведь политических деятелей много? Может, это настолько колоритные образы или все дело в ваших ассоциациях?
М.Д.: – Во-первых, это первые люди республики, на них ориентируется общественность. Во-вторых, харизматичность того или иного человека. Кадыров очень харизматическая личность. С ним много ассоциаций. И Рамзан «Грозный» и т.д.
Л.Д.: – Почему хасавюртовский мэр не фигурирует? Мне эти работы не встречались?
М.Д.: – 15 лет назад у меня с ним была серия работ, которая была запрещена администрацией города Махачкалы, где был и Сайгидпаша Умаханов, и Магомедали Магомедов.
Л.Д.: – Сами они как-то отреагировали?
М.Д.: – Умаханов очень хорошо, насколько я знаю, ему подарили работы.
Б.Б.: – Если говорить, что вы пишете на политические темы, вы отталкиваетесь чисто от дагестанского контекста? Или можете изобразить переговоры Владимира Путина с Ангелой Меркель? Нас же окружает политическое пространство, наполненное не только…
М.Д.: – Я не хочу уходить в политические дебри, это может длиться до бесконечности и превратиться в сатиру и пошлость Не хочется заниматься политическими интригами. Типа того, когда мне кто-то предлагает, а вот ты нарисуй-ка того или этого. Я не продаюсь! Не рисую по заказу! У меня есть работа «Ахиллесова пята». Этим все сказано. Все, что творится в этом мире. Где-то повторяться… Нет проблем, каких бы я не затронул – и коррупция, и экстремизм, и терроризм.
Б.Б.: – Значит, по заказу вы не работаете?
М.Д.: – Единственное, когда я начал рисовать, меня просили не изображать Амирова.
Л.Д.: – Просили люди из его окружения?
М.Д.: – Нет. Те, кто за меня беспокоился. Но в этой ситуации не рисовать самую колоритную фигуру Кавказа… Получается, ты этого боишься, а того нет. Надо или всех рисовать или вообще не браться.
Л.Д.: – За последнее время в кадровой политике произошло немало перемен. Нынешние мэры не вызывают вашего интереса?
М.Д.: – В чем был интерес к Амирову… Серия у меня была гангстерская. В то время люди пришли к власти путем силового захвата. Поэтому была харизма. Это не те, кого назначили. Вот Алиева и Абдулатипова я не мог изобразить гангстерами. Они ж не гангстеры.
ХОРОШИХ ЛЮДЕЙ НЕ РИСУЮ
Л.Д.: – Такие характеристики вашего творчества, как эзопов язык, аллегории, критический реализм… Можете продолжить список или убавить его?
М.Д.:– И символизм. Мне приписывают критический реализм, но это не так. Возьмём работу «Эмиссар», «Временное перемирие», «Молчание ягнят». Одним-двумя предметами можно изобразить суть.
Л.Д.: – А меня в каком предмете вы могли бы изобразить?
М.Д.: – (вздыхая) Как часто мне задают этот вопрос… И я отвечаю: «Хороших людей не рисую» (смеется) Я нарисую тебя или соседа, и вряд ли кто поймет, о чем идет речь. А берешь политика, изображаешь его не как личность саму по себе, а процессы, связанные с ним.
Б.Б.: – Мы с Ларисой как раз обсуждали, к чему отнести ваше творчество. Я утверждала, что в ваших работах присутствует абстракционизм, может, не очень понимая… Вы, наверное, объясните мне, чем отличается символизм от абстракционизма, а Лариса говорила, что у вас критический реализм… Если говорить о любом направлении, для вас важно, чтобы люди понимали тот смысл, который вы вложили в картину? Важно быть правильно понятым?
М.Д.: – Да, и меня часто ругают за то, что я объясняю свои работы.
Л.Д.: – Я приметила это за вами. Многие художники игнорируют этот момент. Они считают так, «поймите меня таким, какой я есть, примите и полюбите меня таким. А ваше видение моих картин – меня не касается». А вы подходите, интересуетесь, доносите подтекст…
М.Д.: – Есть такое понятие в искусстве… неважно, что ты изобразил, важно, как ты это нарисовал. У меня же по-другому. Мне не важен стиль, и меня узнают не по стилю, а по смысловой нагрузке. Некоторые работы могут быть прописаны, некоторые не полностью.
Б.Б.: – Работа не должна оставлять место для интерпретаций, некая недосказанность не должна присутствовать в работах?
М.Д.: – Я не люблю недосказанности… Абстракция интересна. Мне нравится абстракция Супьянова. Но я живу в других рамках. Я более социальный, даже слишком. В этом смысле у абстракционистов своя философия, у меня – своя. Когда некоторые говорят, я художник, и меня вот это и то-то не касается… Мне кажется, что в первую очередь художников все должно интересовать и волновать. Тонкая натура должна все чувствовать и пропускать через себя.
Б.Б.: – Понятно, что вы не художник одной картины. Потому что… потому что это так и есть!
М.Д.: – У меня есть работы, по которым меня узнают.
Б.Б.: – Вот видите, их все равно несколько. Если вы художник одной картины, то какую бы вы выбрали, чтобы вас ассоциировали именно с ней?
М.Д.: – Если брать в рамках Кавказа, Дагестана, то «Молчание ягнят». Ею все сказано… Или, допустим, картина «Менталитет власти», где изображен борцовский ковер.
ИЗ ЧУВСТВА ТАКТА
Л.Д.: – Я обращаю внимание, что на выставках искусствоведы, галеристы никогда не критикуют художников. Только хвалят. Возникает вопрос: либо художники сплочённая семья, сообщество, которое не подпустит собак к своему каравану? Либо из чувства такта не хотят задевать чувства художника. Либо попросту перекормлены фуршетами. Мне иногда кажется, что художникам не хватает «подзатыльников» в хорошем смысле этого слова. И сейчас они напоминают мне избалованных детей. Почему критики нет? Вообще есть ли за что критиковать художников?
М.Д.: – Ну почему же. Галерист Джамиля Дагирова говорит мне свое мнение. Вот лучше так бы изобразил, а не этак. Оставляя за мной право решать. Есть работы, которые приняты бесспорно.
Б.Б.: – У нас проходит нетипично большое количество выставок. Нетипичное для провинции, какой мы являемся. Это хорошо, много художников, много работ. Я заметила, среди искусствоведов нет людей, которые бы разбирались в этом…
Л.Д.: – Когда я читала биографии тех, кто призван давать оценку творчеству наших художников, я заметила, что у многих из них нет ни художественного, ни искусствоведческого образования. То есть складывается такое впечатление, что они побывали в Москве, расширили свой кругозор за счет светских выставок, услышав речь неких галеристов, намотали на ус модные словечки, обороты и перенесли все это на дагестанскую плоскость.
М.Д.: – Сложно критиковать искусство. Оно настолько разное. У каждого художника есть своя публика. Есть те, кто вообще не воспринимает мое искусство.
Л.Д.: – Ну вот меня лично удивляет такой нередкий момент в биографии художников. Когда вначале они выставляют живопись, потом берутся за фотографию или за стругание дощечек. И все это подается… Потом задумываешься, то ли художник настолько самодостаточен и талантлив, что может всё. То ли не нашел себя и пытается привлечь к себе внимание всевозможными способами. Как наши эстрадные исполнители, которые выезжают не на песнях, а на образах – то волосы приклеят, то отклеят, «откроются», «закроются»…
М.Д.: – Я ни разу не изменил своей тематике. Мое искусство как манифест.
Его не повесишь дома ради развлечения или красоты. Вначале я и не думал, что работы вообще будут покупать. Но ошибся.
Л.Д.: – Мне кажется или у вас нет профессионального образования?
М.Д.: – Есть. У меня нет мастерской. В таком смысле, чтобы сказать: я принадлежу мастерской такого-то художника. Я окончил художественно-реставрационный лицей Петербурга. Там не давали того классического образования, каким обладают другие художники.
Л.Д.: – Это не дает право вашим собратьям по цеху поглядывать на вас эдак свысока?
М.Д.: – (улыбаясь) Зато я не клонированный художник…
Л.Д.: – Насколько дагестанские художники интересны российскому зрителю? В одно время, как я знаю, был спрос на национальный колорит.
М.Д.: – Недавно я был на выставке Аланика. Я был на своей волне. А там были модные художники, которые выставляли инсталляции. Я смотрел на них и думал, как я вообще сюда попал? Но зрителям я был интересен. И тематика их интриговала. Что интересно, в 1999 году в Москве я выставил работу «Зачистка». Тогда Москву это не касалось. Что там Дагестан? Какая еще зачистка? Мы живем в гламурной Москве… Когда я общался с галеристами, они были настроены скептически. Прошло время, они сами приехали сюда и забрали работу из Первой галереи. Я пришел к выводу, самое главное – не изменять себе.
ПЕРФОМАНС ИЛИ РАЗВРАТ?
Б.Б.: – В одной из прибалтийских стран показали инсталляцию на тему издевательств над евреями в годы Второй мировой. Эта выставка вызвала массу возмущений. Как можно показывать такие зверства, издеваться над памятью дедов, говорили те, кто осудил идею организаторов. На ваш взгляд, в искусстве должны быть запретные темы?
М.Д.: – Есть грани, которые нельзя переходить.
Б.Б.: – Изобразить ледовое побоище значит можно… Оно не вызовет таких бурных эмоций. Может, нужно, чтоб прошло время?
М.Д.: – Фашизм – это абсолютное зло. Играть на чувствах людей – кощунственно.
Б.Б.: – Произошло стирание граней, люди уже не знают, что можно обсуждать, а что нет. К примеру, история с «Пусси Райот». Некоторые восприняли их действия как перфоманс, другие – как разврат. Может, это кризис искусства?
М.Д.: – Всего стало слишком много. Люди ищут любой способ, чтобы прославиться. И это цинично.
Л.Д.: – Не менее резонансный случай с карикатурой на Пророка и кровавые последствия. У вас это не родило внутренний отклик написать работу на эту тему, тем более что в вашем творчестве присутствуют работы с религиозным оттенком…
М.Д.: – Работа «От любви до ненависти», написанная мною ранее этих событий, как будто перекликается с тем, что происходило во Франции. Вообще задевать чувства верующих нельзя. Говорить о вседозволенности и демократичности при этом неправильно.
Л.Д.: – Можно говорить в таком случае об искусстве как о серьезном оружии, воздействующем не подсознание масс?
М.Д.: – Смотря какую задачу ставит перед собой художник. Но убийство людей в любом случае неприемлемо. Когда талибы-боевики разрушают буддистские храмы, мусульмане отталкивают от себя людей. Дело ведь в истории. История – это часть человечества.
Л.Д.: – Получается, искусство весьма удобная ширма для неблаговидных целей. Можно изобразить все что угодно, ну а затем заявить, что я ведь так это вижу. Да и что вы хотите, это всего лишь искусство.
М.Д.:– То, что возмущает миллионы людей, не может быть искусством. Это запретная тема.
Я И ЕСТЬ БРЕНД ДАГЕСТАНА
Б.Б.: – Вы не изображаете женщин. Взять, допустим, работу «Мать». Почему вместо женского образа мы видим дощечку?
Л.Д.: – Вас не интересуют эмоции, характеры людей?
М.Д.:– Мне важно донести то, что я хочу сказать. Это для меня приоритетная задача.
Л.Д.: – В таком случае как вы относитесь к приоритетным проектам Дагестана?
Б.Б.: – Обеление экономики, точки роста…
М.Д.:– Это вы сейчас со мной разговариваете?
Б.Б.: – Мы все-таки общественно-политический еженедельник.
Л.Д.: – Продолжу список «Бренд Дагестана»…
М.Д.: – Я и есть бренд Дагестана, его социальный бренд (смеется).
Б.Б.: – Многие актеры, певцы участвуют в политических процессах. Меня, допустим, коробит, что певица Валерия выражает свое мнение. Она должна петь, не участвуя в политике.
М.Д.: – Они заигрались.
Б.Б.: – Может, они почувствовали, что они настолько авторитетны в обществе, что имеют право высказываться и призывать людей к идеям.
М.Д.: – В любой ситуации артист, художник должен бороться за то, чтобы война прекратилась. Это мое мнение. Я очень миролюбивый человек, у меня была работа, где боевики играют на балалайке. В Интернете развернулась жаркая дискуссия вокруг нее. Некоторые писали, что мне надо голову за эту работу оторвать. Не понимая, какой я смысл вложил в эту работу. На деле, если была бы гитара, а не балалайка, смысл был бы утерян. Балалайка – символ объединения разных народа. Чеченцев и русских и т.д. В любом конфликте надо искать связующие звенья, то, что может послужить объединению, а не разобщению людей.
