Шамиль Алиев о Хаписат Гамзатовой:
21 декабря этого года ушла из жизни Хаписат Магомедовна Гамзатова – политический и общественный деятель, депутат Государственной Думы третьего созыва, руководившая Министерством информации и печати Правительства РД с 1992 по 1996 год. Одна из немногих дагестанских женщин, достигшая больших высот в общественно-политической жизни. Большинству она запомнилась не только как сильная личность, но и как прекрасный по своим душевным качествам человек.
Уход Хаписат Гамзатовой ознаменовал завершение эпохи великих женщин Дагестана, чьи имена были у всех на слуху. О том, кем была Хаписат Магомедовна вне политической жизни и что означает ее смерть в масштабах республики, и каждого из тех, кто лично знал ее при жизни, рассказал «МИ» Шамиль Гимбатович Алиев – известный российский ученый, разработчик ракетного оружия и космических технологий.
ОНА НОСИЛА ПЛАТОК ПО-ОСОБЕННОМУ
– Честная, умная, справедливая… Я ей всегда говорил, зачем ты приписываешь партии свои качества? Я гордился нашей с ней дружбой. И когда я пришел на соболезнование, сказал: «Это была первая гермендо в Госдуме». Гермендо – это по-аварски – большой платок, которым покрывают головы женщины в Унцукульском районе. Она носила его по-особенному.
До самого последнего дня мы с ней разговаривали. Последнюю неделю до смерти Хаписат Магомедовна не могла уже говорить… вот теперь ее не стало. И я не перестаю повторять, что это первый и последний случай гермендо в Госдуме. Она носила его не только на людях, всегда… Любую должность Хаписат Магомедовна украшала собой. Какой бы пост она ни заняла, там был центр тяжести. И я думаю, когда хоронят достойного человека, это заставляет задумываться.
Она уходила очень тяжело… и я вспоминал легенды из священных книг, их трактовку легкого и тяжелого ухода. Такой исход означает благородный закат, человек не хочет уйти до тех пор, пока закат не прочувствует внутри себя красоту и силу рассвета. И он выражается по-разному. И вот Хаписат, зная, что тяжело болеет, всегда сама поднимала трубку и очень достойно держалась. Как-то я устроил семинар, связанный с уходом сына Фазу Алиевой, пригласил Фазу Гамзатовну, Расула Гамзатовича, Хаписат Магомедовну и еще 10 человек. Али, сын Фазу – светлый парень, погиб так внезапно. И когда это случилось, я просил моего друга художника изобразить его уход. Он должен был вполоборота смотреть в сторону зрителя, в то время как с моря на него надвигалась волна. А с прибрежных камешек сочились слезы. Художник рисовал это два года. И когда он закончил, мы с ним выясняли: кто художник? Я ему сказал, ты вообще художник, а я художник по этому вопросу… Потом я Фазу Гамзатовну предупредил, что будет семинар под названием «Одиночество». Одиночество – это когда ты просто один, одиночество, когда внутри всех – зачтенное одиночество, есть еще одиночество класса люкс. Разные такие формы. Фазу была в бессознательном состоянии, увидев эту картину. А я ей объяснил, как два года мы переживали смерть ее сына.
Потом мне Хаписат Магомедовна призналась, что два дня не спала, увидев эту работу.
«ОДИН ХАПИСАТ»
Хаписат Магомедовна много чего в жизни видела и никогда не жаловалась. Лишь раз она поделилась со мной тяжелой ношей. За 20 дней до пенсионного возраста ей сказали, что нет времени ждать, надо сейчас уйти. Один деятель, который под большим увеличительным стеклом рассматривал свою роль микровождя в этом мире, не дал ей 20 дней… И она мне говорит: «Ты знаешь, почему я хотела эти двадцать дней? Чтобы сказать у себя в семье, я, наверное, недостаточно делала хинкал для вас. Была всегда занята. Сейчас я буду кормить вас, ваших друзей». И самое гениальное в ее переживаниях было – «ты знаешь, Шамиль, я переживаю не за себя, а за этого, как ты говоришь, микровождя». Сказала, что она его жалеет, молится за него. Она не считает, что многое потеряла в связи с этими 20 днями. На не может понять, как так можно? Наверное, были еще неприятные нюансы в жизни, но она об этом не рассказывала.
А я знаю, что совершенно точно можно придумать единицу измерения порядочности и назвать ее «один Хаписат». Абсолютно уверен, что многие в ее роду будут называть девочек этим именем. Очень достойная у нее была жизнь.
Есть у меня один хороший друг, он помогает мне делать костры во дворе дома. Костер это тоже метафора. Костер погас, но уголечки еще не потухли. А затем и они погаснут… Помню, бабушка спрашивала у меня: «Ногам холодно? Положи в золу». И сразу так тепло становилось, просто супер! А знаешь, что мне сейчас говорит внучка? Около костра недостатки сгорают, и от этого становится теплее, светлее… Вот уход – это такое масштабное явление… ведь умирает не человек, а мир. Хаписат ушла… еще один Мир умер…
ПРИ ЖИЗНИ И ПОСЛЕ СМЕРТИ
Дней 20 назад один крупный московский алгебраист Максимов Валерий Михайлович позвонил мне и говорит: «Ты знаешь, мне послезавтра должны делать операцию на сонную артерию. Вот мы с тобой говорили, что американские томагавки летят в одной плоскости, и я придумал способ, как на стыке двух разных алгебр создать такие объекты, которые удерживают томагавки в этой плоскости». За день до операции! Человеку 80 лет! Я спрашиваю, может потом?
Он говорит: «Нет. Операция – это настоящая ерунда с позиции той жизни, которую я живу».
Когда он ушел, я восхищался этим человеком. Такой добрый и теплый … Он не уточнил, в связи с чем хочет поговорить именно сегодня. Потому что завтра, может, и не наступит. Так вот дух крупных событий идет впереди самых событий. Тогда человек близок к бессмертию, близок к тени Бога. Это мне напомнило Хаписат Магомедовну. Потому что нет ни в Казбековском районе, ни вообще человека, который мог бы какую-то тень бросить в ее сторону. Работали с ней или нет – неважно. Вообще считаю, что уход человека, если речь идет о великих людях, типа Эйнштейна – это одно. А вот был такой врач Джузеппе Маскати, который лечил людей, оставлял деньги бедным. Его причислили к лику святых. Но после смерти он сделал больше, чем при жизни. Потому что люди говорили, что он пришел к ним во сне и вылечил… человек невероятно симпатичен, если ему дать порцию святости…
Люди пытаются просто выжить. А сверхлюди решают сверхзадачи. Ты питаешься ядом в малых дозах и заставляешь яд служить тебе пищей. Вот такой божественный масштаб, такой сочный универсальный взгляд, который позволяет и при жизни и после смерти влиять на тех, у кого есть сердце и совесть.
«В КАСПИЙСК ДИРЕКТОРУ ШАМИЛУ»
Мы никогда не говорили с ней о том, кому и что надо. Мы говорили о странностях жизни, о недружественности внешнего мира, я говорил, что мне очень трудно представить себе жизнь без задач. Я вообще придумал мир внутри себя. Поэтому никакие обстоятельства внешнего мира меня не сотрясают. Я живу в мире пропорций. Я вижу, что великие люди привели людей в первый класс. И человек десятки и сотни тысяч лет остается в том же первом классе. Прорыв человеческого духа был лишь один раз. Это проявилось в восприятии. Через несколько тысяч лет у нас, возможно, будет другое восприятие, связанное с тем, как мы умеем входную информацию перекодировать в такие импульсы, которые создают внутри нас гром аплодисментов. Вот … некая такая, особенно сегодня немодная походка, которую ты никогда не поменяешь… Костер, который никогда не может погаснуть. Его нет – костра, но все равно есть песня, которую никогда невозможно допеть до конца – назовем ее сказочной мелодией. Вот такая была ее жизнь, и сейчас она останется в памяти людей большим светом и теплом.
Но вообще с Казбековским районом меня связывает могущественная предопределенность. Мне было 22 года, 600 детей из Казбековского района приехали в пионерский лагерь, расположенный в Каспийске. И этих детей невозможно было контролировать. Им сказали, вот здесь есть один человек, который приехал из Ленинграда. То есть это был я. И 90 дней и ночей я провел с ними. Это много или мало? Делал им костры, создавали борцовские площадки. Каждый день выдумывал для них новые сказки. И потом ко мне начали приходить письма от детей, по 60 штук в день. На конверте было написано «в Каспийск директору Шамилу». И в городе знали, что это ко мне.
Так у меня начались отношения с Казбековским районом. У меня были теплые отношения с выходцами из этого района – покойным Гаджи Махачевым, с Сайгидпашой Умахановым, Гаирбеком Гамзатовым – директором завода «Авиаагрегат». Я много раз там был… И, будучи в Казбековском районе, в актовом зале я рассказывал детям, что нас, людей, должно объединять.
Два-три дня назад, когда в Махачкале собралось хунзахское общество, парень из молодежного движения Казбековского района Камал Абдуллаев напомнил мне, «а вы помните как приезжали к нам года два назад. Мы хотим, что вы к нам опять приехали». Вот это и есть награда, которая висит изнутри. Я, конечно, не против внешних наград, но броские внешние медали меня утомляют. У меня их много, но я их не ношу.
Вообще награды бывают трех сортов. Первый – это награды, которые нельзя не дать. Это высший сорт.
Вторая – это награды, которые можно дать за то, что сделано.
Третий сорт – ни за что нельзя дать.
Большинство наград – третьего сорта.
Я свои причисляю ко вторым.
ИМЯ ЕСТЬ ИМЯ
В моем восприятии уход человека, который не играл в твоей жизни определенную роль… это другого восприятия человек… Вот она есть, и мне хорошо. Просто знаешь, что есть человек, который всегда поступит достойно. Вот такие, как она, не оставят человечество в сиротской ситуации.
Первая встреча с ней была в Зубутли после землетрясения. И вот когда элита Казбековского района взялась за проблемы, тогда у меня и началось знакомство с этим районом. Поэтому наше знакомство произошло стихийно, само собой. Мне кажется, она всегда была в моей жизни, потому что это не началось с решения какого-то бытового вопроса. Если б, допустим, она сказала, «как ты останешься без работы? Давай я организую»… Я б запомнил, а когда ты не помнишь, с чего все началось, это самое классное.
Все замечания ее отличались остротой попадания. У нее была своя «походка», возможно, немногим это нравилось.
Я на тему ухода два раза говорил, один раз, когда умер А. Аливердиев главный инженер завода «Дагдизель». Он ушел, а я учредил международную премию его имени. К удивлению многих, потому что мы ежедневно ругались. Но в этой ругани не было ничего личного. Это был от Бога инженер, я считаю, он был дагестанским Туполевым. Как показало время, мы были оба правы…
Я не воспринимаю определение, я воспринимаю то, что привело к определению. Переживания немного отойдут от меня. Потом они снова придут, по-другому. Естественная буря мне всегда по душе.
Если у человека ничего нет, у него есть еще имя. Мне бабушка говорила, что есть люди, у которых много чего есть. Но они вынуждены жить с кличкой. Имя – это не то, что афишируется, там, если кто-то поет и его имя знают. Имя есть имя. А кто живет в кличке, это жуткое дело.
Был такой абсолютно великий человек Шамхалов Шахрудин Магомедович (Председатель Президиума Верховного Совета Дагестанской АССР. – Прим. «МИ»). Он занимал большие должности. Я думаю, в любом районе Дагестана готовы ему поставить памятник. Невероятно добрый от рождения человек. У нас в Хунзахе нет ни одного человека, кому б он не помог. У него был такой дар – ставить тебя наравне с собой. И его все любили. Хаписат Магомедовна из этого сорта. Шамхалов был таким, потому что он так понимал жизнь. Объездив мир, я понял, что все в мире живут для удовольствия, а мы живем, чтоб кого-то как-то кольнуть. Способ бытия такой. Вообще не понимаю, как так можно.
Сила людей, которые уходят, в той силе впечатлений, которые они оставляют после себя. Потому что невозможно успокоиться, снова на мир смотреть рентгеновским взглядом. И поэтому я считаю,.. пусть будет вечная сила рассвета в тебе, благородный закат.
И поскольку Хаписат Магомедовна принадлежит к роду аварцев, я б добавил: Аллагьас иманалда ара ятаги Мухаммадил яс Хаписат («Да примет ее душу Аллах в вере». – Прим. «МИ»).
Лариса ДИБИРОВА
