ПОСЛЕ ЧЕРНОБЫЛЯ…
В этом году Россия и страны постсоветского пространства вспоминают трагические события – 30 лет со дня аварии на Чернобыльской АЭС.
26 апреля 1986 года в ходе проведения проектного испытания турбогенератора на четвертом энергоблоке Чернобыльской атомной электростанции произошел взрыв.
Масштабы катастрофы, о которых сначала умалчивалось, неизбежно дали о себе знать: десятки смертей от лучевой болезни уже в первые дни после аварии, сотни населенных пунктов, попавших под действие радиационного облака… и зона отчуждения, которая еще десятки лет будет непригодна для жизни.
До сих пор изучаются документы, высказываются мнения, приводятся доказательства новых и опровержения обнародованных ранее фактов относительно масштабов трагедии, ее виновников и того, какие ошибки допустило государство при ликвидации последствий ЧС.
В канун траурной даты своими воспоминаниями с «МИ» делится участник ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС, полковник химических войск Вооруженных сил РФ Нисрет Исмаилов (кавалер орденов «За службу Родине в Вооруженных силах СССР» III степени, «За заслуги перед Отечеством», обладатель многих наград и медалей, ветеран боевых действий и военной службы, ликвидатор не только чернобыльской аварии, но и других ЧС. – Прим. «МИ»).
– В 1976 году меня направили на учебу в Ашхабадскую школу инструкторов-химиков, потом в Костромское высшее военно-командное училище химической защиты. В 1981 году попал в Монголию – сначала командиром взвода, затем начальником службы РХБЗ (радиационной химической и бактериологической защиты. – Прим. «МИ») отдельного разведбата. С 1985 года – командир отдельной роты радиационной химической и биологической разведки 14-й Армии в Одесском военном округе г. Бендеры.
Когда случилась авария на Чернобыльской АЭС, я служил в Тирасполе. Мне было 28 лет, старший лейтенант… На ликвидацию сначала отправили полк Гражданской обороны Киевского военного округа. И технику – открытые машины УАЗ–469 РХ (радиационно-химической защиты), просто покрытые тентом, в которых находились приборы радиационно-химической разведки. Разве можно такую технику отправлять на место радиационной катастрофы? Она должна была быть герметизированной, типа БРДМ–2 РХ (бронированная разведывательная дозорная машина радиационной, химической и биологической разведки. – Прим. «МИ»). Просто командир ошибся… и весь состав был заражен радиационной пылью: приехали 26 апреля, а уже 28-го, вечером, их отправили обратно, в Киевский военный госпиталь. Целый полк – 450 человек! И таких ошибок было много. О них молчали.
ПОВТОРЕНИЕ «МАЯКА»
– Чернобыльский взрыв тоже хотели посчитать просто аварией, как и взрыв на объекте «Маяк» в Челябинской области, произошедший 29 сентября 1957 года. Но когда радиационное облако зафиксировали уже подводные корабли европейских стран (Франции в первую очередь), поднялся шум, что происходит что-то не то, и Горбачев заговорил о том, что произошла катастрофа…
Я был командиром первой роты. Недавно в Интернете я вышел на связь с моим бывшим командиром – начальником штаба оперативной группы нашего полка, генералом Николаем Федоровичем Шмалем, тогда он был генерал-майором, заместителем командующего войсками Одесского военного округа по Гражданской обороне. В своих воспоминаниях о Чернобыле он пишет о грубейших ошибках, допущенных тогда руководством. Случившееся в Чернобыле он сравнивает со взрывом на челябинском «Маяке».
Тогда там погибло 12 человек из объектового формирования, которые непосредственно тушили пожар. В основном – пожарные, которых отправили туда, не разбираясь, сколько рентген (внесистемная единица экспозиционной дозы радиоактивного облучения рентгеновским или гамма-излучением; названа по фамилии немецкого физика Вильгельма Конрада Рёнтгена, открывшего рентгеновское излучение. – Прим. «МИ») там излучение, будто горит не ядерный объект, а случился обычный пожар. В обычных противогазах… А должны были быть в специальных цинковых герметичных, изолирующих средствах защиты. Поэтому было много погибших и пострадавших, впоследствии тоже умерших.
Нас, как специалистов войск радиационной, химической и биологической защиты, на ликвидацию чернобыльской аварии отправили в первую очередь. Меня перебросили в полк Гражданской обороны Киевского военного округа. Там находился 262-й отдельный механизированный полк химической защиты Гражданской обороны. Его собрали оперативно, в течение полутора суток, сформировав из запаса с гражданскими людьми. Даже брали солдат-срочников, чего нельзя было делать. Отправлять туда молодых ребят – тоже было нарушением. 28 апреля мы уже были там, в полной боевой готовности с приборами радиационной, химической и биологической разведки, средствами индивидуальной защиты, индивидуальными дозиметрами, специальной техникой для проведения дезактивации, дегазации, санитарной обработки специальными машинами.
Была очень большая радиационная пыль, и этой пылью мы дышали. Привозился гравий, которым засыпали все вокруг: столовую, палатки, где проживали люди, дороги… чтобы было меньше пыли.
Задачи мы выполняли разные. Я, как командир роты, занимался специальной обработкой в первой зоне, ближе к Припяти. Производил дозиметрический контроль всех убывающих оттуда. Зараженную технику и состав, если облучение было даже выше одного рентгена, мы направляли в пункт дезактивации. Дезактивация – это удаление радиоактивной пыли с поверхности зараженной техники. Личный состав направляли в специальные палатки, которые по-простому называли баней. А по-военному – санитарной обработкой. Обрабатывали специальными мыльными растворами. В конце обработки надевали новое обмундирование. Еще раз специальными приборами производили дозиметрический радиационный контроль. И отправляли в свои места дислокации. А технику, с которой не удавалось удалить радиоактивную пыль, специальные инженерные подразделения закапывали в ямы, засыпали землей и сверху выравнивали. Естественно, места для всей техники не хватало. Ну, сколько можно было так закапывать? И оставляли эти машины прямо в кукурузных полях рядами, как в парке. Они до сих пор там стоят, как гробы. Их называют могильниками.
25,4 РЕНТГЕН
– Вспоминая об ошибках и халатности, допущенной тогда вышестоящим руководством, нет ощущения, что вас тогда использовали просто как «пушечное мясо», абсолютно не думая о мерах безопасности и возможных последствиях?
– Да… Решением Пикалова (генерал-полковник Пикалов В.К., начальник химических войск Министерства обороны СССР, после отстранения от общего руководства работами по ликвидации последствий катастрофы начальника ГО СССР генерала армии Алтунина А.Т. возглавил это направление. Впоследствии за Чернобыль получил звание Героя Советского Союза.– Прим. «МИ») была установлена допустимая норма облучения – 25 рентген для гражданских лиц и 50 – для военнослужащих, как для военного времени. Но рентгенологи Минздрава СССР и специалисты, прибывшие из США, на совещании у Горбачева выступили с заявлением об опасности такого подхода при установке допустимых норм облучения для военнослужащих. 21 мая 1986 года вышел приказ министра обороны СССР: наказать всех командиров, вплоть до увольнения из Вооруженных сил, чьи подчиненные получили заражение больше допустимой нормы. Но это было обычным министерским лицемерием. Пришел приказ министра обороны переделать в документации показатели доз облучения военнослужащих. В документах нам записывали дозу 15-25 рентген… вместо реальных 200, 300, 400.., уже полученных к 15-20 мая. Мне, как командиру роты, написали 25,4. В военкомате у меня справка с этой цифрой.
– А какая цифра была на самом деле?
– 400 рентген, даже больше. И это только по состоянию на 20 мая. А я там пробыл до 10 июня. Наверное, еще 300 рентген получил. А это уже лучевая болезнь.
ЕСЛИ ГОВОРИЛИ «НАДО»…
– Как удалось выжить при таком облучении?
– Меня отправили в Одессу, в военный госпиталь. Прибывших из зоны радиоактивного заражения исследовали специалисты: перед медиками руководством страны была поставлена задача – отнестись к ситуации серьезно, сделать все возможное, чтобы военнослужащие не получили онкологических заболеваний. В течение трех месяцев мне заменили всю кровь. У меня сейчас не своя кровь. Может, это меня и спасло.
Высокую дозу облучения получили ребята, которые выкачивали зараженную воду из третьего реактора – до 10 тысяч рентген. Выкачанную воду вывозили и заливали в специальные котлованы, потом трактором выравнивали землю. Где-то 24 мая привезли луноход с приборами радиационной разведки. Его подняли вертолетом на крышу третьего реактора. Представляете, через два дня он не выдержал уровень радиации и вышел из строя. А ребята работали, как роботы. С респираторами, конечно. Но при таком уровне радиации они не выдерживают.
– Спустя 30 лет есть ощущение, что ваши жертвы недооценены государством?
– Я бы не сказал, что полностью не оценены. Многие награждены правительственными наградами, получают льготы… У нас тоже есть свой Союз Чернобыля, которым руководит Салих Исмаилов. В ликвидации последствий чернобыльской аварии принимали участие 1750 дагестанцев. Около 90 человек уже нет в живых… Буквально недавно еще два «чернобыльца» умерли от болезни, связанной с последствиями той работы. Из тех, кто жив, многие до сих пор не обеспечены квартирами. Сертификаты на их получение начали выдавать только с 2000 года. В республике очень слабо организована медицинская помощь для «чернобыльцев».
Сейчас я офицер, полковник химических войск. В то время мы были воспитаны как патриоты, на истории Великой Отечественной войны. У меня дед фронтовик, дошел до Берлина, имел два ордена Красной Звезды… Мы воспитывались на таких примерах, поэтому, если говорили «надо», не возникало больше вопросов. Тем более я тогда был старшим лейтенантом, молодым коммунистом. Мне сказали – надо ехать, значит, надо. Так же думал и любой солдат, комсомолец.
Я до сих пор помню, что никто тогда не сказал «я это не хочу», «я туда не пойду», «я это не сделаю», какой бы национальности ни был. У нас были дагестанцы, туркмены, узбеки, таджики… все выполняли одну задачу – ликвидировали последствия страшной катастрофы, чтобы она не распространилась дальше.
Бэла БОЯРОВА